Дом солнца

      8 августа, 42 год после Открытия.       Приют «Солнечный берег», город Сувон, примерно в двух часах езды от Пусана.       Чанёль всегда считал, что нуна на самом деле очень добрая и ранимая. В отличие от остальных детей он ее вот ни капельки не боялся. Вообще, в свои неполные двенадцать лет долговязый ушастый мальчишка, оставленный на пороге приюта собственной матерью три года назад, все еще верил, что мир — это светлое, прекрасное место, и в людях видел только хорошее.       Поэтому он искренне недоумевал, почему его нуну так не любят окружающие. Большинство приютских детей и воспитателей делало вид, что девочки по имени Хан Сольмин попросту не существовало. Остальные же злословили, ругались, шептали за спиной, но никогда не приближались — более того, не осмеливались смотреть в глаза! Даже самые отпетые хулиганы вроде Джуна и Сынхвана опасались ей пакостить.       И дело было не в возрасте. Сынхвану в этом мае стукнуло аж семнадцать, он был на год старше нуны, но все равно никогда не задирал Сольмин как других девчонок. Прошлой весной он вдруг стал требовать от Мины и Сохи, чтобы те звали его оппа. Он постоянно цеплялся к ним в коридорах приюта и пытался зажать в углу. Но стоило Хан Соль положить свою маленькую ладошку парню на плечо и поинтересоваться, касается ли ее тоже это новое правило, как Сынхван тут же шарахнулся от нее в сторону как от прокаженной и, бормоча извинения, позорно сбежал. Нуна спасла девочек от приставаний старшего, но никто не оценил ее поступка. Перепуганные Мина и Сохи, даже не поблагодарив ее, тут же юркнули в ближайшую дверь и скрылись из вида.       Да, Чанёлю всё же пришлось признать, что его обожаемая Сольмин-нуна была немного нелюдимой. Обществу сверстников и младших ребят она предпочитала книги или свою гитару. Вместо игр, школы и совместных мероприятий в приюте она уходила гулять на пляж, прихватив с собой очередной том какого-нибудь скучного классика и старенький плеер, в памяти которого еле-еле помещались все ее любимые песни.       Но Чанёль был не только добрым и веселым ребенком. Он был еще и очень-очень упрямым. В первый же день на новом месте, когда нуна одним своим появлением спасла заплаканного восьмилетнего Ёля от шайки Сынхвана, он решил, что никто ему не нужен, только она. Мальчик следовал за ней по пятам как маленький утенок за мамой уткой, болтая без умолку, пока терпение Хан Сольмин не лопнуло.       Здесь надо отметить, что терпение у нее было железное, отнюдь не свойственное тринадцатилетним девочкам, входящим в пору переходного возраста. Сольмин всегда сохраняла самообладание. То, что ей не нравилось, она спокойно избегала. Тех, кто пытался ее доставать, она отталкивала абсолютным равнодушием. Со временем девочка заработала себе определенную репутацию, и никто в их маленьком рыбацком городке не осмеливался пересечь очерченную ею самой невидимую границу: одни из презрения и высокомерия, другие из суеверного ужаса.       Но в случае с Пак Чанёлем Сольмин допустила фатальную ошибку: в выборе тактики, причем дважды. Сначала она попросту игнорировала лопоухого бесёнка, прицепившегося к ней как к собаке репей. Первая ошибка. Вскоре она быстро поняла, что так просто его от себя не отодрать. Тогда Хан решила его отпугнуть. И ой как зря!       Когда одним дождливым утром надоедливый ребенок пристал к ней с просьбой помочь решить задачку по математике, Сольмин, обратившись к внутреннему источнику силы, с легкостью оттолкнула Чанёля, отправив того в полет под потолок. Вот только вместо того, чтобы испугаться до полусмерти и впредь ее сторониться, как все те, к кому она применяла свои магические способности, дурацкий прилипала пришел в неописуемый восторг.       — Уау! Нуна, я лечу! — верещало это малолетнее чудовище, висящее под потолком, — А я вот только мааааленький такой огонек зажечь могу, и все. Ну ты крута! Можно еще? Пожалуйста-пожалуйста!       Хан Сольмин оставалось только тяжело вздохнуть и уронить Чанёля на пол. На следующий день за обедом долговязый ушастик подсел к ней за стол, заставив всю приютскую столовую замереть от удивления.       — Нуна, ты не будешь кимчи? Можно я твои съем? — большие кристально-чистые глаза мальчика смотрели на нее с такой надеждой, что даже холодное сердце Сольмин не выдержало: сохранив на лице маску равнодушия, девочка пододвинула Чанёлю миску со своей порцией. В столовой стало так тихо, что стук упавшей на пол ложки прозвучал пушечным выстрелом.       