***
— …Соарин, немедленно открой дверь, иначе, клянусь, я выломаю её сама, упрямая скотина! Ты слышишь меня, тварь?! Открой!.. — Спитфайр барабанит в дверь и вопит, как ненормальная, — хотя не стоит отметать данную теорию сразу — уже полчаса. Но меня это не раздражает ни капли. Порой кажется, будто бы я её не слышу: ни глухих ударов о деревянную дверь моего номера, которую Спит грозится снести «к чертям собачьим», ни её громких возгласов, ни безуспешных попыток других пони её успокоить, вразумить — абсолютно ничего. Из головы до сих пор не идёт разговор с доктором… Да, я знал, что эта беременность была возможна, но чтобы стать явью… Я всеми силами стараюсь не терять надежды на то, что малыш окажется не моим, но с другой стороны… Значит ли это, что у Рейни есть кто-то? Может, мне стоит позабыть обо всём этом и попробовать переключиться на кого-то другого?.. А что, в моём случае это было бы довольно просто, но я из принципа не хочу после шоу водить самых смелых фанаток backstage, как зачастую делают некоторые пони из команды, чтобы снять стресс и немного расслабиться. Некоторые стали родителями не по своей воле. Рождение незапланированных жеребят вело наших бедолаг к алтарю, либо вынуждало отчислять алименты на протяжение восемнадцати лет дальнейшей жизни. Одного моего старого знакомого долгое время шантажировала мать их будущего малыша по залёту. Он ужасно не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о данном происшествии, поэтому соглашался на любые деньги, чтобы она не рассказывала средствам массовой информации. Позже начал все больше выпивать, курить, несмотря на запреты врачей, чтобы снять стресс — впрочем, как и я курю сейчас. За это Спит меня отдельно поколотит, если узнает. — Он умер от остановки сердца во время полёта, а его сын родился мёртвым. Самым неудачливым пришлось отсидеть срок за сексуальные действия по отношению к несовершеннолетним. С тех пор мои коллеги начали просить у фанаток документы, чтобы убедиться в собственной безопасности, а большинство всё-таки начало следить за средствами предохранения. У большинства из нас нет отношений: тренировки отнимают практически всё свободное время; мы зачастую пропадаем в турах и на соревнованиях, не возвращаясь обратно домой, что порой занимает недели, а то и месяцы; а папарацци оставят от личной жизни одно лишь название, в лучшем случае — мокрое место из соплей — но не розовых, а зелёных: противных настоящих соплей зелёного цвета — и горьких слёз. Это лишь со стороны окружающим кажется, что, добившись известности, ты получаешь все, о чём мечтал целую жизнь: деньги, славу, популярность, признание толпы, любовь… Последнее вообще никогда фактом не будет и не было! Да и сейчас… Когда, казалось бы, что всё так просто, я не знаю, что делать. Я, правда, не знаю… Спитфайр требует от меня сказать правду о том, что происходит с Рейнбоу Дэш. Но я же не мог вот так взять и сказать: «Спит, сорян, ищи другого Вондерболта в тур: она уже месяц как беременна. Поправка: она беременна от меня!» Она же прибьёт меня на месте!.. Я всецело доверяю Спитфайр, это правда. С самого детства мы были лучшими друзьями, но я не мог взять и так просто рассказать ей о таком!... Я лишь сказал ей, что с Дэш всё в порядке, и она скоро придёт в себя. Едва уговорил доктора не рассказывать всю правду о её текущем положении остальным. Не хочу, чтобы Рейнбоу Дэш переживала из-за всех этих расспросов и быстро распространившейся новости о том, что произошло… Странно, снаружи стало подозрительно тихо. Наверное, Спитфайр решила позвать охрану, чтобы вынести дверь, потому что я вряд ли подаю хоть какие-то признаки жизни помимо тихого дыхания и редкого сиплого кашля, вызванного едким дымом, попавшим в горло. Нужно завязывать с курением. Это не доведёт до добра, я знаю. Потушив окурок, я швырнул его в пепельницу, доверху наполненную мусором, бычками и тлеющей бумагой, и вышел на незастеклённый балкон. Свежий прохладный ветер