***
— Вот он, — Итан нажимает на пульт и направляет его на один из телевизоров. По всей стальной комнате развешаны телевизоры и на всех — разные картинки. Где-то дотошные статистики: в форме текста или заумного рисунка; где-то прозрачная конструкция Пекинского небоскреба; где-то мутные серые фотографии с камер наблюдений с одним и тем же лицом, на которое указывал пульт. — Эрик, — он произносит его имя, как название праздника, после которого априори ничего не должно быть сказано и добавлено. На фотографиях он с длинными русыми волосами. Чаще всего в пальто. Чаще всего — в черных очках. Руки в карманах. На той, на которую указывал Итан, парень слегка улыбался и смотрел в уличную камеру, словно знал заранее. Знал, что однажды Итан посмотрит. Он думал об этом. О том, что эта скользкая черная мамба свои ползки просчитывала наперед, чтобы выбесить Охотника и вывести из колеи, из собственного разума, из игры — как хотите. Именно поэтому Итан спокойно смотрел на стоп кадр. — Пока что во главе «Синдиката». — Подожди-подожди, — стул, на котором сидел Бенджи медленно крутился из стороны в сторону. — Эрик? Просто Эрик? — его локоть стоял на столе, а запястье лениво разъяснялось с Итаном. — Просто какой-то Эрик заменил величайшего злодея эпохи? — рука раскрывается. Взгляд взлетает к потолку, изображая наигранное восхищение. Он недоверчиво посмотрел на Бенджи и вздохнул, опустив пульт к ноге. — Никто не знает его фамилию, — дополнительно разводит руками, но говорит уверенно. — Откуда ты его знаешь? — встревает Ильза Фауст с другого конца стола, делая акцент на «ты». Она так спокойна и учтива, будто действительно знала ответ, а Итана лишь проверяла. Это не так. Она не знает. И Итан это знает. У него будет время, чтобы подумать над подходящим ответом. Знал ли он вообще Эрика? Очевидно лучше, чем остальные за столом. Очевидно, он привык к мысли о нем настолько, что не счел нужным просвещать напарников в курс дела, а теперь — получил камень в лоб. Эй, Итан: они не такие же машины, как и ты. Агенты спят по ночам, когда есть возможность, а не смотрят часами на фотографию с камеры наблюдения. Они, может, и плавали в девятом кругу Ада, но в десятый не заплывали. Привыкни к этой мысли тоже. — Я его не знаю, — монотонно отвечает Итан, выжигая случайную точку на столе. — Мне известно его имя, — поднимает взгляд к лицам, — его работа. И как долго он на этой работе. — И как долго? — будто бы незаинтересованно пробурчал Лютер. — С тех пор, как исчез Лейн. Они все молчат. Общее задание с Лейном провалилось полтора года назад и именно тогда они видели его в последний раз. А задание было до невозможности, до бессовестности простое: убить его. Лейн сделал достаточно хорошего на этой планете, что ЦРУ решило — все. Хватит. Эту анаконду сложно вычислить, а если и вычислишь — скорее всего это след. Пыль под ногами, в глазах. Лейном долгое время занималась контора и в какой-то момент они поняли, что это та самая миссия, которую нельзя выполнить… Все не важно. Потому что он ушел с радаров. Итан успел только посмотреть ему в глаза перед тем, как Лейн сделал шаг вниз. И сколько бы раз Итан собственными стараниями не летел вниз — в тот момент он забыл выдохнуть. Опустил автомат. Лейн ничего ему не сказал. Только посмотрел как-то разочарованно, с приглушенной злостью, с пониманием. Пониманием? Итан не понимал Лейна. Никогда не понимал, что мешает жить ему и почему от этого он мешает жить другим. Откуда у него зародилась идея истребления? И куда она делась сейчас? Где он сам? — Умер, — аккуратно исправляет Бенджи, почесав нос и спрятав взгляд в ноутбуке. С такой интонацией и подачей Бенджи говорил вещи только в сотый раз. — Тело не нашли, — спокойно отвечает Итан в свой сотый раз. Они прогонял эту историю столько раз, что на языке мозоли, а на черепе — царапины. — Ему высоко было падать, — усмехается Бенджи, по-прежнему не встречаясь взглядами с Итаном. Зная, что Итан не любит обсуждать эту тему, он все равно продолжал. А Итан почему-то было очень заинтересован в разговоре и дождаться не мог, когда Данн посмотрит. — Тела нет, — он подходит к столу, — потому что он не приземлялся. Бенджи, — произносит его имя, как точку в предложении. Внимание привлечено, и Бенджи нехотя поднимает глаза, словно их поднял сам Итан. — Мы же знаем его. Мы знаем, как он запудривает мозги, и неизвестно, что в Пекине… — Итан, — громко перебивает его Лютер, облокотившийся на стол. Итан дергается в его сторону, повернувшись не сразу. Вытаскивать кого-то с несущейся по кругу карусели опасно. Если только за шкирку. Если только бросить на асфальт. После такого не сразу очухаешься и в голове — не сразу перестанет крутиться. Итан позволит выбросить себя с карусели. — О Пекине. Как мы туда проберемся?***
