Игры синего шарфика

       Доктор физико-математических наук, профессор, Джеймс Мориарти подошел к шлагбауму перед парковкой института и долго смотрел на неприветливую серую башню в тридцать этажей.        Всю свою сознательную жизнь он проработал в Институте Логики и Анализа (ИЛиА), куда пришел еще аспирантом и планировал остаться там до пенсии, но увы… Новое руководство решило, что он слишком закоснел в старых привычках, не способен освоить новые, интерактивные технологии, идти в ногу со временем, и попросили на выход, с вещами.        Точнее, и просить-то не пришлось. Просто не продлили годовой контракт. Новую работу найти оказалось достаточно сложно, и, судя по всему, держаться за нее придется с удвоенной силой.        Ладно. Где наша не пропадала. Математика везде математика. Утешая себя таким образом, профессор Мориарти переступил порог своего нового места работы. И с первых шагов понял, что здесь все будет совсем не так, как он привык.        Институт Логики и Анализа занимал полукруглое, четырехэтажное здание, которое целиком принадлежало ему. Джеймс Мориарти привык к его широким, но невысоким лестницам, коридорам с окнами и зеркалами, белому мрамору. Постоянному ощущению света, воздуха, гулу звенящих голосов.        Здесь, в Академии Менеджмента и Успешных Продаж (АМиУП) владения учебного заведения были раскиданы по различным этажам, лестницы были узкие, темные и длиннющие, как в башне. Да и прокуренные вдобавок. Пролет на один этаж равнялся чуть ли не двум стандартным.        Осознав, что до седьмого этажа он не дойдет, профессор попытался выйти в холл на четвертом, но там сидели разнообразные фирмы и чтобы выйти к лифтам был нужен пропуск. Пришлось вернуться на лестницу и спуститься вниз. Благо, третий этаж принадлежал академии.        Добравшись до седьмого, Джеймс отправился искать свою кафедру. Здесь его тоже ждал легкий шок. В ИЛиА на каждую кафедру приходился отдельный кабинет, практически у каждого преподавателя был свой стол. Здесь, в одной комнате было напихано ни то пять, ни то семь кафедр. Столы стояли так плотно, что пройти между ними можно было только боком. Да и то, человеку изящной комплекции.        Мориарти остановился в дверях, ошарашено глядя на беспорядочное мельтешение человеческих фигур. Казалось, их набилось куда больше, чем могла вместить комната. На его приветствие никто не ответил. Похоже, его просто никто не услышал. Благоразумно решив, что можно сразу отправляться на лекцию, профессор так и поступил. Разве что решил оставить верхнюю одежду в шкафу, по счастью стоявшему сразу у входа.        Шкаф был набит куртками и пальто, так что Джеймс еле втиснул свой изящный плащ. И почему-то зацепился взглядом за синий шарф, одиноко лежащий на верхней полке. Сам не понимая почему, он потянулся вверх и провел рукой по бархатистой ткани. И… будто ухнул куда-то.        Исчез набитый людьми кабинет. Исчез гул человеческих голосов.        Джеймс Мориарти оказался в темной комнате… в совершенно невозможном для себя состоянии. Он совершенно обнажен и активно трахает… другого слова просто не подобрать, такого же обнаженного, тяжело дышащего и стонущего… молодого мужчину. Чьи руки надежно привязаны к железной спинке кровати этим самым шарфом.        Почему-то Джеймс знает, что это была его давняя мечта. Что он очень любит синий шарф своего любовника. Можно сказать шарф — его фетиш. Достаточно провести по нему рукой и все закипает внутри.        И сегодня Мориарти впервые рискнул озвучить любовнику свою фантазию и получил разрешение на ее реализацию в их квартире для свиданий, где сейчас наслаждается его криками и стонами. Парень его умоляет… умоляет лишь об одном — не останавливаться.        Джеймс выгибается в предоргазменной истоме и… оказывается в коридоре, за дверью кафедры, весь вспотевший, ошарашенный и возбужденный, как никогда в жизни. Он с трудом удерживается на ногах, но его состояния, кажется, никто не замечает. Или же просто не обращают внимания.        