ударил в лицо, и пришлось на секунду невольно зажмуриться. Был уже вечер, но солнце светило ярко, слепя привыкшие к мраку комнаты глаза своими лучами. Обернувшись на секунду, я невольно обратил внимание на собственное отражение в стеклянной двери. Молодой белоснежный пегас. Лёгкие морщинки под большими глазами уже давали о себе знать. Ярко-зелёная радужка, которая, казалось, каждые несколько минут меняет оттенок, что зависит от пространства и от освещения. Немного взлохмаченная тёмно-синяя грива, что ещё утром была аккуратно причёсана по всем правилам. Белая рубашка и чёрный навязчивый галстук. А может, ну его, глупое барахло? Сняв с себя поочерёдно предметы гардероба, я без капли сожаления сбросил их на пол, одним движением крыла придав волосам привычный, немного небрежный вид. Так гораздо лучше! Взяв с собой сумку с вещами базовой необходимости, я вновь вышел на балкон и расправил крылья. Сделав ими несколько взмахов в качестве небольшой разминки, я стремительно взмыл в небо, поднявшись над огромным городом. Казалось, весь мир в один миг стал игрушечным — настолько маленькими казались теперь высотные здания и крыши частных секторов домов столичных аристократов, такси, повозки, мосты, спешащие домой с работы местные пони… Почему-то каждый раз, поднимаясь ввысь, я вспоминаю детство. Как и сейчас… Отца я никогда не видел. Или же только в самом раннем, младенческом возрасте. Совсем не помню его… Да и мама ничего об отце никогда не говорила, кроме того, что «он бросил нас» и «ты его настоящая копия!», что касалось как и внешности, так и порой неприемлемого, на её взгляд, моего поведения. Я изо всех сил старался быть хорошим ребёнком для неё. Помогать с домашними делами, учиться хорошо, в меру своих умственных возможностей, вести себя приемлемо как дома, так и в обществе пони, не ввязываться в неприятности, уделять как можно больше времени саморазвитию. Мама очень боялась, что из-за, как она считала, почти неограниченного свободного времени я попаду в плохую компанию, стану распущенным и развязным, какими бывают подростки, коим я в те годы являлся. Именно поэтому она заставила меня выбрать себе какой-либо дополнительный кружок или секцию в городе, чтобы убить «лишнее» время, притом что из-за учебы в старших классах и работы официантом в небольшом ресторанчике — мы жили очень небогато, так как мать с годами бросила работу, которая приносила минимальный доход, и начала много пить, и нашими единственными средствами к существованию стали алименты, которые ежемесячно выплачивал отец до моего совершеннолетия, к моему удивлению — очень даже немаленькие — у меня практически не оставалось этого самого свободного времени и сил, чтобы заниматься любимым делом — в юности я играл на гитаре и был солистом в местной любительской молодежной группе, но потом пришлось уйти оттуда, когда меня приняли в Академию Вондерболтов. Но в то время я даже и не догадывался, что именно эти вечерние занятия полётами разбудят во мне стихию, такое буйство чувств, которое невозможно ощутить даже при самом сильном оргазме… Я испытывал эти эмоции каждый раз, когда взмывал в небо. До сих пор сердце бьётся, как в день первого полёта, когда я был ещё маленьким пегасёнком. Это чувство я не променяю ни на что другое. Взмахи окрепших за годы тренировок крыльев тихими шорохами, шуршанием перьев ласкали уши, рассекая воздух. Я летел в сторону городской окраины — не хочу нарваться на неприятности в лице кучки обезумевших фанатов или толпы репортёров со вспышками, фотокамерами, что всё время тычут микрофонами в лицо, наперебой задавая кучу самых глупых и несуразных вопросов… Бррр… Папарацци — пожалуй, главная причина моих ночных кошмаров… Я впервые вот так запросто сбежал от своих проблем, как последний трус. Поверить не могу, что сделал это, если честно… И не понимаю, для чего я так поступил… С какой целью? Как я вообще теперь ребятам и Спит в глаза смотреть буду?.. И Рейни… Я уверен, доктор расскажет