солнечным светом по моим венам

      В субботу у Евгении был выходной, однако о нём пришлось забыть, едва Елизавета Ильинична напомнила на пятничной сходке о запланированном банкете на пятьдесят персон. При этом она так красноречиво покосилась на Одинцову, что остальные официанты старательно попрятали улыбки. Не прошло и недели, как весь зал был в курсе натянутых отношений между старшей и арт-директором. Но мало того — они так же, как и близнецы, считали, что это всё из-за Артёма Сергеевича. — Зобнин, надень бабочку, — не отвлекаясь от сервировки, приказала Женя рядом пробегающему Роману. — Я её потерял. — Она торчит у тебя из кармана, — Одинцова повернулась к покрасневшему от досады Роме и лично помогла ему нацепить неотъемлемый атрибут формы официанта. — Ну, что ты как ребёнок маленький? — Я не ребёнок, — фыркнул он и добавил: — И, кстати, Лёша до сих пор треплется с Кобе вместо того, чтобы устанавливать закуски. — Вообще-то я Антон! — воскликнул младший Миранчук, буквально влетая на веранду с первыми порциями. — Я тебе припомню, Зобнин! — Как страшно! — ответил Рома с другого конца площадки, без конца поправляя удушливую бабочку. В такую жару можно было бы не то что без бабочки — и без трусов можно было бы щеголять! — Так, успокойся, не хватало ещё уронить это всё, — Женя аккуратно подхватила две тарелки и установила на стол, не замечая пристального взора Овчинниковой. Она, правда, уже привыкла — даже улыбалась Лизе, когда было совсем невтерпёж игнорировать её. Одинцова всё ещё недоумевала, какие тараканы заставляли Елизавету испытывать к малознакомой девушке такие недобрые чувства, но, промучившись с неделю, она раздражённо размышляла лишь о том, что, судя по слухам, Лиз вообще ни черта серьёзного с Артёмом не связывало — так какого хрена она возомнила о себе? — А вот и Артём Сергеевич, — довольно прошептал Антон, — надо же, Ильинична сейчас взорвётся — он пялится на твой зад. — Антон! — Женя повернулась к брату, чтобы хорошенько настучать ему по башке, но тот шустро проскочил ко входу в ресторан. — Антон, доллар в банку! Эта фраза всего за несколько дней стала неотъемлемой частью жизни Миранчуков и Одинцовой. Однажды ей пришлось выставить на кухонный стол пластиковую банку, которая незамедлительно привлекла рассеянное внимание близнецов. — Привет из Америки, — Женя открутила крышку и отложила её в сторону. — Ставки такие: пятьдесят рублей — за очередной намёк или шутку про меня с Артёмом Сергеевичем, сто рублей — за идиотские шутки насчёт возраста, всё ясно? — Мы слишком стары для этого дерьма, — ляпнул Антон, и его сотка ознаменовала начало новой эры в отношениях братьев и сестры. На пару дней Миранчуки притихли, осознав, что Евгения на полном серьёзе собралась взимать штрафы за их болтовню, но затем — они первыми доставали деньги и, не замечая мрачного взгляда сестры, со смаком выдавали новую дичь. Для них это стало новой игрой — они платили деньги, чтобы безнаказанно подмахнуть Одинцову, у которой едва ли не дёргался глаз от поминутного «а Артём Сергеевич…». — Доллар в банку? — знакомый голос с хрипотцой заставил Женю вернуться в реальность, где она, забывшись, наблюдала за слаженной работой Лёши и Саши, пока Дзюба стоял в двух шагах от неё и курил. Одинцова сдержала порыв помахать ладонью в попытках развеять противный дым. — Да, это… такая игра, — она не желала вдаваться в подробности, которые Артёму, в принципе, наверняка были неинтересны. В носу защекотало, а глаза предательски заслезились. — Я… пойду, нужно ещё… апчхи! Евгения прикрыла нос и рот ладонями, краем глаза улавливая, как беспокойно дёрнулся в её сторону ресторатор. Она чихнула ещё раз, чуть слышно выругавшись, и достала из кармана носовой платок. — Ох, это… простите. У меня аллергия на табак, — Одинцовой было немного стыдно и неловко за то, что Артём стал свидетелем проявления её единственной аллергии — почему-то Жене показалось это чересчур личным, как будто бы Дзюба застал её за поцелуями в школьном коридоре. — Я бы с вами поболтала ещё, но, боюсь, мне действительно станет ещё хуже… Без лишних