Дашь мне номер?

В комнате стояла мертвая тишина. Из открытого окна не доносилось ни звука, будто все машины, обычно проезжающие мимо, и люди вымерли. Помимо незваных гостей по квартире бродила еще и тоска. Обшарпанные стены давили на тело, и хотелось выпрыгнуть куда-нибудь, подальше от них. С десятого этажа, например. Несмотря на свое желание о полете из окна, Настя уже была убита. В ее чашке кофе собралась вся ее потасканная жизнь. Она смотрела на тот сорванный тюльпан, уже, должно быть, запылившийся, и хотела ему сказать: «Как же я тебя понимаю». Она оторвалась от все своих друзей и людей, которые были так близки для нее, и завяла. Загнулась, словно дерево, прежде сожженное и потерявшее всю свою листву. Тонкие стены ее рассудка не сдержали внешнего давления, и Андреева сошла с ума, как ей тогда казалось. Настя сидела в кресле напротив скрипучей кровати. Она провела всю ночь в одном положении, поэтому терпела боль в онемевших, согнутых в коленях ногах. Тонкие пальцы держали голову, не способную оценить всю ситуацию. Она закрыла ладонью лицо и громко выдохнула, наполняя комнату жизнью. На втором кресле у комода дремал Дима, чей номер так судорожно искала Настя в телефоне Кирилла. Позже она будет рассказывать: «Он прошептал это имя так, что я не сразу его разобрала. Но я поняла, чего он хотел, и позвонила этому Диме. Я не знала, кто это, что он может сделать, но, объяснив ситуацию, я сразу же услышала: «Я еду» и поняла, что он тот, кто мне сейчас нужен был. Всю свою жизнь я жалела себя. Успокаивала, когда что-то не выходило, не получалось. Сейчас я поняла, что при смерти кого-то, люди боятся за себя. Им не жалко мертвеца, они думают о себе и о том, как будут дальше без него жить. Оплакиваемому уже все равно на эту жизнь, а нам еще продолжать наше существование. В тот момент я поймала себя на мысли, что боюсь за себя. Я испугалась, что останусь без Кирилла, потому что не могла представить себя без него. Меня будто ударила молния или хвост ската, но я стала захлебываться в слезах. Я плохо знаю Кирилла, он плохо знает меня, но я любила его. Безрассудство и дурость. Он мой самый сочный плод и самый сладкий сон. Дима скоро приехал и поднял Кирилла, лежавшего в полусознании на асфальте. «Я тебя ненавижу! Я послушала тебя и не стала вызывать скорую! Ты опоздал!» — я кричала ему в слезах, не слыша себя. Мне кажется, уже тогда я потерялась в лабиринте своего сознания от шоковой ситуации. Я не могла управлять своим телом. Дима крикнул на меня, и мы пошли домой. «Кирилл, я здесь. Бледный, мать твою! Отвечай мне. Не отключайся, слышишь?» — Дима постоянно с ним говорил, но единственное, что отвечал ему Кирилл, было слабое мычание. Уже дома он положил Кирилла на пол и сказал мне выйти. Мои мысли летали в разные стороны, принося в мозг много вопросов: «Зачем? Что ты будешь делать?». Я пнем стояла в комнате и смотрела на сине-белого Кирилла, чье тело казалось мне давно безжизненным. Дима убрал руку из-под его щеки, и его голова упала на пол, будто он уже окончательно отключился. Он не мог контролировать себя. Я подумала, что уже больше никогда не сможет. Я бы предположила, что все это глупая сказка, но не могла вынести такую реальность. Я начала всхлипывать и что-то кричать, но Дима вывел меня за дверь и закрыл ее изнутри. Я не помню, что было дальше, но я била в дверь, орала, а Дима постоянно разговаривал с Кириллом, который ему не отвечал. Я потеряла счет времени, но, кажется, я просидела за дверью часа два. Я выдирала себе волосы и до боли кусала губы. На руках появились непонятные царапины, которые я сама себе не ставила. Ну, мне так кажется. «Я потеряла его. Потеряла». Я налила себе стакан воды, но не смогла его выпить. Из