Профессор сам не заметил, как дошел до нужной аудитории. Кажется, она была на третьем этаже. Он не помнил, воспользовался ли он лифтом, или же лестницей, но вид студентов окончательно вернул его в мир реальный. Все же он был учителем с многолетним стажем и умел концентрироваться и с высоченной температурой, и в тяжелой депрессии, и в давящем горе…        Было довольно непривычно читать лекцию в аудитории от силы на двадцать человек, привыкнув к потокам в несколько сотен. И те сотни сидели тихо, внимая, впитывая и запоминая, в то время как эти двадцать болтали, жевали, зевали и пялились в мобильники. Математика была им совершенно не интересна.        Джеймс подумал, что нужно их как-то заинтересовать, заинтриговать… Но потом осадил себя, он не клоун на детском празднике в конце-концов. Кому это нужно, ему или им? Хороши будут менеджеры, считать не умеющие. Похоже правы были на его прежней работе, не готов он к новым веяниям, когда студентов чуть не силой учить нужно…        Видимо от этих мыслей, да еще не до конца остыв от странного видения, Джеймс не обратил внимания на кондиционер, который какой-то гений разместил так, что он всю лекцию дул четко на преподавателя. К концу пары, когда студенты с ленцой покинули аудиторию, Мориарти осознал что у него просто чертовски ноет застуженная шея. А лекции сегодня до глубокого вечера.        Пришлось идти на кафедру, в надежде на чашку горячего чая.        По счастью, на сей раз там обнаружился всего один человек. А точнее — одна женщина.        Джеймс поздоровался и она — о чудо — его услышала, и даже ответила. Правда, сказала что чайники на кафедре запрещены, но есть автомат внизу. А про шею — всплеснула руками.        — Да чтож вы так! У нас все знают — в триста седьмой этот жуткий кондей! Для читающих там у нас дежурный шарф в шкафу лежит, синий такой. Берите-берите, иначе к вечеру вообще шеей вертеть не сможете.        Не мог же Джеймс сказать ей про странное видение. Может это была случайность? Он осторожно взял шарф…        И ухнул в уже знакомую комнату.        Теперь Джеймс завязал шарфом партнеру глаза, а руки уже пристегнул наручниками.        Благо, эта сцена была скорее вспышкой и быстро закончилась.        — Меня зовут Молли Хупер, — говорила между тем барышня, — я преподаю…        Что она преподает, узнать было не суждено.        На сей раз Джеймс позволил любовнику привязать себя. На запястьях потом долго не сходило раздражение, но дело того стоило. Он помнил как кричал и бился, но пережил один из самых мощнейших оргазмов в жизни…        — Профессор? — Молли смотрела на него с тревогой.        — Да? — Джеймс держался за проклятый шарф не зная то ли бежать к психиатру, то ли все же попытаться дочитать лекции.        — Вы застонали. Так больно?        — Ничего. Пройдет. А чей это шарф, кстати? Хозяин не возражает, что его все берут?        — Да ничей. Забыл кто-то, то ли студент, то ли преподаватель, вот все и пользуются. Вы не волнуйтесь, я его стираю регулярно. Сегодня только чистый положила, прямо как для вас.        — Да. Спасибо. — Под ее взглядом Джеймс обвязал шею. Болело просто зверски. И… почти сразу стало приятно тепло. Как будто обнял давний друг. Мориарти сделал пару пробных поворотов шеей. Ему явно полегчало. И видений вроде больше не было. Он поблагодарил девушку и поспешил на лекцию.        Кондей был больше не страшен. Широкий, теплый шарф надежно защищал шею и плечи и вел себя исключительно прилично. Надо ли удивляться, что Джеймс напрочь забыл снять его, когда ушел домой.        Утешив себя мыслью, что вернет завтра, Мориарти лег спать прямо в нем. Возможно, это была глупая мысль, но стоило только начать разматывать, боль возвращалась. А в шарфе было так тепло, так приятно, почти не больно. Он уже стал засыпать… когда ухнул в уже знакомую тьму… Вот только теперь не к постельным радостям…        Мориарти стоит над распростертым на полу телом своего любовника. Тот лежит на боку, одна рука вытянута вдоль тела, вторая брошена вперед. Пальцы чуть-чуть не достают до пистолета. Он выпал из рук после очередного выстрела. Крови под телом явно больше чем осталось в его венах.        Все же один против пятерых, это неравная игра.        