пререканий ресторатор вдавил недокуренную сигарету в стоящую неподалёку пепельницу, специально для него выставленную Лизой. Лизой, которая смирилась с тем, что Артём никогда не тушил сигарету, когда его об этом просили, потому что ну он же босс. Лизой, которая бессильно сжала ладони в кулаки при виде такого послушного Дзюбы, в глазах которого плескалось беспокойство за эту всего лишь чихнувшую официантку. — Спасибо, — Евгения шмыгнула носом, — мне всё равно нужно привести себя в порядок. — Конечно, иди, — Артём чуть не выпалил «прости», хотя он точно не был виноват — он же не знал! — но извинения продолжали крутиться на языке. Ему стоило поехать домой или сразу к Феде в клуб, потому что за неделю в его голове скопилось слишком много ненужной информации, которую было необходимо профильтровать парой стопок алкоголя. — Что с Же… Евгенией? — на Дзюбу налетел один из близнецов, взволновано сверкая глазами. — Аллергия. — А… — понятливо протянул Миранчук, и Артём ощутил укол зависти, потому что этот парень наверняка был осведомлён даже о любимой игрушке детства Жени, пока сам Дзюба довольствовался лишь одной десятой частью информации о ней. Ему этого было внезапно чертовски мало. — Я схожу, помогу ей, вдруг что. — Постой, — Лёша замер, успев сделать шаг в сторону ресторана, и заинтересованно посмотрел на начальника. — У Евгении есть ещё какие-нибудь… аллергии? — Нет, — уверенно покачал головой Алексей. — А зачем вам? — Доллар в банку, — хмыкнул Артём, давая понять, что разговор окончен, на что Миранчук на удивление весело хохотнул и унёсся в зал. У Дзюбы промелькнула безрадостная мысль, что Евгении очень тяжело уживаться с близнецами, у которых шило в заднице, но, покидая ресторан, он увидел Лёшу или Антона, который заботливо протягивал сестре таблетку супрастина и стакан воды, а та благодарно улыбалась ему в ответ, пряча покрасневшие глаза за опущенными ресницами. — Ну и куда ты собрался? — Елизавета настигла ресторатора уже возле машины. — Ты забыл, виновник сегодняшнего торжества обязательно хотел тебя видеть? У Артёма этот факт благополучно вылетел из головы ещё в тот день, когда дата банкета и его меню были полностью согласованы, а предоплата внесена в полном размере. Хотелось наплевать на «пожелание» клиента, но если бы Дзюба каждый раз повиновался своему «хотелось», то никакого ресторана у него не было бы. — Я приеду к началу. Семь часов? — Да. — Отлично, — не дожидаясь речи Елизаветы, которую она наверняка подготовила для него, Артём сел в автомобиль и вырулил на дорогу, держа курс на клуб «Passion». Если выпить было не суждено, то просто поболтать со Смоловым — тоже оставалось неплохим вариантом. Открытие нового ресторана, поиск инвесторов, куча бумаг отнимали все силы, которые уже не возобновлялись от короткого отдыха по воскресеньям. При свете дня Федя обычно отлёживался в своём «закутке», в котором стоял письменный стол, кресло на колёсиках, диван и небольшой книжный шкаф. Здесь не было кричащих постеров, колонок, неоновых ламп и даже бара, потому что всего этого Смолову хватало за дверьми, в самом клубе, и он, по правде говоря, сильно уставал от шумной ночной жизни. Но только Артём знал столь «непривычную» истину. — Опять перечитываешь «Мастера и Маргариту»? — без стука вошёл Дзюба, застав друга на диване. — И сколько раз я говорил «не читай лёжа»? — А сколько раз я тебе отвечал «ты что, моя мама?», — передразнил его Фёдор и присел, чтобы пожать протянутую руку. — Что-то ты смурной какой-то — проблемы? — Они со мной постоянно, можешь перестать спрашивать. У Артёма тусклый взгляд куда-то в пустоту, расстёгнутый ворот рубашки и нервно постукивающая по полу левая пятка. Федя молча продолжил читать книгу, ожидая, когда товарища прорвёт, и они смогут поговорить так, чтобы Смолову не нужно было вытягивать клещами каждое слово. — Это какое-то дерьмо, — не самое понятное начало, но Фёдор поднял глаза. — Ты помнишь эту девушку, Евгению, которая проходила у тебя собеседование? Рыжие волосы, татуировка на плечах? — У меня пока что всё окей с памятью. — Так вот, наша первая с