— У нас там свой номер, — Эрик складывает ладоши вместе, как маленький довольный ребенок. — На сорок пятом. Видишь… — он включает ей картинки золотого номера на большой черной плазме. Картинки идут одна за другой, а Сэм чувствует себя, как в каком-то магазине с назойливым консультантом. Только ей никогда не пытались продать дорогой номер в Пекинском небоскребе. Времена меняются. Сэм вжимается в металлический стул, не будучи связанной. Ей кажется, что холод забирает ее. Эмоциональный голос, как у какого-то старомодного клоуна, не позволяет подняться. Блестящие картинки — гипноз. Он прибивает ее невидимыми гвоздями к спинке. Или Сэм сама решила сидеть. — …А какой вид из окна шикарный, а? Весь город, как на ладони, но диваны, — охает он от восхищения, отвернувшись от девушки к телевизору. Кажется, он загипнотизировал не того, — только ради них и стоит приехать, — завороженно растягивает Эрик слова, словно только что попробовал диваны на вкус. — Прости, — торопливо перебивает его Сэм, сжавшись еще сильнее. Закрыв глаза, побоявшись удара, но Эрик бы ни за что не ударил ее. Он же сказал. Она здесь не для пыток. Но стул почему-то металлический. Ей холодно, а она все еще в красной спортивной майке. Эрик удивленно, но послушно разворачивается на пятках. Кончиками пальцев Сэм касалась ручек стула. Чуть-чуть поглаживала, словно опять пыталась найти друга. Проверяла почву. Нет, они ледяные. Здесь все — стены и все ледяное. Они почти били ее электричеством. Пыток нет, но вещи вокруг пытали ее сами. Мысли Сэм душили ее сами. А его голубые радостные глаза дополнительно обливали водой. Вот откуда бьет током. Она дрожит, вроде бы, от холода, и поднимает взгляд. — Что я должна делать? — спрашивает тихо. Ругает себя за невежливость перед теми, кто ее похитил. Конечно, перед тренером или коллегами по бегу она бы выгибала бровь, язвила, отворачивалась, тяжело вздыхала. Но тут-то нельзя. И так понятно. Какой идиот будет дерзить парню в черном пальто? Но если честно, Сэм устала прибивать себя к стулу и надеяться, что ей объяснят. Объяснят словами, а не щипцами. Объяснят, почему она не дома. Как именно она оказалась здесь. Колики в груди были случайными или подстроенными на стадионе? Если случайны, значит она была подопытной мышью и под прицелом биноклей некоторое время. Сколько? А если подстроенными? Значит, кто-то ей подсыпал яд в кофе? Как именно ее усыпили и усыпляли ли? Кто такой на самом деле Эрик? Потому что он нихера не вызывал доверия, но он единственный, кто говорил про отца. А больше ей никто не скажет, поэтому она ждет, когда скажет. Попутно выращивая в себе доверие. Она вжимается в стул, потому что не может усидеть на месте. Ей надо знать. — Ты должна, — он начинает с высоким голосом, с высоким запасом кислорода, — выйти на свет. Покрасоваться, — трясет руками у головы, изображая модную прическу. Сэм не могла приучить себя смотреть на Эрика не как на сбежавшего дикого зверя. — Походить в красивом платье вокруг мистера Чана. Уилл, твой папа, — он наклоняется к ней, обхватив свои коленки, — он должен появиться, когда увидит тебя. А, — вспоминает он так резко и щелкает пальцами, что Сэм дергается, — Возьми медальон первым делом. Там, на выставке. Он, правда, за стеклом, но ты прорвешься. Мы поможем, — повышенной громкостью он вытягивает ее взгляд на его. — Приедем туда пораньше, я тебе все покажу. Ладно? И ты вернешь папу домой. А где дом Уильяма Чейза? Потому что его картошка все еще стоит на столе. Домой — понятие относительное, временное, его можно растянуть на десять лет, а можно сжать в пятиминутную ложь и выбросить, как кусок смятой бумаги. Домой даже ей сейчас не дают вернуться. Точнее, она и не спрашивала, но по двум голубым океанам у Эрика на лице она понимает — ее утопят, если что. Или ей кажется, ей снится, Сэм не может разобраться. Тогда нужно вспомнить другое: когда она ложилась спать? На стадионе? Но Эрик смотрел на нее с слишком безрассудным энтузиазмом. Так во снах не смотрят. Во снах ты рассматриваешь мутные картинки, а не они тебя. Сэм поняла почти все. — Что за медальон? — нашла она в себе еще смелости, пока раскапывала свою могилу. Надо выбираться, пока еще позволяют.***