Так началась странная дружба между маленьким неунывающим вирусом счастья Пак Чанёлем и пугающей и нелюдимой Хан Сольмин.       Не все обитатели приюта приняли их отношения. Большинство смотрело с недоумением: зачем вообще хорошему общительному мальчику, который с легкостью мог бы влиться в коллектив, приближаться к внушающей ужас своей магической силой Сольмин? Местные хулиганы также не оставляли Чанёля в покое — до поры до времени. Однажды Хан просто надоело наблюдать за тем, как лопоухий эльфенок, потупив взгляд, прячет синяки и ссадины за длинными рукавами и штанинами. К собственному удивлению, Сольмин стала чувствовать что-то сродни ответственности за прицепившейся к ней репейник, поэтому взялась решить проблему раз и навсегда — как учил ее дядя. Она просто подкараулила Сынхвана поздно вечером за пределами приюта и сломала ему обе ноги. Радикально, зато действенно.       Конечно, все догадывались, кто это сделал и за что, но доказательств, кроме слов самого пострадавшего, не было: ни записей с камер наблюдения из соседнего продуктового или видеорегистраторов припаркованных поблизости машин, ни случайных свидетелей, ни даже повышения магического фона на месте преступления. Уроки дяди не пропали даром — Сольмин знала свое дело.       На все вопросы воспитателей и полицейских Хан равнодушно отвечала «понятия не имею» и при этом смотрела так, что даже у бывалого следователя, которому подкинули, казалось бы, плевое дело перед выходом на пенсию, отпало всякое желание копаться в этой истории. К тому же Сынхван давно доставлял окружающим неприятности, поэтому все решили, что поделом, может, после такой взбучки хоть немного умерит свой пыл.       Разумеется, Чанёля больше никто не трогал.       Между тем, дружба с холодной бунтаркой Хан обернулась для мальчика совсем не тем, на что он рассчитывал. Мечта о полетах не сбылась: Сольмин наотрез отказалась применять свою магию на надоедливом ребенке, как бы он ни старался разжалобить нуну щенячьими глазками. К тому же, сама будучи вечной прогульщицей, девочка всё равно заставляла Чанёля учиться. Он вздыхал, стонал, корчился в предсмертных муках, но всё равно каждое утро тащился в скучную начальную школу, спиной чувствуя тяжелый взгляд своей нуны.       Зато после уроков мальчик мог рассчитывать на настоящее приключение. Сольмин брала его с собой на пляж, где они долго гуляли в полной тишине, слушая умиротворяющий шум прибоя. Обычно молчание давалось от природы болтливому ребенку тяжело, но рядом с нуной Ёль чувствовал себя способным на все — даже не разговаривать несколько часов подряд.       Они уходили как можно дальше от их пропахшего рыбой и сплетнями городка, взбирались на прибрежные скалы или наоборот уходили от моря в сторону невысоких гор, окружавших Сувон кольцом. За полгода дружбы с Сольмин для Чанёля не осталось ни одной нехоженой тропы или неизвестного уголка в самом городе или за его пределами. Когда у нуны было хорошее настроение, она даже соглашалась играть с мальчиком. Прятки, догонялки, войнушки, копы и воришки, поиск сокровищ — во что они только не играли!       А еще за маской Снежной Королевы пряталась настоящая курочка-наседка. Сольмин всегда зорко следила за тем, чтобы Чанёль был тепло одет, удобно обут, сыт и причесан. Когда она устроилась подрабатывать в круглосуточный магазин в трех автобусных остановках от приюта, свою первую зарплату она потратила не на себя, а на своего подопечного: ни у кого из ребят в местной школе не было настоящих кроссовок Nike, а у Чанёля, благодаря нуне, были!       Но это не главное.       На десятый день рождения Ёля Хан Сольмин решила, что эльфенок, которого она взяла под свое крыло, стал достаточно взрослым, чтобы приобщиться к священному таинству музыки. Двадцать седьмого ноября нуна как обычно повела мальчика на пляж, благо погода стояла ясная и безветренная, и расстелив на нагретом солнечными лучами валуне толстый плед, вручила ему шоколадный торт.       Расправившись с праздничным угощением, Чанёль протянул перемазанные в шоколаде ладошки в просительном жесте, но когда нуна лишь смерила его грязные лапки презрительным взглядом и даже не подумала достать из рюкзака какой-нибудь подарок, мальчик в недоумении округлил глаза и с откровенной наглостью, наверное, присущей всем маленьким чудовищам, спросил:       — И это все? А где настоящий подарок?       