Прощальный свет

      — Хорошо, ты говоришь, что есть те, кого создал бог, и те, что созданы дьяволом, но, если я верно помню, то ваш христианский дьявол тоже был когда-то ангелом, а значит он сам божье создание, разве нет? — Диаваль сидел в кресле у огня с ногами и активно жестикулировал — разговоры о боге всегда пробуждали в нем ту часть, которая ближе всего была с Саатом. Тот тоже был яростным оратором, когда дело касалось религиозных вопросов. В отличие от хозяина Диаваль не так просто оперировал цитатами и именами, зато принимал все близко к сердцу. — Если память мне не изменяет, ваш христианский бог не только триединый, но еще и всемогущий. Выходит он создал всех тварей, даже дьявола, а вот на хороших и плохих уже поделили вы, люди.       Лейла даже рукам всплеснула от такого обвинения. Она свила себе в центре кровати гнездо из пуховых одеял и отражала словесные атаки ворона из этого укрытия. Конечно, им приходилось практически шептать, но это никогда не уменьшала пыла их споров:       — Ты наделяешь нас слишком большой властью! Мне даже начинает казаться, что часть твоих нападок на людей объясняется тем, что ты завидуешь нам. Может быть, мы не умеем никаких магических штучек, но мы более живучие и изобретательные, как ты еще объяснишь, что нас больше, а твой народ на грани вымирания?       — О, это довольно просто, вы в массе куда сильнее и пользуетесь этим! На болотах по пальцам можно перечесть тех, кто действительно может причинить вред человеку, зато почти любой человек сможет причинить вред большей части наших жителей.       Лейла задумалась, поглаживая вышивку на подушке, которую обнимала. В комнате стояла особенная уютная тишина. Снаружи заметала метель, ничего нельзя было рассмотреть за сплошной белой пеленой. Февраль выдался снежным в этом году. Болота, Малефисента, король — все это было похоронено за снежной стеной. Была только это теплая комната, где потрескивал камин, горели свечи, а над промокшим плащом Диаваля поднимался пар.       Вот этот стул с высокой спинкой, на котором сейчас сушилась его верхняя одежда, появился тут с началом зимы. С плаща капало, а ботинки оставляли мокрые следы. Он снимал их еще внизу, а потом складывал у дверей. Через пару таких ночей, появился стул.       Несколько яблок и кусок свежего хлеба ждали его на каминной полке с конца осени, тогда же появился кувшин с водой. Диаваль шутил, что слуги, наверное, думают, что Лейла поверила в домового и теперь пытается его задобрить. Королева отвечала, что не будь она так больна, слуги бы думали, что она завела себе не очень притязательного любовника.        Он больше не рассказывал много о малышке. Говорил, что она жива-здорова и ограничивался этим. Лейла не настаивала. Слишком много тем причиняли боль: Аврора, Малефисента, Стефан, ее болезнь — куда проще было вот так сидеть у огня и жарко спорить о боге и дьяволе.        — То есть, ты считаешь, что люди в основном плохие? — Лейла произнесла это без особенного возмущения, похоже, ее собственный жизненный опыт не сильно противоречил этому заключению.        — Нет, я думаю, что вы слишком часто принимаете неверные решения, когда пользуетесь своей свободой. Той самой свободной волей, которой наделил вас бог, если верить христианскому учению. Мне часто кажется, что большинство людей не осознает ответственности, которая идет вместе с ней. Но в этом, вопросе, я, конечно, не эксперт.       — Почему? — Лейла оживилась, чем дальше разговор был от нее самой, тем ей было интереснее. Для Диаваля же наоборот это тема была слишком близкой. С одной стороны, было страшно и странно делиться с Лейлом чем-то настолько личным, с другой — он не представлял ситуации, в которой вообще сможет с кем-то поговорить об этом. Уж точно не с Малефисентой, а других вариантов у него и нет.       — Дело в том, что в силу моих врожденных особенностей я не обладаю полной свободной волей. Давая обещание служить, я лишаю себя этой свободы. Я не смогу навредить своему господину или госпоже, не смогу соврать, если это касается опасности для их жизни. Это не строгий кодекс правил, скорее грань, которую чувствуешь и не можешь пересечь. Грубо говоря, я знаю, где заканчивается мой поводок и не сделаю шага дальше, как бы не старался. Например, я могу приходить сюда и разговаривать с тобой только пока вижу, что это никак не вредит Малефисенте. Но если ты расскажешь мне о каком-то новом опасном плане Стефана, мне придется доложить о нем. Скорее всего, я смогу не выдать источник, но скрыть информацию я не смогу.       Лейла внимательно слушала. Даже отбросила подушку и подперла голову кулаком:       — Ты сказал, давая обещание... То есть ты не служил ей с рождения, а сам согласился на это?       — Она спасла меня, мне нечем было отблагодарить ее, кроме моей жизни.        — Малефисента кого-то спасла? Что-то мне не верится.       — И правильно, — Диаваль усмехнулся, — сомневаюсь, что наша встреча была случайностью. Ей нужен был слуга, который смог бы проникать в королевский дворец и доложить ей обстановку. Ей повезло встретить меня.       Лейлу это замечание заинтересовало, она даже немного придвинулась к нему вместе с одеяльным гнездом:       — Ворон, — королева избегала называть его по имени, — магия в нашем королевстве не в почете, но я читала кое-что из книг дворцовой библиотеки и там точно написано, что никакие чары не могут сделать неразумное настолько разумным, чтобы дать ему дар речи, — Лейла произнесла это максимально непринужденно, но ее горящие глаза выдавали заинтересованность. Она жаждала ответа и нервно теребила ленточку, собирающие оборки ее рубашки у ворота.        Диаваль улыбнулся ее нетерпению. Королева обманывала его. Нельзя было просто так найти пару книг о магии в дворцовой библиотеке, это ведь не патерик местного монастыря и не сборник баллад. Девушка целенаправленно искала информацию о том, как работают чары, может быть, подкупила библиотекаря или кого-то из ученых, работающих на Стефана. Похоже, она смогла найти что-то из классических трудов, которые донесли до нее основы. И, наверняка, первое, что она прочла: заклинание нельзя отменить, если этого не было предусмотрено изначально. Оно выполнится безусловно, даже если для этого будут нарушены законы природы или времени. Плакала ли она, когда увидела это? Поверила ли? Может быть, именно это знание окончательно подкосило ее.       Видимо, его молчание продолжалось чуть больше положенного при разговоре, Лейла нетерпеливо дергала ленточку на вороте:       — Пожалуйста, расскажи мне, что в тебе такого особенного.       — Тебе, наверное, кажется, что раз я не вписываюсь правила магии, то это что-то может изменить. Я разочарую тебя, мой случай необычный, но вполне поддается объяснению. Малефисента без сомнения могущественная фея, но и она бы не смогла наделить речью и полноценным разумом птицу. Конечно, изначально я ворон, но так вышло, что во мне есть отпечаток другого человека. Часть его души, памяти, характера, внешнего облика — все это хранилось во мне. Малефисенте осталось только обвести этот образ по контуру и облечь его в плоть. Когда она создает человека из ворона, то заполняет материей то, чем я мог бы быть, то что хранится в моей памяти. Да, ее магия создает мое тело практически из ничего, но не будь во мне нужного образа, ее создание всегда оставалось бы обычной птицей, в какое бы тело она не надумала его поместить. Должен признаться, — Диаваль даже улыбнулся, ему было приятно с кем-то поделиться промахами госпожи, — человек у нее из-за этого выходит приличнее всего, как только она пытается сделать из меня что-то другое, то никак не может избавиться от перьев и птичьих лап. Заяц с перьями вместо ушей и вороньими когтями — это, знаешь ли, не самая хорошая маскировка даже в лесах вокруг Болот.       