ей обо всём, когда она придёт в себя… Как я ей на глаза покажусь после таких известий?.. Интересно, зачем она меня искала в Кантерлоте? Нужно будет спросить у неё при встрече. Если у меня, конечно, хватит храбрости показаться ей на глаза вновь… Приземлившись, я наконец сложил немного уставшие крылья, решив на какое-то время дать им хоть каплю покоя. Осмотревшись, я понял, что продолжать побег от реальности в таком виде нельзя: совсем рядом находился парк, были слышны многочисленные голоса мамаш, их жеребцов, маленьких жеребят и пары каких-то алкашей; неподалёку располагался скейтпарк, переполненный юнцами и теми, для кого возраст — лишь цифры (эх, был бы скейтборд, я бы показал им, как катаются настоящие профессионалы! Чисто с образовательной точки зрения, а не выпендрежа, конечно); через пару сотен метров можно уже было заметить пару культурных заведений: какой-то супермаркет, клуб, (ага, культурных, конечно) небольшое кафе и примостившуюся неподалёку чебуречную. Шанс, что меня кто-нибудь узнает, равнялся, как минимум, доброй сотне процентов. На этот случай я всегда ношу с собой толстовку с капюшоном, которая частично скрывает глаза, полностью пряча гриву. Жалко, тёмные очки оставил дома перед выездом — они бы мне очень пригодились сейчас. Решив не медлить, я натянул на себя этот столичный «камуфляж» молодого интроверта, оставив сумку на скамейке рядом. Хотя интровертом меня вряд ли можно назвать. Просто не хочу лишних встреч, разговоров и знакомств. Теперь я уверен, что напоминаю кого-то из тех подростков с расписными досками на колёсах. Осталось только выучиться этой странной развязкой походке, их слэнгу и заправски плеваться, чтобы добиться стопроцентного сходства. Думаю, не будет лишним перекусить. Или культурно употребить некое количество алкоголя с целью спасения собственной психики. Пожалуй, с учётом всех морально изматывающих событий последних нескольких дней, я это заслужил. Тем более Спит запретила мне пить перед туром. Да и всем остальным тоже. Здание клуба было достаточно большим, особенно если судить о постройках на самой окраине города. Выше клуба из здешних заведений был только местный супермаркет, не оставлявший и шанса этому месту. Обновлённые кирпичные стены, выкрашенные в светло-сиреневый, редкие окна, которые были занавешены изнутри, чтобы сохранить атмосферную темноту, крыша тёмного лазурного цвета, пара скучающих охранников на фейсконтроле. А вообще, это хороший знак. Думаю, на этот этот раз с меня вряд ли спросят эти глупые документы. Пройдя мимо охраны, я оказался в клубе, и громкая музыка сразу заложила мне уши. Танцпол был переполнен танцующими жеребцами и кобылками младше меня, моего возраста, да и старше. У барной стойки сидели несколько кобыл, накрашенных и разодетых, как бляди — опять же кто знает, может, так оно и есть. За столиками на двоих сидели парочки, а в другой части, что была обставлена белыми кожаными диванами с высокой спинкой, помещались и целые компании. В углу помещения на одном из таких диванов можно без труда было заметить страстно целующуюся обнимающуюся пару, которая состояла из молодой единорожки и пегаса её возраста. Как будто бы других мест для этого не существует. Я даже не буду удивлён, если через несколько минут они займутся сексом там или прямо на баре. Я прошёл прямо к стойке и уселся на один из высоких железных стульев с мягким сиденьем, решив не медлить. Заказав себе покрепче выпить — а смысл тянуть опять же? В чем нужда тянуть, закусывать, стоять под струями теплого душа с утра, задерживаться в постели, продлять и без того долгие прощания, продолжать прелюдии, пить кофе, разбавленный молоком, курить фруктовые сигареты, держать, а себе, оставаться друзьями, считать до десяти… Зачем ждать чего-то, когда жизнь уже проносится сейчас и здесь, прямо перед нашими носами? Откладывать, строить планы? Пытаться успокаивать себя в правильности вещей… Поэтому этой ночью я совсем не хочу