Сольмин раздраженно закатила глаза, дала бесёнку смачную затрещину — чисто в воспитательных целях — и ровным голосом, не обещающим ничего хорошего, произнесла:       — Руки вытри, мелкий. Если твои пальцы оставят на моей гитаре хоть одно пятнышко, я тебя утоплю.       От удивления мальчик широко распахнул глаза, став похожим на домового эльфа из Гарри Поттера.       — Нуна? — шепотом переспросил Чанёль, до конца не веря, что Сольмин наконец-то поддалась его нытью и уговорам, — Ты научишь меня играть? Правда-правда?       — Правда-правда. Урок первый: с гитарой надо обращаться бережно, как с живым существом. Только попробуй ее заляпать…       Голос нуны звучал устало, будто бы каждое слово давалась ей с неохотой, но уголки губ девочки нет-нет да поднимались вверх, преображая обычно безэмоциональное лицо. Для Пак Чанёля эта легкая мимолетная улыбка была самым лучшим подарком.       День за днем они делили мир на двоих, стирая границы реальности. Не было маленького приюта, затерянного в переплетении узких улочек гористой части Сувона. Не было старой школы со скрипучими деревянными половицами, разрисованными партами и расшатанными стульями. Не было самого рыбацкого городка с его узколобыми недружелюбными людишками, которые знали только одну радость в жизни — перемывать кости соседям. Были только Чанёль и Сольмин.       До этого момента.       В тусклом свете уличного фонаря, вокруг которого вьются ночные мотыльки, Сольмин кажется Чанёлю призраком: стоит только моргнуть — и хрупкая девичья фигура, стоящая на вершине лестницы с огромным рюкзаком за спиной и чехлом с гитарой в руках, исчезнет в ночной тьме. Не медля ни минуты, Чанёль бросается вверх по каменным ступенькам, путаясь в собственных ногах.       — Стой! Ты что, правда уходишь? — кричит он, достигнув середины лестницы.       — Так надо, — тихо отвечает нуна и медленно вытягивает вперед руку.       Последнее, что замечает Чанёль перед полетом вниз, это то, как дрожат ее пальцы. Но на смену секундной слабости приходит решимость, и Сольмин с силой сжимает ладонь в кулак. Поток горячего воздуха толкает мальчика назад и отправляет его обратно к началу лестницы.       — Кому надо? Мне не надо! Не бросай меня! — тут же пружинисто вскочив на ноги, будто бы никакого падения и не было, Чанёль вновь устремляется вверх, к единственному дорогому человеку на всем белом свете.       — Йа, липучка мелкая! Ты что, думал, что я останусь с тобой навсегда? — громко спрашивает Сольмин с издевкой в голосе.       Но Чанёль далеко не дурак, как думают окружающие. За годы дружбы он изучил повадки своей нуны вдоль и поперек. Он прекрасно понимает, что она пытается раздразнить его, задеть побольнее, чтобы он от нее отвязался.       — Да! — во все горло кричит мальчик.       На этот раз он не успевает добежать даже до середины лестницы, когда чувствует, как его ноги отрываются от земли.       — Я не могу, Чанни, — оставив издевательский тон, серьезно говорит Сольмин, — Я должна кое-что сделать. Время пришло, и мне пора уходить.       — Тогда я пойду с тобой! — не сдается мальчик, потирая ушибленную коленку.       — С какой это стати? Ты будешь только мешать.       Как только Чанёль встает на ноги, девушка вновь поднимает руку в предупреждающем жесте. На этот раз от ее ладони исходит едва заметное сияние, и мальчик тут же чувствует, как саднящая боль в коленке отступает перед всепоглощающим теплом.       — Потому что я люблю тебя, — сглотнув подступающий к горлу комок рыданий, глухо отвечает мальчик. Не отводя горящего взгляда от девушки, он делает шаг ей навстречу.       — Пак Чанёль! — растерявшись от неожиданного признания, восклицает Сольмин.       Она впопыхах пытается возвести между собой и маленьким упрямым бесёнком невидимую стену, вот только энергетические нити под дрожащими пальцами никак не хотят сплетаться в привычный узор.       — Люблю тебя! — уверенно говорит мальчик и несмотря на слабое сопротивление загустевшего воздуха делает следующий шаг, — Люблю! Люблю-люблю!       В его глазах горит огонь несгибаемого упрямства, но по щекам текут слезы, и каждый шаг Чанёля навстречу ей кинжалом вонзается в сердце Сольмин.       — Тебе всего одиннадцать, — уговаривает его девушка, пытаясь обернуть все в шутку, — Вот вырастешь выше меня, тогда и будешь говорить о любви.       — Мне почти двенадцать, — качает головой мальчик, медленно, но упорно поднимаясь вверх сквозь слабый воздушный барьер, — И если я не скажу сейчас, то больше шанса не будет.       От слов Чанёля что-то внутри Сольмин с треском ломается, и она обессиленно опускает руку, развеивая тем самым так до конца и не сформировавшуюся магическую стену. Ощутив, что вязкий воздух вновь становится неосязаемым, мальчик делает стремительный рывок вперед и, добравшись наконец до верхней ступеньки, на всей скорости врезается в девушку, мертвым грузом повисая на ней.       — Нуууууунааааа, — во весь голос ревет Чанёль, заливая горячими слезами футболку Сольмин, — Не уходииии. Пожалуйста! Я буду хорошим, я буду делать д-домашнее задание, буду есть м-морковку, б-буду…       Чувствуя, как тело мальчика содрогается от рыданий, в голове девушки вспыхивает предательское: «А может остаться?». Но следом за этим приходит решимость. Она много лет выжидала, готовилась, слушала, какие вести ей приносят ветер и волны. Сейчас или никогда, другого пути нет.       — А ну вытри сопли! — Сольмин с трудом отдирает руки Чанёля от своей талии и, приподняв заплаканное лицо мальчика за подбородок, заставляет его посмотреть ей в глаза, — С чего ты взял, что мы больше не увидимся?       Подавив очередной всхлип, липучка трагически шмыгает носом, но не спешит вытереть стекающие на верхнюю губу сопли — слишком боится выпустить из своих рук футболку нуны.       — Потому что ты уходишь. Совсем как мама.       Сравнение с матерью Чанёля, бесхребетной тварью, бросившей сына в поисках легкой жизни, режет Сольмин без ножа. Хан привыкла считать, что у нее нет выбора: когда пробьет час расплаты, она не будет больше прятаться, просто не имеет права. Но выбор, оказывается, есть всегда. Она может уйти, а может остаться — есть, ради кого. Родители и дядя ее поймут. Вот только сможет ли она жить дальше, зная, что упустила свой единственный шанс? Нет. Поэтому она и бросает Пак Чанёля, маленький вирус счастья, в этом пропахшем рыбой и людской гнилью городке. Потому что она такая же эгоистка, как Пак Мисук, его мать.       Глядя в блестящие от слез огромные глаза своего эльфенка, Сольмин с нежностью думает, каким же красивым и талантливым он вырастет. И через что ему придется пройти одному.       Теплые пальцы нуны вытирают его щеки, и Чанёлю на секунду кажется, что она передумала и никуда не уйдет. Но следующая фраза Хан Сольмин разбивает его сердце.       — Мы обязательно еще встретимся, Ёлли, — обещает нуна, но мальчик по глазам видит, что она сама в это не верит, — Я найду тебя, где бы ты ни был. Я же могу, ты знаешь.       — Вранье… — еле слышно произносит Чанёль. Его глаза лихорадочно блестят, лицо разом оставляют все краски, ярким пятном остаются лишь искусанные дрожащие губы.       — Я обещаю, — на этот раз голос нуны звучит твердо и уверенно, — Смотри. Я оставляю тебе свою гитару. Самое ценное, что у меня есть. Я обязательно за ней вернусь, понял? И если с ней что-нибудь случится, я тебе уши оторву.       — Нуна…       Чанёлю приходится отпустить футболку Сольмин, чтобы не уронить протянутый ему чехол с гитарой, и в этот момент он чувствует, как сухие обветренные губы девушки прижимаются к его лбу. Он пораженно моргает раз, другой, но перед его глазами по-прежнему остаются хрупкие ключицы девушки в вырезе бледно розовой футболки.       Моргнув в третий раз, он понимает, что больше не может разлепить веки.       — Сольми…       Проваливаясь глубоко-глубоко во тьму, Чанёль слышит ее голос, спокойный, с легкой хрипотцой — самый любимый на свете!       — Спи, малыш. Спи. Я обязательно найду тебя. Обещаю.       На автовокзале Сувона в первый утренний автобус садится девушка — невысокого роста, в выцветшей розовой футболке и с огромным рюкзаком за плечами. Из бокового кармана рваных джинсов она достает старенький плеер, подсоединяет к нему наушники и прислоняется лбом к стеклу. Впереди два часа езды до Пусана, а затем на поезде в Сеул. Пора взыскать старые долги.       На узкой улочке у приюта «Солнечный берег» гаснет фонарь: давно следовало заменить лампочку. Ночные мотыльки разлетаются кто куда в поисках другого источника света. На вершине каменной лестницы, прижав к себе потрепанный чехол с драгоценной гитарой внутри, спит мальчик. Ему снится пляж, шоколадный торт и самый лучший в мире день рождения.       Над морем занимается рассвет.