Счастливые люди не ходят в клубы

Знаете, быть взрослым тяжело. Появляется столько обязательств, запретов. Нужно постоянно следить за своими действиями и думать о том, что будет дальше. Тяжело. И понял я это, лишь когда мне исполнилось 18. В пору бы радоваться, но для меня осознание того, что я уже не ребёнок, было трудным. Да, вроде бы, скажут: теперь ты независим, можно делать, что вздумается. Глупые люди. Это не так. Делать все я мог, когда копался в песке, когда плакал из-за разбитой коленки, когда падал с деревьев. Когда был ребёнком. Меня зовут Пак Чанель. Мне 18. Я не хочу взрослеть. Я хочу рвать струны на гитаре, орать песни любимых рок-групп, топить сестру в море, обижаться на родителей за некупленный скейт, рисовать глупые картины, писать сопливые мелодрамы, есть вредную еду, коллекционировать пачки от чипсов и спать с плюшевым медведем. Пожалуйста, можно так жить всегда? Нельзя… И мне постоянно об этом напоминают. Все. Везде. И особенно я злюсь на самых близких. Конкретно, на Юру. Мою старшую сестру, которая повидала видов, которой уже 26. Которая научилась обходиться с жизнью так, как это того заслуживает, научилась приспосабливаться, игнорировать проблемы, брать лучшее и по-настоящему веселиться. Жить. Которая желает научить этому и меня. В таких мыслях проходят мои будни с тех самых пор, как я стал совершеннолетним. И теперь я сижу, глядя в окно, и меланхолично щипаю струны гитары. Уже зима. На улице противно, пасмурно, промозгло. Снег не удостаивает нашу страну снисхождения, поэтому серые дни кажутся ещё грустнее, погружая огромный город в пугающую тишину. Люди ходят словно тени, молчаливые, несчастные, подавленные наступившей зимой. Скоро Рождество. Но какое отношение этот праздник имеет к нам? Никто не придаёт значения окружающему миру. Каждый прохожий, которого я вижу за стеклом, погружён глубоко в себя и не задумывается о миллионах таких же несчастных, подчиненных воле зимы людей. — Господи, да выйдешь ты когда-нибудь отсюда? Тебе восемнадцать! Жизнь только начинается! А ты выглядишь, словно помирать собрался! А ну взял себя в руки! — нарушая мой покой, в комнату ворвалась Юра. Ну за что? Почему этой неугомонной не сидится на месте? Чем ей мешаю я? — Ну зачем ты опять пришла? Что я делаю такого, провоцирующего тебя каждые пятнадцать минут врываться в мою комнату? —выдохнул я, упираясь лбом в стекло, вырисовывая одному мне понятные узоры по запотевшей поверхности. Я, конечно, рад был увидеть сестру спустя полтора месяца, что она провела в далекой Европе, и искренне надеялся, что она найдёт себе достойную партию и будет счастлива, а ещё у неё не останется времени на насилование моего мозга, но, к сожалению, парня она не нашла, амбиции её только разрослись, а оставлять меня в покое она определенно не планировала. Ведь в 26, по ее словам, только начинаешь по-настоящему жить и наслаждаться жизнью. — Вот именно, что ты вообще ничего не делаешь! А заперся и сидишь тут как аскет несчастный! — Юра легла на мою кровать и внимательно уставилась на меня. Я поморщился и неохотно поднялся с насиженного подоконника. Сестра улыбнулась и, потянув меня за футболку, уложила рядом с собой —Послушай, милый мой братик, пора взрослеть. Ходить на тусовки с друзьями, пить, влюбляться, трахаться. — Под «взрослеть» ты только это подразумеваешь? Какие извращённые у тебя понятия о жизни, дорогуша! — я, скривившись, отвернулся от Юры. Противно слушать такое. Мне никогда не хотелось вести подобный образ жизни, людей в моем близком окружении от силы человек пять, а свой первый раз я хотел провести с человеком, которому отдам своё сердце. Сестра смеётся надо мной, говорит, подростковые амбиции, не вырос я ещё из подгузников. Мне плевать. Я хочу так жить. Пусть глупо, пусть смешно, невозможно, но я упрямый. Буду добиваться. — Послушай меня, Чанель. — тон сестры вдруг стал серьезным, металлическим. Я даже вздрогнул и медленно повернулся. Юра смотрела на меня непроницаемым