Рассказ произвел на Лейлу сильное впечатление. Ее пытливый ум, похоже, смог победить суеверный ужас перед неестественностью превращений одних живых существ в других. Она смотрела на него как завороженная и даже оставила в покое рубашку:        — Все это, — она показала на него рукой, — создано Малефисентой. Ты говоришь, что она сделала тебя по подготовленному плану, вышила как узор по контуру, но посмотри, ты состоишь из плоти, крови и костей, ты настоящий. Я не думала, что магия способна на такое.       — Наша с тобой знакомая фея обладает выдающимся даром. Да, не понимает его, не всегда контролирует, но она определенно одна из самых сильных волшебниц этого века.       Лейла закрыла лицо руками и откинулась на подушки. Каждое подтверждение могущества ее врага давалось ей с трудом, физически причиняло боль — отдавалось уколом в сердце, перекрывало воздух.        — Конечно, ты можешь говорить со мной, не нарушая свой кодекс, — глухо прошипела девушка, — я такая бесполезная, что не смогу навредить даже ее мизинцу.        — Мне жаль, что на твоем пути оказалась именно Малефисента, королева, — Диавалю и правда было жаль. Чем больше он узнавал Лейлу, тем яснее видел, как сильно изменилась ее жизнь за последние пятнадцать лет. Куда делась та цветущая девушка, которую он видел на крестинах? Отец, муж, ребёнок — всё забрала ведьма с Болот. — Может быть, тебе станет легче, но и она не всесильна. Посмотри на эти шрамы, — он завернул рукав рубашки и повернул руку к огню, — как будто я собран из тысячи лоскутов, хорошо, что хоть нитки не торчат как у пугала. Кстати о нитках, — судя по тому, что Лейла снова выбралась из подушек, он смог ее заинтересовать, — скажу тебе по секрету, творя одежду, Малефисента не сильно беспокоится о пуговицах и шнурках. Пока я не понял, что могу сам представить перед превращением, что будет на мне надето, я немало намучился. А вот швы она игнорирует до сих пор, — Диаваль с улыбкой показал Лейле сотканный по кругу рукав.        — Ни единого шва! — всплеснула руками Лейла, искусную вышивальщицу и кружевницу этот факт взволновал не меньше, чем превращения в человека и обратно. — Покажи поближе.       Лейла подалась вперед, но Диаваль опередил ее и, пересев на краешек постели, протянул руку. Девушка увлеченно взялась за материю рубашки, ее пальцы пробежались от плеча до локтя, ощупывая ее и проверяя на прочность. На секунду она остановилась, а потом медленно и нерешительно дотронулась до его руки, почти неощутимо провела пальцем по предплечью:       — Это больно?       — Я привык, — Диаваль поежился, вспоминая первые дни знакомства с Малефисентой, чужое тело, боль, растерянность. — Если бы я мог бы сам решать, когда это будет, было бы проще.       Лейла все еще не поднимала глаз, рассматривая его шрамы. Прикосновения королевы жгли кожу как уголь. Она провела пальцами по запястью, он легко сжал их, когда рука Лейлы задержались в его ладони. Королева не стала отнимать руки:       — Я так завидовала тебе. Твоей свободе. Возможности приходить и уходить, когда захочешь. Но сейчас я вижу, что ты в клетке, ворон.        — Мы все в клетке, королева, каждый в своей. Малефисента не может покинуть Болота, король сидит в замке, ты заперта здесь, а я — со всеми вами. Да, я летаю от одного к другому, но вырваться из этого круга не могу. Все ваше королевство — золотая клетка. Пока разыгрывается эта местечковая драма, где обиженная фея мстит любовнику за предательство, в соседних землях вырезают семьи только за то, что прохожему не понравился цвет глаз играющего на дворе ребенка, — Диаваль замолчал, не часто он вспоминал об этом. Он чуть сильнее сжал руку королевы и заглянул ей в глаза. — Прости, я не хотел пугать тебя, это было давно и далеко отсюда, может быть, уже все хорошо, а я отстал от жизни, пока отсиживался здесь.        — Местечковая драма? Так ты это видишь? Моего отца убили, мою малышку прокляли, меня отдали какому-то мужлану, который, поверь, был счастлив законно насиловать дочь короля, — если бы Лейла могла, она бы прокричала эти слова во весь голос, но ей приходились лишь яростно шептать. — Может быть, где-то умирают сотнями, но здесь в моем маленьком аду, это меня никак не утешает. Я думала ты нечисть, потустороннее зло, но я смотрю на тебя сейчас и понимаю, что ты хуже — ты наблюдатель. Живешь среди нас, смотришь на наши беды, но вот здесь, — она ткнула его пальцем в грудь, — ничего нет. Иногда от скуки делаешь что-то хорошее, а иногда — плохое. Ты посторонний, случайный очевидец в этой войне.       Может быть, слова королевы были слишком эмоциональными, но они не были совсем неверными. Он и правда был только очевидцем, не героем этой драмы, а просто функцией. Как наперсницу или служанку автор вводит в пьесу, только чтобы у главной героини была возможность поделиться переживаниями на публику, так и его роль всего лишь переносить слухи и новости, что он и делает много лет. Его попытки как-то повлиять на основной сюжет терпят крах. Ведь кого вообще волнует, что думает ворон? Это роль второстепенная, которой можно легко пожертвовать. Если всю эту историю усыпать блестками, стереть с героев кровь и пепел, а трупы прикрыть розовыми кустами, она станет неплохой сказкой. С принцессой, королем и симпатичной обиженной феей. Вряд ли для него там останется много места, а вот для кого места точно не будет — для матери принцессы. Как известно, в сказках матери всегда умирают первыми.       — Ты права, я могу сделать очень мало. Предупредить, намекнуть, подать знак. Я не герой этой истории, я просто зритель, который сочувствуют актерам и хватается за сердце, когда кому-то грозит опасность. Но сейчас мы с тобой не на сцене, наши враги и хозяева далеко. Это наша с тобой маленькая история, королева, и я здесь ради тебя.       Диаваль терялся в догадках сказал ли он что-то правильное или наоборот совершил большую ошибку. Яростное настроение Лейлы сменилось задумчивостью, и он ушел под утром, как уходил много раз — с головой полной мыслей и тревог. Эта невозможная девушка занимала все его мысли. Такая хрупка и болезненная, месяцами прикованная к постеле, она обладала огромной внутренней силой, спорила с яростью, ненавидела всем сердцем. Неудивительно, что Стефан предпочитал держать ее подальше и менял ее слуг каждые три месяца, чтобы она не успела завербовать их в союзники.       Он вспоминал, как увидел ее впервые, мирно вышивающей под дубом, какой она казалось тогда тихой и умиротворенной, как глубоко ей приходилось прятать ярость и жажду мести. Возможно, это единственное, что поддерживает в ней жизнь так долго. Когда-то он думал, что она борется за жизнь ради Авроры, но сейчас он все яснее видел, что она делает это ради себя. И Диаваль не мог ее в этом упрекнуть. Каждое ее самостоятельно решение, каждая попытка найти выход — это проблеск королевы, которой она могла бы быть, не появись на ее пути Малефисента.        Вся его жизнь свелась к этой комнате, где его ждала Лейла. К разговорам с ней, к богословским спорам и свежим яблокам, которые ждали его на каминной полке. Тем болезненнее было раз от раза встречать закрытую на засов дверь дома — королева не хотела видеть его или знала что-то, о чем не считала нужным предупредить. Он не чувствовал гнева, только нарастающую усталость.       Бессонные ночи, долгие путешествия к усадьбе, разговоры — все это вводило его в состояние, похожее на транс, и даже превращение, которое раньше давало столько сил и обновляло все чувства, перестало действовать как надо. Он отвлекался, задумывался в полете, с огромным усилием заставлял себя слушать придворных в замке или играть с Авророй. Смотреть на нее было особенно тяжело. Как давно она так выросла? Ее длинные волосы были такими же волнистыми как у матери, только отливали не медью, а золотом. Ее смех был громким и звонким, в то время, как Лейла задыхалась от кашля. Этим летом Авроре исполнится пятнадцать лет, и больше никто из них не сможет делать вид, что до катастрофы еще жить да жить.       