ней встреча прошла так… по-идиотски смехотворно: она заснула в моей постели, но, по сути, это была её постель, потому что Миранчуки сдали мне её квартиру. И мы просто… когда мы во всём разобрались, мне было слишком похер, хотелось только спать, а наутро она быстро забрала манатки и свалила. И, скажи мне, разве это всё звучит нормально? — А в чём проблема? Мне же не напоминать тебе, что я познакомился с теми самыми Миранчуками на грёбанном футбольном поле во дворе обыкновенной девятиэтажки? И взял их на работу. Почему тебя всё ещё удивляют, что в жизни происходят разные вещи, Дзюба, и не все из них обязаны быть нормальными? Да и что вообще значит нормально? — Ты хочешь, чтобы у меня взорвался мозг от твоих риторических вопросов? — Артём недовольно потёр виски. — У меня и так башка раскалывается, а ты решил мне подкинуть новую пищу для размышлений! — Ладно, окей, не договаривай, — Смолов отложил книгу и свесил ноги с дивана, упираясь локтями в колени. — Дай-ка я угадаю, теперь ты думаешь об этой девушке, потому что вас связывает этот ненормальный случай. Ты смотришь на неё, видишь, что она абсолютно обычная, но кое-какие пробелы в её биографии продолжают цеплять твоё внимание. И в этом нет ничего сверхъестественного. Люди испытывают интерес к тем, кто им неизвестен. Они знакомятся, желая утолить свой «голод», узнают друг друга, а потом расстаются, когда человек напротив теряет притягивающую, словно магнит, тайну. Круговорот жизни, друг, ничего более. Так что перестань себя запаривать — просто познакомься с этой Евгенией поближе, устрани недосказанность, которая тебя так тревожит, и живи дальше. Федя не очень любил разглагольствовать. Длинные речи, монологи, дифирамбы — всё это обожал владелец ночного клуба Фёдор Смолов, вечно пьяный и молодой бунтарь. А друг Артёма, Смол, обычно просто хлопал ладонью по плечу и улыбался, мол, прорвёмся. Но вдруг, как говорится, Остапа понесло, и Дзюба был не в силах его остановить — каждое слово казалось таким правильным именно в эту секунду. — Только есть одна загвоздка: у меня нет никакого желания устраивать свидания, романтические вечера и вообще свою личную жизнь. Знаешь, я ведь пытался, с Лизой, но это так утомляет, ты даже представить себе не можешь. Артёму часто говорили, что он странный. Что у него странные взгляды на жизнь, странные цели, странные принципы. Но ближе к двадцати пяти стало так откровенно насрать, что Дзюба и заморачиваться перестал, когда слышал очередное «как странно». — Не могу себе представить? Пф, Тёмка, я как раз-таки могу себе представить буквально любую чертовщину, ты меня знаешь, — Федя вальяжно откинулся на спинку дивана, закидывая руки за голову. — А вообще, мой тебе совет, меньше анализируй. Бизнес, ресторан, все дела, но не примешивай к этому ещё и баб. — Мне надо выпить. — Отличная идея, как и всегда! Они спустились в бар, и Смолов собственноручно намешал им два коктейля, о содержании которых Артём предпочёл не спрашивать — так даже интереснее. Однако, прежде чем сделать глоток, он поинтересовался: — Я после этого смогу твёрдо стоять на ногах? У меня банкет в семь. — В честь твоей неудавшейся личной жизни? — Это вообще не мой банкет, — Дзюба страдальчески прикрыл глаза, — его заказал местный «начинающий» бизнесмен и очень настаивал, чтобы я на нём присутствовал. Если бы не Лиз, я бы и не вспомнил. — М-да, — Федя отодвинул от друга коктейль и протянул бутылку пива. — Так надёжнее будет. Артём кивнул и, откупорив бутылку, наконец выпил. Холодная жидкость приятно разлилась по всему телу, расслабляя мышцы и очищая голову от роящихся там мыслей. Всё вдруг стало просто в приглушённом свете, исходящем от бара: сейчас Дзюбе надо всего лишь упростить свою жизнь до двух констант — работы и отдыха в компании Смолова. Ему всегда этого было достаточно, но он зачем-то связался с Лизой, следуя, видимо, на поводу установок общества: «тебе уже под тридцатник, а ты всё ещё строишь из себя счастливого холостяка». Но Артём никого из себя не строил — он и вправду был счастлив. Или, по крайней мере, он считал себя счастливым.