— Он взрывной. Все на выставке — бомба замедленного действия, — объясняет Итан и показывает на Шэнли Чана. — Скорее всего, он устроит представление для гостей. Сделает отдельную комнату с пуленепробиваемым стеклом. Взорвет браслеты, медальоны: все, что он собирается продать. Поэтому когда мы спустимся на сорок четвертый, одной из главных задач будет, — он перелистывает картинку на три фотографии с украшениями, — держаться подальше от его товара. Хорошо? — никто из присутствующих не кивнул: только уставились на блестящие замаскированные бомбы, будто бы задумались о покупке. Итану достаточно их заинтересованности. Он медленно кивает сам себе. — Хорошо. Бенджи, ты — следишь за камерами. Лютер — будешь у черного входа. Ильза, — он сделал паузу перед и после ее имени, чтобы она посмотрела. — Я не могу заходить внутрь. Чан — давно бывший агент и он не будет рад, если увидит меня. Он может мне не поверить. Или хуже: расценить мои попытки спасти его, как попытки вернуть его в дело. Тебя он не знает, поэтому как только Чан остается один, ты расскажешь ему все, как есть. Она кивает ему и что-то чиркает в своем блокноте. — Я займусь самим Эриком, — выдыхает Итан и разворачивается, делая медленные шаги вдаль стальной комнаты. Он отошел к стене, на которой висели разные пушки. Как произведения искусства. Как история. Черная красота для тайных агентов. — Выманю его на улицу, — он разговаривал с самим собой, поднимая и опуская брови, пока слушал свои мысли, — Поймаю. И он приведет нас к Лейну, — останавливается, позволяя взгляду раствориться в стенах. Итан уже там. Видит его привязанным к стулу. К металлическому. Ему будет холодно, но он не скажет. Команда на то и команда, чтобы работать вместе и принимать важные решения вместе, но не сейчас. Сейчас Итан сам опускается на дно. Ему не нужна помощь. Не нужна поддержка. Ему нужна его миссия, которую он сам себе предложит и возьмется за ее выполнение. Он же всегда берется за ее выполнение.***
— Есть одна ма-а-а-а-ленькая деталь, — два его пальца сжимают воздух и Сэм почему-то кажется заранее, что эта деталь не маленькая, раз он растянул слов «маленькая», — которой займемся мы, взрослые, — Эрик быстро выпрямляется и несется к столу, на котором оставил пульт. Сэм следила за ним, как за львом в клетке, — но тебе необходимо знать про этого человека, — он нажимает на кнопку. Сэм стреляет взглядом наверх, — это охотник, — его веки дергаются, губы кривятся в отвращении. Неосознанно. Охотника. Сэм успокоила все свои внутренние механизмы и теперь вела себя, как на лекции в школе, которую ей не хочется слушать, но приходится. Как угодно, Сэм. Ты ведь слушаешь. Ты ведь видишь его лицо. Это важно. Важно запомнить черные волосы, отсутствие улыбки; прямой, уставший, но почему-то внимательный взгляд, словно он уже с фотографии пытался обмануть тебя. Пытался понять, что в тебе не так. Это важно. Потому что однажды, можно почувствовать этот взгляд на себе. И ты поймешь. Охотник. Сейчас для Сэм — он просто картинка. — Он может оказаться там, где будем мы. Он может запудрить тебе мозги, Сэм. Может попытаться поманить на свою сторону, но ты ни за что не поддашься. Хорошо? — Эрик разворачивается к ней всем телом, медленно идет и садится на корточки, а Сэм делает невольное дерганное движение назад, словно могла бы отъехать от него на стуле. Эрик замечает, но продолжает. — Потому что мы тебя подготовим. Мы не хотим потерять тебя. Твой папа не хочет потерять тебя, — говорит он притягательно, припудривает каждую фразу сладкой начинкой, которая ласкала уши. Хотелось верить. Так же невольно Эшли верит. Папу надо вернуть, а если кто-то может помешать — не надо позволить ему мешать. Да, Эшли? Главное найти папу, а потом уже разобраться с его работой, с этим странным и ненормальным Эриком, задать ему миллион вопросов, а главное — почему он не появился на обеде, чтобы съесть тогда горячую картошку. У Эрика щенячьи глаза. Явно переигрывал. Но что-то подсказывало Эшли, что у нее нет права на выбор. Ей дали только право слушаться. — Ладно. Что мне еще нужно делать? Она стала спокойнее. Эрик веселее.