***
Ноги сами привели девушку на Никольскую улицу. Она не помнила, как села в такси, не помнила, как сказала водителю адрес. Одна из центральных улиц Москвы освещалась фонарями, хотя это было не нужно — уже светало. Первые мягкие лучи падали на скамейки, на крышах сидели наглые вороны, вычищающие свои перышки. Настя двинулась вдоль улицы. В голове вертелись слова его пьяного бреда. Она помнила, как красиво он признавался ей в любви, как тщательно подбирал слова. «Мне кажется, мир обеднел, когда ты досталась мне… Я наткнулся на тебя, когда больше всего в этом нуждался… Я всегда буду помнить каждую черту твоего лица» — крутила в голове его слова Настя. Она остановилась, не в силах идти дальше. Девушка опрокинула голову назад и посмотрела куда-то в небо. Там еще виднелись тусклые звезды, которые вот-вот съест яркий свет солнца. Слез не осталось. Остались только воспоминания. «Но воспоминания — это одновременно лучшая и худшая вещь в мире» Волосы поднял теплый ветер. Настя двинулась дальше по улице, сама не понимая, зачем. В глубине она понимала, что идет по тому самому маршруту, по которому они первый раз шли вместе, гуляя по ночной Москве. Но она боялась признаться себе в этом. Пройдя чуть дальше, сероглазая увидела ту самую скамейку, на которой она сидела, наслаждаясь спокойствием и запахом его сигарет. Она закрыла веки и носом втянула в себя воздух. Ее рот искривился, когда девушка медленно выдыхала. Вновь полились слезы. Она не ощутила его запаха в воздухе, не ощутила вкуса дыма его тяжелых сигарет. Голова с помощью воспоминаний создавала его образ рядом, и эта память о нем убивала ее. Настя свернула в переулок и дошла почти до его конца. Она ждала, что он ее схватит за запястье, но этого не произошло. Все это осталось там, в первой прогулке вместе. Тогда переулок был темный и одинокий, в одном окне (Настя четко помнила, в каком) горел тусклый свет мигающей лампочки. «Боже, эти воспоминания сведут меня с ума» Она села на корточки и закрыла ладонями глаза. Все это время она будто ходила в розовых очках, подаренных Кириллом. Смотрела на мир в приятном, нежном оттенке красного. Но он разбил, разбил эти очки. И осколки попали ей в глаза. Теперь она была слепа, слепа к другим, потому что она больше никогда не сможет полюбить так, как полюбила его. Так искренне и так страшно. Сколько прошло времени, неизвестно, но в себя Настя пришла благодаря теплой мужской руке, трясущей ее за плечо. — Девушка, вы в порядке? Андреева обнаружила себя, облокотившуюся на холодную бетонную стену. Она резко оторвалась, и от таких движений в голову ударил алкоголь. Она пощурилась от яркого света. — Да… не подскажете время? — Время семь, — ответил мужской голос и отпустил плечо девушки. Настя не смогла посчитать, сколько она здесь сидела, ведь она не знала, во сколько пришла. Она схватилась за болевшую голову и надавила на закрытые веки. Убрав ладони от лица, она оглянула старый, безмолвный переулок. Напротив себя, буквально в метре, она увидела две фигуры, целовавшиеся в темноте. Не сразу она поняла, что это были образы, которые восстановила ее память. На асфальте валялся камень, и девушка, еле дотянувшись, взяла его в руку. «Бесчувственный и бесчеловечный. Хотя как камень может быть человечным.?» Она встала и обернулась к стене, на которую только что опиралась. В ее руке лежал камень, словно кисточка со стекающей краской. Она оценивающе осмотрела стену. «Убийцы всегда возвращаются на место преступления» Камень начал царапать буквы по стене. Когда Настя закончила, она подняла одну бровь и кинула на землю камень. Девушка отряхнула руки и пошла прочь из переулка. Валявшийся камень отупел, пока им писали «Здесь ты впервые меня поцеловал».***
