Да ну нахуй, быть не может!

Фиона достаёт пачку, вываливает на ладонь последнюю сигарету и отбрасывает в сторону. Пачка падает ребром на дорогу, отскакивает и эпично шлёпается в кучу бычков неподалёку. Фиона тем временем уже вовсю щёлкает зажигалкой, но та никак не хочет зажигаться, шипя и треская. — Блядь. Руки трясутся, как у ёбаного Фрэнка, который встал с дичайшим похмельем с утра. Фиона, как маленькая девочка, некрасиво и совсем не как в кино, вдруг разражается рыданиями на всю улицу, капитулируя даже перед таким простым препятствием, как сломанная зажигалка. Блядь. Ёмкий мат совершенно точно описывает состояние её души и тела. Очередной мужик — очередное разочарование. Казалось бы, ничего нового, ведь сколько у неё таких было? Да десятки! Уже пальцев рук не хватает, чтобы пересчитать уёбков, которые пользовались Фионой, обманывали Фиону, заставляли Фиону влюбляться и бросали... Твари. — Есть прикурить? — хрипло спрашивает она у проходящего мимо подростка, который бросает в неё лениво-обкуренный взгляд, подходит ближе, щёлкает зажигалкой и пропадает там, где темнота ночи смыкается между стенами домов в узеньком проулке. Фиона смачно затягивается и выдыхает дым в пустоту нахмурившегося ночного неба. — Развлекаешься? — даже голос брата за спиной не заставляет её обернуться. Фиона хмыкает (получается нечто между хрипом умирающего больного в хосписе и хрюком нажравшейся свиньи) и снова затягивается. Такое ощущение, что за две затяжки она скурила полсигареты: последняя всегда кажется самой сладкой и самой быстротечной. — Эй, ты чего? — обеспокоенный Лип садится рядом на тротуар. — Фи? — Хуи, — парирует по-детски тупо Фиона и кладёт голову ему на плечо. — Мудак он. — Этот... как его... — усердно пытается вспомнить, едва ли не слышно, как крутятся шестерёнки в его не по годам сообразительной (не в именах) голове. Фиона вздыхает. — Забей, похуй на него. Надоели все эти уёбки, — последняя затяжка, и тлеющий бычок щелчком отправляется в общую кучу. Лип хмыкает и касается губами её лба — в знак поддержки, которая возможна только между Галлагерами. Мол, я знаю тебя, понимаю. Я в таком же говне, как и ты. Я тоже стараюсь выплыть. «Мы справимся». Справятся ли? Фиона вздыхает и поднимает на Липа глаза, одновременно поджимая губы. Она очерчивает взглядом профиль с излишне крупным носом и такими же поджатыми губами. Ей так хуёво, что не хочется говорить ничего, но она знает, что брат сегодня должен был идти к своей очередной пассии, так что сидит он здесь только благодаря ей. — Иди. — Никуда я не пойду. — Лип, сваливай. Сама справлюсь. — В этом вся ты, Фи. «Сама справлюсь», — передразнивает он. — Как же. Справилась уже, вон, сидишь тут развалиной. Заткнись уже, окей? Фиона хихикает, двигается ближе и обхватывает мускулистую руку (и когда это её брат-умник успел подкачаться?), прижимаясь теснее. Она замирает и закрывает глаза, предпочитая не спорить — Филиппу виднее, между прочим. Как и ей, когда у него случается очередная хуйня в жизни. — Лип... — шепчет еле слышно, одними губами. — М? — Я бы встречалась с тобой, не будь ты моим братом. — Не говори ерунды, — отвечает слишком быстро, будто заготовкой, достаёт сигареты и прикуривает себе и Фионе, тыча в её губы. — Ты пьяна и ни хрена не понимаешь, Фи. Иди проспись. — Ты охуенный, — глаза чего-то и правда слипаются. Фиона зевает. Она не видит нервно трясущихся пальцев, как у ёбаного Фрэнка, который встал с дичайшим похмельем с утра. И беспросветной тоски во взгляде, направленном в густую ночную темноту. — Ты тоже.