Это всегда был ты

Их встреча в Лютном переулке на исходе сентября не становится шоком. Гарри уже не одиннадцать, и он не боится, что всё пойдёт не так. Попросту глупо после того, как потерял самых близких, после того, как лишился шанса узнать Сириуса, обнять Люпина и милую, смешную Тонкс, как не успел сказать, ничего не успел. Он просыпается каждую ночь от кошмаров. Он больше не нервничает по мелочам. И сейчас совсем не дрожит. Не психует. Малфой чинно плывёт навстречу. Один в один Люциус в лучшие годы. Малфой — это сплошные острые углы и резкие линии. Малфой — это перекошенное в извечном недовольстве лицо и вскинутый задиристо подбородок. Малфой — это искривлённый в язвительной усмешке рот и насмешливый тон, от которого у Гарри стынет кровь. Хочется подойти, встряхнуть за грудки, хочется вмазать по аристократичной роже и выдавить слишком голое-уязвимое-нужное: «Где же ты был?» Повторять шёпотом, снова и снова, пока не захлопнется створка в его голове, отвечающая за эмоции-ощущения-чувства, открывающаяся любезно для навязчивых мыслей, для волнений, тревог, для безумия, что в нём живёт и стремительно разрастается, когда дело доходит до Малфоя.Только с ним получается так. Хочется прижать к себе и ладонями скользить по спине, пока не слетит маска (одна ли?) — Гарри её ненавидит. Потому что фальшивка, мираж, напускное, пустое. Потому что он видит, он не слепой, но Малфой упорно отступает назад. На всякий случай. Гарри считает удары сердца, которое вздумало колотиться тревожно. На десятом Малфой уже перед ним. Цифры, буквы, понятия, стремления, принципы — всё испаряется по щелчку, ведь Малфой снова к нему прикасается. Остаётся инстинкт, невозможно сильный, запредельно честный, переламывающий напополам — быть ближе к нему. — Я тебя не люблю. Шипит змеёй, капает ядом, а сам беспомощно носом ведёт по плечу. Гарри охота смеяться. Так нелепо. Они заигрались. Актёры из них препаршивые, надо признать. — Конечно, Малфой... конечно. К Мордреду это всё, он устал. Он не выдержит больше. Замирает, а потом обнимает так крепко, что кости едва не трещат. Они стоят в тишине секунд тридцать, а может, все десять минут. Стоят, приклеившись, приварившись, вплавившись, врезавшись — никаким заклятьем не расцепить. Дышат всё медленнее, выравнивая сердечный ритм, больше не хватают воздух, словно вынырнули из-под воды. Пальто Малфоя пахнет лавандой, подмечает он, когда слышит тихое: — Я скучал, Гарри. Холодные пальцы хватают за загривок. Сильно и нежно. От контраста слабеют колени. Так странно. Малфой давно не отталкивает, не раздражает, не бесит. Ему почему-то спокойно и правильно. С ним. — Знаю. Я тоже. Малфой становится светом, рассекающим тьму узкой улочки. Он неожиданно дарит надежду, целуя. Будто говорит: всё ещё будет. У них.