Она лежала на кровати весь день, не в силах встать. На тумбочке стоял открытый ноутбук, показывающий чек на купленный билет до Екатеринбурга. Андреева не смотрела в телефон, ибо тот разрывался от звонков. Лишь по темноте за окном она могла понять, что уже вечер. Она пыталась уснуть, но это было тщетное занятие. Мобильник продолжал вибрировать. Взбесившись, Настя поднялась и взяла телефон. Пропущенные звонки, сообщения, и все от Арины. Девушка не стала их читать, а взглянув на время, ужаснулась, увидев цифру два. Она легла обратно на кровать, продолжая съеживаться от боли. Она не знала, что может быть настолько погано, что ни с чем нельзя сравнить размах ее переживаний. Настя лежала, уставившись красными глазами в потолок. Она потеряла последнюю мотивацию засыпать и просыпаться. Проведя рукой по щеке, она почувствовала шершавость. Бесконечные слезы оставляли соленые следы на каждом сантиметре кожи. Вот он, страх, с которым она жила все это время. Она потеряла его. «А что, если простить? Забыть и жить дальше?» Настя редко переступала через свои принципы. Она прикрыла веки и вспомнила, как нежно он касался ее, как путался в ее волосах и упрямо смотрел в глаза. Потом она поняла, что точно так же он повел себя с другой, не с ней, с другой. Он смог отдать часть себя кому-то еще, но не ей. Другую он прижимал, другую целовал. Настя бессильно открыла рот, пытаясь издать какой-то звук отчаяния. Безнадежность съедала ее изнутри. Тоска царапала грудь, словно кот, словно Чеширский кот с наглой, нахальной улыбкой… Ей уже было все равно, где она, лежит ли она в гробу или на кровати, жива ли она или нет. В дверь раздался звонок. Андреева замерла на кровати. «Как же он предсказуем» Удивившись самой себе, девушка встала и тихо подошла к двери. Она знала, кто стоит за ней, но боялась увидеть этого человека. — Насть, я знаю, ты стоишь за дверью. Открой. Этот приглушенный голос врезался в грудь, словно пуля. Настя сложила руки и положила их на грудь, будто закрывала реальную рану. Она присела и уже не заметила, как вновь потекла слеза, как начала всхлипывать. — Насть, если ты не откроешь, я выломаю эту чертову дверь. Он вновь произнес ее имя. И вновь оно ударило по девушке. — Уходи, — пыталась она громко прошептать. За дверью послышался тяжелый выдох. Удар. Удар кулака о стенку. Бледный был на пределе. — Прошу. Я хочу в последний раз посмотреть в твои глаза, взглянуть на черты твоей шеи, ощутить запах твоей сирени… Настя таяла и задыхалась в собственных слезах. Ей самой хотелось еще раз увидеть его, заглянуть в его глаза. Она встала и трясущейся рукой открыла дверь. Он стоял перед ней абсолютно трезвым, в потертых кедах и джинсовке цвета ее глаз. Они стояли прямо, друг напротив друга, не в состоянии делать что-то еще. Непонятно, как, но Настя пересилила себя и начала первая. — Во всем твоем плохом… я видела хорошее, — она говорила с паузами. Кирилл стоял через порог квартиры, но для него он был огромной стеной, не дававшей ему быть ближе к ней. Его также убивали воспоминания о том, как он холодными руками трогал ее талию, целовал шею. Но сейчас вся она была табу для него. Она больше не позволяла ему любить ее. Запрещала себе любить его. — Ты залечил мои раны, оставляя новые, настолько глубокие, что их не залечить уже никогда, — продолжала Настя. Он смотрел на нее, и ни одна эмоция не показывалась на его лице. Он подошел ближе к ней, наступив на порог, обжигавший его. — Я знаю, сок твоих губ разъест меня, убьет. Но я все равно сделаю это вновь. Его ладонь легла на шею девушки, и губы неожиданно коснулись ее. Кирилл ни капли не удивился, что Настя ответила на поцелуй, на самый горький поцелуй в его жизни. Поцелуй, пахший отчаянием. Казалось, он будет длиться вечно, но Кирилл давно уже понял, что он не достоин прощения, не достоин ее. Кирилл отпустил ее губы и медленно убрал руку с ее лица. Настя стояла перед ним с закрытыми веками и горьким выражением лица. По правой щеке потекла слеза. Бледный вытер ее ребром пальца и растер в ладони. — Память о тебе — моя жвачка в волосах, — сказал он, отступая назад. Она открыла глаза, и Кирилл ужаснулся, увидев огромное количество слез в них, готовых вырваться наружу. — Знаешь, где мы увидимся в следующий раз? Он продолжал смотреть в ее глаза, не меняя выражения лица. — В аду. Настя медленно закрыла дверь. Кирилл услышал, как ее слезы вырвались наружу.***