взглядом и, поджав губы, долго молчала. Спустя несколько минут напряженной тишины, она тихо заговорила — Переставай летать в облаках. Жизнь не так проста, не так обольстительна и замечательна, какой кажется на первый взгляд. Однажды красивую обертку придётся снять, а внутри окажется прогнивший смрад, в котором ты завязнешь, потому что не научился справляться со всем этим дерьмом. Ты не сможешь до старости виснуть на шее родителей, они умрут раньше тебя. И что ты будешь делать тогда? Ты не хочешь учиться, не привык к плохим условиям, требуешь только самого лучшего и дорогого. А не подумал о том, что будет, если компания отца разорится, если ты окажешься на улице без всего? Что с тобой будет? Сможешь ты содержать себя? Зарабатывать? Кормиться? — Юра мерила меня суровым взглядом из-под сдвинувшихся бровей — Спускайся с небес. Давай свою руку, пока тебе протягивают другие, способные вернуть тебя на землю безболезненно. — И как со всей высказанной тирадой вяжется «тусить, бухать и трахаться?» — прошипел я, сверля взглядом дыру в сузившихся зрачках сестры. Было неприятно признавать, что во многом Юра права. Я ребёнок, не способный содержать себя, капризный, манипулирующий волей богатеньких родителей, совершенно не приспособленный к самостоятельной жизни. Но ещё я гордый. И признавать свою неправоту так просто не стану. Не в лицо другим. Юра покачала головой и отвернулась, устремляя взгляд к белому потолку. — Эх, Чанни… Ты слышишь только то, что хочешь, а слушать не умеешь. Это плохо. Трудно тебе придётся. — сестра резко поднялась и подошла к моему столу. Что-то начеркала на клочке бумаги и снова повернулась — Если захочешь взрослеть, иди по этому адресу. Не я, так кто-то другой поможет. — и вышла, тихо закрыв дверь. Я быстро встал и подошёл к месту, где минутой ранее стояла Юра, и взял маленький листик, на котором размашистым почерком был записан адрес какого-то подсобного клуба. Серьезно? Там, в клубе, что находится в одном из самых грязных и прокуренных районов города, Юра, дочь крупнейшего предпринимателя страны, моя старшая сестра, всегда бывшая для меня примером и образцом, прожигала лучшие годы своей жизни? Все же, какие мы разные… Я забил адрес в поисковике, и Гугл дал ответ: «Трефы», клуб-бар. Ничего интересного. По городу таких сотни, если не тысячи. Чего может быть примечательного в обшарпанном, грязном заведении, куда ходят лишь отбросы общественности? Это действительно любопытный вопрос, и я понимаю, что не смогу жить спокойно, если не найду на него ответ. Взглянул на часы. Уже шесть вечера. Самое время для похода в клуб. Я накинул на плечи джинсовку и бейсболку на глаза. Там же холодно, в пору надевать пуховики и обматываться шарфами, но я никогда не чтил стереотипов общества и делал все против него. Пробежал мимо ошарашенной служанки и к порогу. — Да неужели надумал? — послышался насмешливый голос. Ну вот почему именно сейчас… Я глубоко вздохнул и повернулся. Юра стояла, хитро ухмыляясь, и протягивала мне шарф —Там холодно, надень… И возвращайся не слишком поздно, ок? — Хорошо. Спасибо. — быстро проговорил я, забирая из рук сестры серый махровый платок, и, попутно наматывая его на шею, выбежал из большого дома. Что ж, время приключений. Я Пак Чанель. Мне 18. Я не хочу взрослеть, но я хочу получить от жизни все. Мне кажется, в этом городе я единственный живой человек. Желающий жить. Живущий. Встречающиеся прохожие кажутся не настоящими, делающими все на автомате. На их лицах нет ничего естественного, словно с наступлением зимы их души уснули, оставив лишь земную оболочку функционировать до пробуждения, чтобы не пропустить ничего важного… В таком окружении было страшно двигаться по серым улицам, моторы многочисленных машин меланхолично шумели одну надоевшую мелодию, сопровождаемую ударами капель начавшегося дождя. Холодно. Я сложил руки, пытаясь закутаться в тонкую джинсовую ткань своей ветровки, и заботился о том, чтобы своими длинными ногами