Джеймс наклоняется и разматывает тот самый синий шарф. Его любимый ни за что не соглашался сменить его на другой.        — Я знал, что однажды ты нарвешься, — говорит Мориарти, — и часто думал, как я переживу это.        Он проводит ладонью по черным кудрям убитого. Они мокрые от крови.        Потом он разворачивается, и идет куда-то во тьму…        Что он там делает, профессор не помнит, приходит в себя уже опять около тела. Сам залитый кровью с головы до ног. Чужой кровью. И, похоже, не только кровью…        Шарит в карманах длинного черного пальто погибшего, выуживает мобильник. Находит нужный номер, но не нажимает на вызов, только смотрит на цифры, и набирает со своего.        — Привет, Джон.        — Джеймс?!!! — кричит трубка.        — Я с плохой вестью. Он убит.        На том конце разливается тишина. Джон, кем бы он ни был, поражен новостью не меньше самого Джеймса.        — Я не стал звонить с его номера, чтобы не давать ложных надежд.        — Ты уверен???!        — В нем около двадцати дыр. Более точно пусть Молли подсчитает. Знаю, ты мечтал чтобы он умер у тебя на руках, тогда ты, может, наконец набрался бы смелости признаться ему в любви. А он к тебе. Во время оргазмов он всегда кричал твое имя.        — Что?!!!        — Не переживай, я тоже не застал его последний вздох. Когда вбежал, он был уже без сознания. Умер, как истинный герой, в одиночестве. Если тебя утешит, те, кто это устроил, уже наказаны.        — Что ты с ними сделал? — тихо спрашивает трубка.        — Лучше спроси, что я с ними не сделал. Ты не знаешь, сколько сейчас дают за убийство пятерых человек? Если с особой жестокостью, пытками и всем прочим?        — Джеймс, ты серьезно? Ты где?! Что у тебя там за шум?        — А. Это полиция ломится. Эти пять вопили как пятнадцать, кто-то вызвал, видимо. У меня мало времени, Джон. Постарайся, чтобы Молли делала вскрытие. Пусть не сдерживается. Напомни ей, что я люблю пожестче.        — Джеймс! Не делай глупостей!        — И еще, Джон. Сентиментальная просьба, но если получится, пусть его шарф оставят мне, хорошо?        — Джим!        — Только он мог меня так называть. Только он. Прощай, Джон.        — Дж…        Он отшвыривает телефон. Смотрит на залитый кровью шарф, на лицо лежащего на полу человека.        Поднимает голову кверху. Вполне удобные стропила. Но до них не достать, и, судя по звукам, полиция уже близко.        Мориарти небрежным жестом набрасывает шарф на плечи, поднимает пистолет убитого. О чудо, там еще есть пара патронов.        — Стоять, не двигаться!        Он оборачивается.        — Привет, Грег. Рад тебя видеть. Особо впечатлительных в соседнюю комнату не пускай.        Приставляет пистолет к виску и нажимает на спусковой крючок.        Доктор физико-математических наук, профессор Джеймс Мориарти подскакивает на постели, разбуженный собственным криком. Сердце бьется где-то в горле, но это ерунда по сравнению с головой. Современной молодежи не понять… А Джеймс еще помнит старые кассеты для видиков, которые нужно было перематывать на начало, чтобы посмотреть фильм. У него такое чувство, что его жизнь только что отмотали назад, как ту кассету, и его разнесенная вдребезги голова собралась воедино, но не зажила, а вот-вот развалится на части.        Просто несправедливо, что в мире существует такая боль! Висок, к которому он приставил пистолет, пульсирует так, что не прикоснуться. Он до сих пор ощущает холод металла и влагу от крови.        И помочь некому, и позвать некого. Вокруг тьма и равнодушная ночь. Повинуясь какому-то импульсу, а точнее просто от безысходности, Джеймс стягивает синий шарф с шеи и обматывает вокруг многострадальной головы. И боль стихает. Медленно, но стихает. Становится терпимой.        Мориарти переворачивает подушку прохладной стороной вверх, и осторожно укладывается. Он ни на минуту не верит, что это просто сон. Воспоминания о прошлой жизни, параллельная реальность, где его двойник только что лишил себя жизни… Он не знает. Но твердо знает одно. Он должен найти владельца этого синего шарфа. И завтра, в институте, первым делом займется этим.