думать. Напиться. Напиться, как подросток, впервые попавший на вписку, и не волноваться больше о том, что поджидает с утра, какие испытания теперь подготовила для меня жизнь. Да, я понимаю, что поступаю неправильно. Я взрослый пони с хорошей репутацией, который ведёт себя, как желторотый, ничего не смыслящий ни в выпивке, ни в жизни, юнец — хотя я и сам чертовски молод, не хочу торопить события. Узнай меня кто этой ночью — наутро столица поднимет скандал, задувая ласковыми ветрами огни большого города. Журналисты раздуют как можно больше подробностей, газеты всюду разойдутся, и через пару дней скандальные новости жёлтой прессы с пятью процентами истины — в лучшем случае, конечно же, Спифтайр будет орать — хотя она почти всегда орёт. Такое ощущение, словно она вообще разучилась адекватно разговаривать. Словно те самые органы, которые отвечают за спокойствие, у неё как раз-таки и отсутствуют, а уравновешенность давно стала обычным рудиментом в её душе. Крикливость, вечный командирский приказной тон, выражавший всю эту безудержную пылкость и эмоциональность, идеально могли бы стать кратким описанием этой пони, нецензурная лексика, полное отсутствие какой-либо женственности в её поведении, что легко позволяло влиться в коллектив, состоящий в большинстве своём из жеребцов, оставаясь за привычной маской «свой парень», которая за все эти годы так плотно вросла в лицо, что уже стала его незаменимой частью. Даже в детстве мы со Спитфайр были совершенно разными. Она не прилагала ни к чему — кроме спорта, куда уходило большинство её неуёмной энергии, конечно — ни единой капли упорства, была очень нервной, задиристой, до ужаса вспыльчивой, что особенно ярко стало проявляться в подростковом возрасте. Её личная жизнь складывалась тоже далеко не лучшим образом. Спит всегда тянуло к популярным харизматичным парням с сильным, властным характером. Большинство из них даже не обращало на неё внимания, так как та всё время варилась в том же соку, что и они: пила алкоголь, поднимала тяжести в спортзале, без стеснения трахалась на вписках, носила пирсинг на брови и несколько серёжек в ухе. Однако те, кого моя подруга реально заинтересовала, быстро сбегали, оставшись наедине с этим стопроцентным раствором неведомой ядерной смеси, которая загоралась настолько быстро и сильно, что партнёр быстро сбегал, оставляя её. Оставлял среди огня и дыма тушить яркое пламя, что разгоралось в её душе все сильнее — из-за боли и ненависти. Ей ничего не оставалось, кроме как тушить его. Слезами… После одного полового акта в шестнадцать лет Спитфайр забеременела. И в тот же вечер, когда она решила рассказать всё своему партнёру, — тот учился в колледже на этот момент — узнала, что он изменял ей с однокурсницей по любви, и что жеребёнок станет ему лишь обузой. На следующий день произошел выкидыш, случившийся на нервной почве, да и здоровье было сильно подорвано употреблением алкоголя, никотина, а может, и слабых наркотических веществ. Кто знает. Не понимаю, почему именно с этой пони я дружу с раннего детства и до сегодняшних дней?... Являясь такими разными, мы всегда понимали друг друга лучше, чем остальные друзья в нашей компании. К тому же нам всегда было хорошо вместе, независимо оттого, чем мы занимаемся: разговариваем, тренируемся, бродим по вечернему Понивилю, готовимся к школьным зачётам — если быть точным, я готовлюсь, а она шутит, пытается щекотать меня, постоянно спрашивая «Ну, когда ты уже закончишь?», порой рисует всякую хрень в моих тетрадях (я был крайне удивлен и почему-то смущён отчасти, однажды увидев нарисованный поверх моих конспектов мужской половой орган в её исполнении). Когда бармен принёс мне виски со льдом, я начал пить. Я стараюсь не думать о том, быстро или медленно настанет мой предел, хорошо потом будет, и как скоро мне станет плохо, как я доберусь до отеля и доберусь ли туда вообще, где и с кем проведу эту ночь… В какой-то момент я заметил взрослого жеребца с белоснежной