Он старался не думать, берег силы, чтобы снова прийти к дверям дома королевы, пройти по спящему саду и, уперевшись лбом в старый дверной косяк, поворачивать ключ и надеяться, что дверь поддастся, и он сможет попасть внутрь. Это было необходимо, больше чем пища, сильнее, чем сон.       Холодный снежный март сменился промозглым апрелем, небо больше не засыпало их снегом, а поливало бесконечными дождями. Ледяные капли пропитывали землю, сбивали в полете, заливались за воротник. Он добрался до коттеджа королевы позже обычного и благословил сначала красный отсвет в окне, а потом заскрипевшую дверь.       Только добравшись до камина и сбросив отяжелевший от воды плащ, Диаваль понял, как сильно замерз. Ледяные потоки как будто вымыли из него все крупицы тепла, казалось, он мог засунуть руки в камин и не почувствовать огня.       Лейла наблюдала за ним молча и даже как будто сердито. Ворону показалось, что она обижена на него за что-то, но сейчас его занимали только попытки согреться. Они не виделись пару недель, и сейчас его подруга казалось ему особенно далекой.        Наконец, девушка отбросила одеяло и с трудом вылезла из огромной кровати. На его памяти, это был первый раз, когда он видел ее стоящей в этой спальне на ногах.       — Ты мокрый насквозь, так просто не высохнешь, — королева деловито взяла складку его рубашки и зажала в кулаке — на пол закапала вода. — Снимай, дам тебе покрывало.       Хотелось что-то возразить, но собрать слова вместе из-за дрожи оказалось затруднительно. Тон Лейлы был таким уверенным, что захотелось просто подчиниться и не думать. Он потянулся к вороту рубашки... пожалуй, сегодня был не его день. Лейла проследила за его рукой, на секунду задумалась, а затем неожиданно весело рассмеялась:       — Что, не выспался и забыл придумать себе пуговицы? — девушка заливалась тихим смехом, в ее глазах вспыхивали искорки — то ли от смеха, то ли от камина. — Давай я тебе помогу, — Лейла потянулась к корзине с рукоделием и достала маленькие ножницы для вышивания. Она встала на цыпочки и поднесла их к вороту. — Только не шевелись, зашить обратно тебя я не смогу.       Диаваль замер, стараясь унять дрожь, а Лейла, прищурившись, распорола рубашку. Наконец-то он смог снять мокрую ткань и накинуть на плечи теплый и сухой плед.        — Рекомендую раздеться полностью, если ты сляжешь здесь с горячкой, я никак не смогу это объяснить.       Сегодня королева явно была в хорошем настроении. Освободившись от остатков мокрой одежды, он тщательно завернулся в плед и устроился на кровати, облокотившись на изножье. Лейла все еще продолжала посмеиваться время от времени:       — Мне кажется, это должна быть одна из самых глупых ситуаций в твоей жизни.        Диаваль честно задумался, оказалось, в его скудном на события существовании, было достаточно всяких неловких воспоминаний:       — Однажды Малефисента превратила меня в человека, когда я сидел на довольно высокой колонне. Это было не только глупо, но и больно, — Лейла закрыла лицо ладонью и рассмеялась. Диаваль тоже улыбнулся. Тепло потихоньку разливалось по телу, пальцы начинало покалывать, а значит скоро придет боль. Воспоминание о ней явно было откуда-то из прошлой жизни, от Саата. — Ты сегодня очень добра.       — Сложно ненавидеть кого-то, когда он промок насквозь, только потому что шел на встречу к тебе, — Лейла рассматривала его от изголовья кровати, в ее руке все еще лежали золотые ножницы. Диаваль заметил, что они были в виде виде птицы — цапли или аиста. — Ты плохо выглядишь, Диаваль. У Малефисенты заканчиваются силы?       Ворон посмотрел на королеву с интересом. Она что-то задумала. Вдруг начать называть его по имени — это неспроста. Что-то хочет выяснить у него, но что? Ножницы в ловких пальцах девушки, тоже не радовали:       — Я устал. Я был здесь три раза за последние две недели. И каждый раз я встречал закрытую дверь. Может быть, ты найдешь способ предупреждать меня заранее? Ежедневные полеты, дорога сюда, твоя дочь, за которой надо следить — все это не добавляет мне сил. Я трачу больше, чем дает Малефисента и Болота, — он откинул голову на спинку кровати и закрыл глаза, пальцы мучительно жгло. Ходил сюда всю зиму и никогда так не замерзал, зато чуть не получил обморожение в апреле... — Не хочешь меня видеть, скажи мне об этом. Я не буду тебя беспокоить.       — Нет, ты должен приходить, — в голосе Лейлы прозвучало слегка заметное беспокойство, как будто он мог встать и уйти прямо сейчас, — я не смогу, мне надо знать о моей Авроре.       Настала очередь Диаваля усмехнуться:       — Правда? Я думал, ты больше обеспокоена вопросами пресуществления святых даров.        Он услышал, как звякнули ножницы о лакированное дерево тумбочки, и где-то глубоко в перине зашуршали перья. Затем узкая теплая ладонь еле ощутимо дотронулась до его щеки. Он повернул голову навстречу этому прикосновению, чтобы ощутить его полностью, и поцеловал запястье Лейлы, не открывая глаз. Он почувствовал ее дыхание совсем близко:       — О нет, дьявол, ты останешься здесь.        — Знаешь, недавно мне напомнили про одну старую балладу, — Лейла заговорила после долгого молчания. Она подняла руки над собой, и теперь неровные длинные тени ложились на стену противоположную камину.       — О чем она? Надеюсь, не о драконах, а то в них сюжет всегда без огонька, — шутка была средненькая, но девушка даже немного улыбнулась. Прошло два месяца с той ночи, а Диаваль никак не мог привыкнуть к ней такой — тихой, улыбчивой, близкой.       — Нет, эта баллада совсем другая. Это древний текст, не про героев. В нем бард тоскует о друге и возлюбленной — королевне-соколе. Представляет, что сам становится птицей и отправляется на поиски, но когда находит, то уже и сам не верит, что волшебная королевна-птица существует и когда-то была вместе с ним. Думаешь, это про кого-то похожего на Малефисенту? — Лейла повернулась к нему на подушке и смотрела выжидающе.        Диаваль помолчал. Он помнил эту балладу. Когда-то с Саатом он даже видел древний фолиант, где был записан оригинал, помнил и миниатюру рядом с текстом — женщина-сокол, изображенная на ней, могла бы сойти за старшую сестру Малефисенты:       — Может быть это и правда про ее народ, — он постарался, чтобы воспоминания не отразились на его лице.       — Мне казалось, что эта баллада о несчастной любви, а теперь я думаю, что ведьма просто приворожила несчастного барда, — на губах Лейлы появилась хитрая улыбка. — Представляешь, сотни лет поют эту песню, а в основе — ложь и морок.       — Приворожила и, видимо, запудрила мозги, раз он даже не может вспомнить, была она на свете вообще или нет, — дополнил ее предположение Диаваль и рассмеялся.       Лейла скоро заснула, он себе этого позволить не мог. Диаваль откинулся на подушку и в очередной раз попытался понять, что происходит.       Зло порождает зло. Преступление Стефана привело к мести Малефисенты, которая в свою очередь разрушила жизнь Лейлы и лишила Аврору будущего. Упорное противостояние королевства и Болот вылилось в десятки жертв, никто не остался в стороне.       Он посмотрел на хрупкое тело Лейлы. Чем же тогда были их отношения? Разве могло на ветвящимся дереве зла и мести, вырасти хоть что-то подобное этому? Золотая нежная пушинка среди колючек и сломанных веток. Что это? Случайность, удача или ошибка?       Если бы не амбиции Стефана, не месть Малефисенты, Лейла вышла бы замуж за равного ей по статусу, растила бы детей и сидела по правую руку мужа в большом зале дворца, а не лежала бы обнаженная здесь рядом с ним, с в общем-то даже не человеком, слугой ее врага, оставленная мужем и лишенная ребенка. Ворон с новой силой почувствовал всю тяжесть несправедливости, обрушившуюся на эту женщину.       Он не мог ей помочь, единственное, что в его силах, охранять ее сон, пока у него еще есть время:       — О тебе, моя радость, я мечтал ночами, но ты печали плащом одета, — вспомнил слова баллады Диаваль. Может быть, Лейла и чувствует в этой истории какой-то подвох, но в одном сомневаться нельзя — она идеально подходит всем несчастным влюбленным.