Возведенный в абсолют

Не так уж и просто, между прочим, выстроить правильно свет, имея лишь пару настольных ламп и несколько свечей, но Зонт и с таким урезанным оборудованием отлично справляется с этим — в подобных делах главное терпение, а в этом ему не занимать. На задернутых шторах пляшут отсветы, подсвечивая их снизу, и за тем, как дергается пламя свечи от резковатых — спешка — движений с явным любопытством наблюдает Лина: Зонт очень надеется, что она не решит сунуть в огонь лапу, потому что нестись в ночной холод начинающейся зимы куда-то на улицу не хочется от слова совсем. — Прости, в торт не получится, — он дергает уголками губ — это похоже на судорогу — быстро смаргивая вину с глаз, и убирает со лба светлые волосы аккуратно: в последнее время от любого движения они выпадают, и это беспокоит, на самом деле, просто невероятно сильно. — Зато я принес все, как ты любишь. Блок мальборо уже распакован — уже вот седьмая медленно дотлевает в пальцах Зонта, и на очереди еще тринадцать. Он не курит, но старается не морщиться и держит сигарету так, как видел у Феликса, когда рисовал его (минимум одна выкуривалась стабильно на таких вот сеансах), между указательным и средним, и не забывает стряхивать пепел щелчком большого пальца по фильтру — тот падает прямо на пол, на смятые листы, в переполохе упавшие на пол и так и не поднятые. Должно быть, наверное, слегка обидно, пепельница завалилась черт его знает куда прямо перед праздником, но Зонт не акцентирует на этом внимание. Пальцы обжигает — Зонт тушит сигарету о подоконник, растерев чернеющей полосой пепел, и прикуривает очередную от ближайшей свечи. Эту он вставляет меж застывших губ. — Сейчас, мне нужно кое-что сделать. Он отлучается на кухню за тортом — небольшой, как обычно — а потом совершает туда же еще одну ходку, но уже за двумя чашками с крепким кофе — можно было б купить, конечно, и алкоголь, но нужной марки Зонт не нашел. От них идет пар, смешиваясь где-то вверху с накопившимся дымом, и запах кофе чудно сливается с запахом никотина. Поставив на столешницу торт и чашки, Зонт окидывает долгим взглядом стол. — Скурил половину, — Зонт качает головой, вынимает сигарету и склоняется, чтобы стереть с подбородка остатки от упавшего столбика пепла. — И испачкался еще. Ладно, сейчас. Он вытирает пальцами осторожно — так, будто бы кожа вот-вот и разойдется по шву. В принципе, так и есть, наверное: по крайней мере, с левой стороны челюсти он убирает следы кистью, потому что под кожей там нехорошо набухает странное вздутие, похожее на большой нарыв — не стоило все-таки, наверное, самому колоть формалин в лицо. В любом случае, это уже не имеет значения. Зонт подтягивает ногой табурет, смяв, а то и прорвав, судя по звуку, некоторые из листков бумаги, усеявших пол, и усаживается на него. — Загадал? — он выжидает с минуту. — Тогда я задуваю. Набрав пропитанного никотином воздуха в легкие, Зонт тушит свечи — одну за другой — оставив источниками света лишь две настольные лампы. Этого ему вполне хватит, но для начала нужно зажечь еще сигарету, а то эта уже дотлела до фильтра. Он неудобно зажимает ее в пальцах, когда нарезает торт. Затем торжественно приподнимает чашку, чокаясь с той, которая стоит на столе. — С двадцать вторым годом, Феликс. Зонт делает глоток, одновременно не удерживаясь и проводя пальцем по замершему искаженному гримасой боли лицу — он пытался сделать что-то с этим выражением, но у него не вышло, возможно, из-за формалина. Единственное, что удалось — это опустить веки, прикрыв пятна ларше на сохнущих глазах, но он все равно пожалел об этом позже, так что пришлось фиксировать верхнее веко клеем: в процессе вышло так, что оказались вырваны больше половины ресниц, но Зонту думается, что это все равно относительная небольшая потеря. — У меня в этот раз нет подарка. Я не успел дописать его, — Зонт улыбается — на этот раз по-настоящему — и в этой улыбке сквозит не только извинение, но и предвкушение. — Но у меня будет на это время. Я обязательно покажу. Покивав головой в подтверждение — волосы его, распущенные по случаю праздника (Фелу не нравилось, когда Зонт их завязывал, он слишком любил перебирать их, запутываясь пальцами), дергаются в воздухе — Зонт отламывает от своего куска торта немного и отправляет в рот. Подумав, он добавляет сверху немного кофе, проглотив половину, и вытягивает шею, склоняясь, чтобы прижаться к начинающим разбухать губам. Те неподвижны, и приходится отстраниться, пальцами раздвинув их, разжав сомкнутые челюсти — не без труда — после чего вновь возобновить прерванное, языком вытолкав кофейно-тортовую массу в холодную ротовую полость, следом скользнув им по кромке зубов и коснувшись внутренней стороны щек. Зонт пытается пропихнуть сладость дальше, в глотку, пусть и знает, что не стоило бы, на самом деле, но он задолжал поцелуй — и не один — к тому же разложение все равно неминуемо. — Поздравляю тебя, — шепчет Зонт в губы, целуя их легко и поверхностно. Феликс не отвечает.