шерсткой, который сел совсем рядом и заказал коньяк. Не понимаю, почему он так привлёк моё внимание… Пегас был явно уже не молод. Он хорошо следил за собой и своим здоровьем — шерстка практически сияла белизной, темная грива (я не мог точно определить цвет в темноте) лоснилась, ухоженная, густая. Даже с учётом того, что незнакомец был одет в длинное чёрное вельветовое пальто, можно было с лёгкостью угадать по силуэту его хорошую физическую форму и мышцы. Однако, мимические морщины, которыми было изрезано почти всё его лицо, не оставляли сомнений, что жеребцу было под пятьдесят, не меньше. В свете софитов его яркие глаза отдавали чем-то ядовито-зелёным. Можно даже сказать, было что-то неоновое в этом оттенке. Внезапно я понял, что тот тоже смотрит на меня, после чего я невольно почувствовал, как меня передёрнуло. Почему-то мне реально не по себе стало от этого взгляда… — С каких это пор в этом месте алкоголь продают подросткам? — я далеко не сразу понял, что жеребец обратился ко мне. Его низкий голос звучал глубоко и как-то очень тепло, что невольно внушало какую-то веру. — Вы ошибаетесь. Я уже слишком стар для того, чтобы быть подростком! — выдал я, стараясь терпеть на себе прямой взгляд этих ядовитых глаз, поэтому уставился прямо на незнакомца из-под низко натянутого капюшона. Тот лишь глухо хмыкнул в ответ, отведя в сторону взгляд, полный задумчивости: — Тогда носи с собой документы на всякий случай, парень. И советую никогда не ходить в такие места одному — ночные бабочки. Напьёшься один, а потом проснёшься по утру с одной из них, поэтому что в одиночку домой не дойдёшь… — глубоко вздохнув, он допил свой алкоголь залпом и, поднявшись, мгновенно скрылся, хотя я зуб готов дать, что этот пони хромал на одно копыто. Не понимаю, зачем ему вообще было со мной разговаривать?...***
— Хей, красавчик, ты здесь один? — блин, что от меня нужно этой кобыле с низким уровнем социальной ответственности?! Разве ей не видно, что я занят — напиваюсь в ебеня! Чёрт, мне точно не стоило пить так много… По какой причине я вообще так нажрался?.. Ай, да похер уже! Разве для выпивки повод нужен? Зато если этой ночью я сдохну где-нибудь, то Рейнбоу Дэш точно поймёт, что любит меня! — Отвали! Не хватало мне ещё блядей вроде тебя! — я фыркнул и огрызнулся. Нет, ну, а ей какое дело? — Такой мелкий, а уже хам… — она хмыкнула, не отрывая от меня пристального взгляда. — Знаешь, давай по делу поговорим? — кобылка облизала ярко накрашенные проколотые губы. — Я многое умею. И по случаю нашей первой встречи, сниму твой стресс всего за бутылку сидра… — хренова алкоголичка! — Нет… — в какой-то момент я икнул невольно, что заставило меня смутиться на короткое время. — Твой дом далеко отсюда? А она явно подобных вопросов не ожидала от типичного клиента. Хотя вряд ли ей приходится часто ублажать молодых пони, которые ещё до сих пор настолько похожи на подростков внешне, пока прячутся за капюшонами и современной одеждой. — Нет, он через пару кварталов отсюда… — такая молодая, а уже купила жильё? Несложно догадаться, где она взяла деньги. — А почему ты спрашиваешь? — Давай поступим так. Я куплю тебе выпить, а ты впустишь меня к себе переночевать до утра. Идёт? — Вовсе не идёт, блять! — теперь же настала её очередь возмущаться и фыркать, видимо. — У меня что тебе, отель?! Обнаглевший мелкий мажорик!... — Ну и ходи дальше! Клянчи дальше на выпивку и соси хуи! — меня неимоверно взбесили её слова. Если бы не чувствовал эту слабость, точно бы подошёл и въебал бы по самое не хочу, и похуй, что она кобылка. — Другого ты все равно нихуя не можешь! В этот момент моя новая знакомая прищурилась злобно, а неприятный оскал обнажил желтоватые неровные зубы. Она процедила тихо, приблизившись, внезапно больно схватив меня за волосы под капюшоном: — Ещё одно слово, ублюдок, и я позову охрану, ты меня понял?! Они всё равно не поверят ни единому твоему слову!.. Я чувствовал неимоверно сильную боль от её