Это была уже третья неделя Насти в Екатеринбурге. Третья неделя в отчаянии и бесполезных ожиданиях. Она сидела дома, с родителями и восьмилетней сестрой. Помешивая сахар в чае, она листала новости в одной из социальных сетей. Как давно она ждала этого умиротворения: сидеть дома с семьей, слушать, как кипит чайник, который недавно поставила мама, слышать запах еды, которую приготовила она, наблюдать за мирным Екатеринбургом за окном. Есть это все, кроме самого главного — умиротворения внутреннего. Трудно наслаждаться, когда внутри тебя огромные волны хотят бушевать, когда хочется рвать душу и исцарапать себе всю грудь. Единственное, что поменялось за три недели — она перестала плакать, но не перестала думать и убиваться. — Мам, когда я встречу свою любовь? — играя с печеньем, задала вопрос сестра — Полина. Женщина что-то резала на кухне, она улыбнулась и повернулась к девочке: — Поль, еще рановато, — добродушно ответила мать. Настя не отрывалась от телефона. Сделав глоток чая, она резко поставила кружку на стол. — Любви нет, — продолжая листать новости в телефоне, отрывисто сказала Настя. Полина наклонила голову и вопросительно посмотрела на маму. Та обернулась и бросила непонимающий взгляд на Настю. Взглянув на вторую дочь, она растянулась в улыбке: — Не слушай, Поль. Не верь, когда слышишь «любви нет». Значит, у этого человека она была, была искренняя и очень сильная. Настя на секунду перевела взгляд с телефона на стол. Она знала, что ее мать сейчас обращалась вовсе не к младшей дочери. Впервые за долгое время на глазах появилось что-то похожее на слезы. Андреева уже забыла, как это, выплескивать эмоции наружу слезами. Она потупила глаза пару минут и вернулась в телефон, пролистывать новости, которые видела уже несколько раз. Неожиданно она выпрямилась и полезла в карман за наушниками. Каждый мог заметить ее внезапное напряжение. Трясущимися руками Настя не могла попасть наушниками в разъем телефона. Внутри все трепетало. Она вставила наушник в ухо и просидела три минуты в одном положении. По щеке потекла слеза. Это была самая горькая слеза из всех, что были пролиты из-за него. Она резко встала и побежала в коридор. Накинув легкую куртку, девушка в считанные секунды оказалась на улице. В наушниках играла одна и та же песня, та, которую Настя открыла для себя только что. Та, что была опубликована только что. Она быстрыми шагами шла по направлению к парку и на ходу пыталась достать сигарету из пачки. Девушка что-то бормотала себе под нос, но, кажется, сама не знала, что. В голове теперь крутилось четыре слова. «Lin Ansty- Пошлая Молли… Боже, Боже, Боже…» Она курила свою сигарету и вновь вспоминала его глаза, его руки, его голос. Изнутри все тлело, потому что огонь, который он зажег, был потушен им же. Только что выпущенная песня будто разлила яд внутри нее. Она медленно умирала. Телефон завибрировал и разбудил Настю от ее собственных мыслей. Неизвестный номер прислал ей сообщение. Настя выключила телефон и опрокинула голову, пытаясь сдержать слезы, ведь она сразу все поняла. Она с силой сжала кулак, оставив на ладони следы от ногтей и включила телефон. «Я провел ночи за сигаретами. Я притворялся для всех, что для меня это ничего не значит, но на самом деле это разбило мне сердце. В моей голове навсегда твои серые глаза, твои каштановые волосы и темные ресницы. Ты можешь не верить, но я помню каждую черту твоего тела, я помню каждую твою эмоцию, каждое слово. Эту песню я начал писать, когда увидел тебя впервые, а закончил, когда повстречался с тобой в последний раз. Ты можешь злиться на меня, запрещать мне любить тебя, но я никогда, никогда тебя не разлюблю. И эта песня тому подтверждение, она будет жить вечно, как и мое чувство. Я для всех нахальная рок звезда, и только ты знаешь, какой я на самом деле, потому что только ты слышала слова, которые я могу говорить лишь под влиянием большой любви, только ты ощущала мои прикосновения, которыми я трогал твое тело, когда был опьянен тобою. Ты для меня теперь табу, но будь уверена, если мы увидимся через десятки лет, я узнаю тебя сразу, потому что не смогу забыть твое лицо. Помнишь, в нашу последнюю встречу ты сказала: «Знаешь, где мы увидимся в следующий раз? В аду». Если ад существует, он называется «память». В моей памяти мы вместе, поэтому ты была права, мы видимся с тобой в аду каждый раз, когда я вспоминаю моменты, проведенные вместе с тобой. Это все пройдет, грусть и печаль тебя оставят. Но не смей, не смей стать героем какой-либо песни, помимо моей, не смей стать вдохновением для какого-либо другого творца. Ты смысл жизни только одного музыканта, который теперь будет писать музыку, вдохновляясь лишь воспоминаниями о тебе. Я знаю, ты сейчас наверняка далеко, но ты всегда будешь со мной, потому что даже здесь, рядом со мной, я слышу этот запах сирени…» Настя улыбнулась через слезы. Видимо, он где-то достал ее номер.