глаз больше не текли слезы, но чувство было, будто я потрепанная тряпка, которая теперь точно осталась одна. Я была пленницей своего помутненного разума. Тогда я поняла, что это не тело зависит от рассудка, а рассудок от него. Дима рассказывал, что слышал, как я что-то говорила, но я этого не помню. Вся ночь была черным бесконечным полотном, не имевшим ни начала, ни конца. Я во второй раз попыталась выпить воды и, на удивление не пролив ее, начала захлебываться. Начало светать, когда Дима вышел из комнаты. Я безэмоционально посмотрела на него, будто это я уже была мертва. Он сел за стол и провел рукой по волосам. Я не могла ничего говорить, мой язык онемел. Глаза смотрели в одну точку, а руки неподвижно держали стакан. Я провела всю ночь в одном, спокойном положении, но как я могу ее описать? Я переживала внутренний тайфун и северный ветер, ударяющий по щекам маленькими льдинками. Я ощущала физическую боль, хотя ее не было, я мерзла, хотя в квартире было двадцать градусов тепла. Дима сказал, что Кирилл спит и скоро придет в себя. Я посмотрела на него, но легче мне не стало. По щеке потекла слеза, и выдуманные мною раны на щеках начали щипать. Дима рассказал, что Кирилл периодически балуется всякой дрянью и периодически получает за это от своего организма. То, что он до сих пор жив- удача, которая, к слову, любит безрассудных. Дима уже несколько раз вытаскивал своего друга с того света, только, каким образом, он не сказал. Он отговаривал его употреблять, но при каждых внутренних переживаниях Кирилл падал обратно в эту ловушку. «Живучий» — вылетело из губ Димы. Только позже Дима рассказал, кто он. Как оказалось, они играют в одной группе, и он один способен помочь Кириллу. Почему-то один. «Он что-то мимолетно рассказывал про тебя» — спустя молчание сказал Дима. Я улыбнулась. «Я не удивлюсь, если ты и есть причина его очередной возможности покинуть этот мир» — он ушел в комнату. Я пошла за ним, и мы устроились в креслах. Мы просидели молча.» На комоде тикали часы, показывающие семь утра. Настя следила за секундной стрелкой, не отводя глаз. В комнате пахло сыростью и гнилью. — Что ты сделал с ним? — Настя задала вопрос в пустоту, продолжая сонно смотреть на часы. Наступила пауза. — Ничего особенного…- Дима перевернулся на кресле. — Я хочу знать, что ты делал, — твердо и моментально ответила девушка. Дима выдохнул. — Дал пару таблеток. Разговаривал, чтобы он не потерял сознание. Настя не ответила. — Он… часто? — спросила девушка сквозь долгое молчание. Дима потер лоб, не желая отвечать. — Да. Кровать скрипнула, от этого звука Настя неожиданно встрепенулась. Она привстала с кресла. Кирилл лежал в одежде под одеялом, по прежнему бледный. — Принеси ему воды, — обратился Дима к Насте. Когда девушка вернулась со стаканом, Кирилл уже лежал на спине с открытыми глазами. Она заглянула в них и увидела усталость. Она села на кровать и положила свою руку в его ладонь. Кирилл слабо сжал ее, продолжая мутно смотреть на дверь. Он тихо взял стакан из руки Насти и сделал два больших глотка. Силы постепенно возвращались к нему. — Где Дима? — тихо спросил он. Внутри Насти что-то затрепетало. Она улыбнулась, и ее глаза заблестели. Вот он, Кирилл Бледный, лежал сейчас перед ней живым. Она всхлипнула и обернулась к подходящему Диме. Кирилл смотрел на него и ничего не говорил. Но было видно, как его глаза благодарили. — Кирилл…- с выдохом проговорил Дима, — ты доиграешься. Зеленоволосый привстал и облокотился на спинку кровати. Настя смотрела в его глаза и вспоминала те, что видела вечером во дворе, те безжизненные, мутные глаза. Через два часа в квартире осталось лишь две души. Настя курила, высунувшись в окно. Не отрываясь, она смотрела