действий. Эта тварь сильно скручивала мои волосы, заставляя тихо шипеть от боли. Казалось, сознание покидало меня… Но я решил, что лучше сделать этот рискованный шаг, нежели позволять ей измываться надо мной и дальше. — А кто поверит шлюхе?... — внезапно услышал я свой ухмыляющийся шёпот, как будто был во сне или в тумане. Придурок… Прошептав мне на ушко тихое «Ты доигрался, сука», она оттолкнула меня от себя, из-за чего я потерял равновесие, сидя у бара, и с грохотом повалился на пол, больно ударившись затылком. Уши вмиг заложило. Кобылка орала, словно её режут заживо — хотя пусть так и сделает тот, кто по её вине в таком же говне окажется. Но, с другой стороны, такого даже и врагу не пожелаешь. Я имею ввиду, остаться с ней один на один, а не быть расчленённым при помощи холодного оружия. Я не успел даже отреагировать, как вмиг охранники, почуявшие хоть что-то веселое на рабочем месте, принеслись с улицы. — В чём дело? — один низенький пегас крепкого телосложения, хорошо физически развитый, подошёл к этой бляди, которая уже успела сымитировать истерику. Научилась издавать скулёж, похожий на стоны, как настоящая сука, так думаешь, что стала настоящей актрисой, да? — Он… он угрожал мне!... — отлично, давайте зальём здесь всё соплями, слезами, кровью и прочей жидкостью! — Ты же нагло врёшь! Она врёт, не верьте ей!...***
Где я?... Как я оказался в чужом доме, Дискорд вас всех подбери?! < tab>Я лежал на софе в большой светлой комнате — кажется, это гостиная — с темно-зелёными обоями на стенах. Бежевый натяжной потолок простирался где-то высоко над головой. Совсем рядом стоял большой чёрный рояль, сияющий, натёртый до блеска. Сразу видно, вещь явно не дешёвая. А вообще, во всём вокруг чувствовалось богатство хозяина. Интерьер был замечательно подобран в зелёных тонах. Всюду можно было без труда заметить золотые вставки и элементы декора: подсвечники, люстру, ручки шкафов и короткие изогнутые ножки маленьких стульев и кресел, рамки живописных картин, ручки дверей. А этот кто-то явно немало зарабатывает, да и вкус у него отменный! Либо в подборе интерьера, либо дизайнера, не знаю. Но что-то из этих двух. Почему-то я далеко не сразу заметил большие часы с маятником, которые стояли на полу, как раз напротив софы, где я находился. Уже пять утра?! Блин, я не знаю, где я, и что я здесь забыл, но инстинкты подсказывают, — как правило, они не врут — что давно пора валить отсюда! Благо, что после таких попоек я хорошо чувствую себя на следующий день. Только сейчас я увидел пластыри, которые кто-то заботливо прилепил к ранкам на моих копытах, что сочились кровью. Моя голова была тщательно перемотана под растрёпанной гривой, которая вместо того, чтобы держаться ровно, разделилась центральным пробором, перестав сохранять прежнюю форму. Чем я таким вообще занимался этой ночью?! Дрался? Трахался?! Хотя после второго я вряд ли получил бы столько телесных повреждений подобного рода… Если, конечно, не попал под чьё-то властное доминирование в БДСМ… Чёрт, о чём я вообще думаю?! И где моя толстовка? Меня вмиг бросило в холодный пот, когда я услышал за дверью чьи-то размеренные неторопливые шаги. Блин, и что теперь?! Поднявшись на ноги настолько быстро, насколько позволяли силы, я кинулся было к окну, но запнулся о край расшитого узорами ковра и с грохотом повалился на пол, зацепив телом во время падения маленький журнальный столик, на котором стоял хрустальный графин с водой. Не помню следующей секунды в деталях. Помню только, как во время падения, успел машинально схватить графин, вцепившись в него мёртвой хваткой. Подняв глаза, я увидел перед собой того самого пегаса с кислотными глазами, которого встретил этой ночью в клубе. Правда, глаза теперь у него были уже не неоновые, а такого же цвета, как турмалин. И грива у него синяя, тёмная… А ещё он носил чёрный махровый халат, в котором был похож то ли на барина, то ли на большого плюшевого медведя. Хотя нет, сейчас меня