на то место на детской площадке, на котором произошел какой-то переворот в ее жизни. Кирилл по-прежнему лежал на кровати, уставившись в потолок. Он чувствовал себя невесомо и сжимал уголок одеяла пальцами. Настя выкинула сигарету и, проследив, куда она улетела, продолжила стоять у окна. Она не могла начать разговор, но понимала, что он нужен. Девушку переполняло чувство вины, за что, она не понимала сама. Настя еще раз пережила события прошлой ночи, восстановив их в своей памяти, и закрыла окно. — Кирилл, — проговорила она сдавленным голосом. — Я не хочу говорить, — парень оставался неподвижным. Андреева ожидала этого, поэтому подсела на кровать рядом с парнем и взяла его руку, которая не ответила ей взаимностью. — Это была, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. Ночь, в которой ты был какой-то потухшей звездой для меня. Я сидела в ожидании того, когда Дима выйдет и скажет, что все хорошо. Я не могла уснуть даже тогда, когда ты уже спал младенцем, а твоей жизни ничего не угрожало. Я… — Да хватит! — Кирилл прикрикнул и выдернул свою руку из Настиной, — я понял уже, — добавил он тише. Настя покраснела и вспомнила те слова, что Кирилл говорил ей вечером, до всего случившегося. «Неужели это все было обычным результатом наркотиков.?» — Я боюсь! — Андреева не стала отмалчиваться, забиваясь беззащитной овечкой в угол, — я живу в страхе, что однажды… Настя замолчала. Она боялась произносить это слово, будто оно обожгло бы ее губы. Кирилл понимал ее лучше, чем она думала. — Скажи это, скажи, кто я, — его хриплый от сигарет голос сковывал ее. Глаза Кирилла устало впились в Настины. Вы когда-нибудь видели такой взгляд, угасший, но наполненный жалости и упрека одновременно, готовый впиться и разорвать в тебя, но испытывающий к тебе сочувствие? Он ждал, когда Андреева осмелится, но это было не в ее силах. По спине пробежала мелкая дрожь. — Кирилл… — Нет! — он крикнул и стукнул ладонью по одеялу, — я хочу услышать то, что ты думаешь. Он знал, что своим «Кирилл…» Настя хочет убежать от его вопроса. Настя была напугана, но внутри разгорался костер зла. Он поэтапно нарастал, и теперь девушка выплеснула все наружу: — Ты хочешь услышать? Ты жалкий и эгоистичный наркоман! Что, если в один момент твое сердце просто не выдержит? Твое тело — это не просто кожаный мешок и не просто машина! Настя продолжала свой монолог, но Кирилл не слушал ее. Он наблюдал за ее мимикой, за ее движением рук и взъерошенными волосами. Он чувствовал, как она постепенно повышает голос, вслушивался в ее паузы между слов. Изгибы шеи уносили его к пропасти своего собственного рассудка. Он не мог вынести правду о своем состоянии, но ее голос возвращал его к реальности и неизбежному продолжению жизни. Он вдохновлялся ею. — Так я — эгоистичный наркоман? — Кирилл не слушал большую часть слов Насти, поэтому даже не заметил, как перебил ее. Настя потупила глаза. — Ты испорченный, самовлюбленный наркоман, которого интересуют только собственные прихоти! Который когда-нибудь сдохнет один в своей каморке от передозировки! Кирилл тихо посмеялся. — Есть только один наркотик, который меня скоро убьет. И если я не под ним, то умираю еще быстрее. Он воодушевляет меня и разрушает одновременно. У него мягкие коричневые волосы и серые глаза. Его невозможно остудить. Он — сборник самых лучших фрагментов моей жизни. Только он знает мое состояние, когда я нахожусь на волоске от смерти. Мне так сложно произносить его имя, но мне приходится это делать, когда я чувствую, что он может от меня уйти. — Дурак! Ты опять под чем-то?! — Да, — Кирилл расплылся в улыбке Чеширского кота, — да, я сейчас под самым сильным наркотиком, ведь я рядом с тобой. Запретный плод сладок.