всё-таки больше волнуют эти глаза, а точнее — их выражение. Спокойное, вдумчивое, непривычно серьёзное, даже строгое… В какой-то момент он усмехнулся, словно сбросив с себя некую маску, и, глядя на меня, прищурился. — Надеялся сбежать, да? — он помог мне подняться, после чего поставил графин на своё место. — Нет… Я… я вовсе не думал сбегать!.. — от его слов и взгляда я реально стушевался, не спорю. Отведя взгляд в сторону, я присел на софу и, глубоко вздохнув спросил. — Что я здесь делаю? Зеленоглазый сел на кресло, которое находилось рядом с софой, после чего, налив в стакан воды из графина, сделал пару глотков. — Я возвращался домой этой ночью и услышал, как кто-то кричал. Пройдя на звук, я увидел, как тебя пьяного избивала компания каких-то гопников, а с ними была кобылка… Явно из их среды… «Это она, — невольно подумал я. — Сначала заставляет охрану обманом вышвырнуть меня из бара, а потом натравливает своих друзей! Я ещё когда-нибудь покажу этой сучке…» — Я понял… Спасибо Вам, что вытащили оттуда… — почему-то я боялся взглянуть на этого пони больше всего на свете сейчас… — Не за что, парень, — он вновь усмехнулся — было что-то странное в этой усмешке — и швырнул в меня чем-то из чёрной ткани. — Забирай свою толстовку. Пришлось постирать её… Не слова ни говоря, я торопливо оделся, поправил рукава, которые теперь скрывали бинты на копытах, и неожиданно для себя спросил, не надевая капюшон: — Почему Вы мне помогаете?.. — спросил неуверенно и робко, как маленький жеребёнок, которого совсем недавно за что-то сильно отругали. Жеребец молчал, не поднимая на меня взгляда. Он думал о чём-то своём, наверное, с минуту, и в комнате воцарилась тишина. Были слышны лишь тиканье часов и биение собственного сердца. — Потому что в своё время я поступил неправильно… Оставил того, кто во мне как никогда нуждался… Теперь я хочу искупить свою вину, помогая другим, так как решать прошлые ошибки уже поздно… — А этот кто-то… — я боялся говорить дальше, правда. Не хотелось задеть его чувств… — Этот кто-то был Вам очень дорог?.. Я чувствовал сильную дрожь по телу по непонятным для меня самого причинам. Возможно, это нервное, возможно, озноб — кто знает… Но слышал последние слова я, словно находясь в тумане… — Дороже всех на свете… И почему-то именно сейчас, услышав это от незнакомого жеребца, я понял всё. Всё, что должен был понять и почувствовать ещё прошлым вечером… Поднявшись торопливо, я направился к двери. — Стой!.. Куда же ты?.. — он смотрел на меня во все глаза. — Мне нужно идти… Меня ждёт один пони, который очень дорог мне…***
Не знаю, что может произойти дальше, даже не представляю… Я знаю лишь то, что поступаю рискованно… Но я точно делаю всё правильно, как должен был сделать ещё месяц назад… Я не помню, как дошёл сюда. Через весь Дискордов Кантерлот я плутал парками и широкими столичными улицами, собирая с ухоженных клумб цветы… Знаю, что она их терпеть не может. Не хочу входить через дверь — будет много шума, когда кто-то узнает, что я вернулся. Надеюсь, им всем, включая Спит, хватило ума не обратиться к гвардии, чтобы отыскать меня. Окно в её теперешней комнате открыто. Мне этого будет предостаточно… Оказавшись внутри, я первым делом увидел перед собой её широко раскрытые изумлённые малиновые глаза, сияющие в лучах рассвета. Тонуть бы в них целую вечность… — Соарин?! Что ты делаешь здесь в такой час?! И почему ты…! — пегаска не успела договорить, потому что я осторожно прижал перо к её губам, изъявив безмолвную просьбу замолчать. Отойдя на шаг, я положил цветы на тумбочку около кровати. Почему-то я чувствовал слёзы и не мог отыскать им причину… Всё смешалось в этот момент в моей голове, но я отчётливо видел в этом круговороте безумия лишь одно — её прекрасные глаза… Чувствуя, как силы покидают меня, ноги подкашиваются, становясь ватными словно, голова идёт кругом, а в глазах мутит, я рухнул перед ней на колени и, опустив голову, тихо прошептал: — Прости меня…