не угодить в лужу. Я оглянулся. Где… это… я… Вокруг обшарпанные, высокие здания, изрисованные граффити, ржавые ворота гаражей, некогда светящиеся вывески дешевых забегаловок. Здесь ничего не говорило о человеческом присутствии. Я обвёл взглядом все небольшое пространство и остановился на чёрной двери с вызывающего цвета изображением одной из мастей карт. Треф. Я подошёл ко входу и медленно потянул ручку. Меня встретила полная темень, в которой поблескивали ступени уходящей вниз лестницы. Прикрыв дверь, я аккуратно пошёл вниз. Господи, нужно вернуться домой, пока ещё не поздно. Почему я повелся на беспочвенные слова своей сестры? Она ведь искала очередной способ высмеять меня. Почему нельзя было понять этого раньше? Зачем я пришел? Бежать. Бежать, пока ещё есть возможность. Из мрака уже слышатся звуки глубоких битов, Музыка становится все громче. Я чувствую, как сердце начинает колотиться о рёбра в такт ритму доносящегося шума. Страшно. Я боюсь. Вдруг путь преградили толстые, бархатные шторы кроваво-бордового оттенка. Я отодвинул ткань и на несгибающихся ногах зашёл в просторный зал. Очередной удар из колонок прошёлся словно кувалдой по моей голове. Я поморщился. Непривычно. Неприятно. Накалённый воздух пропитан запахом пота, табака и дешевого алкоголя. Глаза режет от резко сменяющихся цветовых пятен… Типичный, дешевый клуб для тех, кому в жизни повезло чуть меньше, чем хотелось бы… И я не понимаю, какого хера тут забыл. Я постарался сфокусировать взгляд на окружающей обстановке. Только сейчас я заметил, что танц-пол пустовал, у неоновой стойки с вызывающей, сверкающей вывеской примостились от силы человека три. Знаете, что я почувствовал, оказавшись здесь? Отвращение и жалость к тем людям, что последние деньги топят в бракованном пойле, что выплевывают легкие в толчках, что бездумно дрыгаются на сверкающем поле этого заведения. Люди не имеют возможности испытать все блага настоящей жизни, пытаются заменить их дешевым спиртом и наркотиками, забыться в сексе, в диких движениях в ритм тяжелым битам. И убивают себя. Я люблю людей и желаю им счастья, но не в моих силах помочь каждому. Сюда меня направили со словами: «Пора взрослеть. Здесь тебе помогут». Я вижу несколько потерянных, сломленных человек, которые сами нуждаются в помощи людей, ещё не увязших в этом дерьме, в котором они копаются уже очень долго… Мне жаль. Это не мое дело, я не святой монах, чтобы заниматься просветлением заблудших душ. Мне противно. Пожалуй, я уйду. И не вернусь никогда. А дома будет весомый повод наорать на Юру. Я развернулся и быстро, не глядя никуда перед собой, пошёл вперёд. — Ооой… Что за прелесть тут у нас? — я резко остановился, прислушиваясь к бархатистому насмешливому голосу, и вздрогнул, когда на плечо легли чьи-то изящные пальцы, тут же впиваясь ногтями, сквозь куртку, в кожу — Эй, милашка, не составишь мне компанию? Я тут совсем один. Я повернулся и испуганно уставился на незнакомца. Что-то с этим типом определенно не так. Я аккуратно снял красивую ручку со своего плеча и постарался внимательно разглядеть черты лица странного парня. Спутанные крашенные волосы с отросшими корнями, несвежий, вызывающий макияж, уставший, пустой взгляд и пугающая ухмылка на смазанных губах. Он выглядел таким жалким, что мне было стыдно выдернуть руку, пока меня тянули к стойке. Парень взобрался на высокий стул и кивком пригласил сесть рядом. Я неуверенно опустился на соседнее место и смущенно почесал за ухом. Парень усмехнулся и, повернувшись к ожидавшему бармену, сделал какой-то жест, затем вновь повернулся ко мне, внимательно заглядывая мне в глаза. — Как тебя зовут, сладкий? —приторным голоском спросил он. Я молчал. Родители учили никогда не ходить с чужаками и ни при каких условиях не называть своего имени. Парень растянул губы в насмешливой улыбке и придвинул рюмку странной жидкости, которую успел поставить перед ним бармен. — Не переживай. Сочжу. —ухмыльнулся он, поднося к губам первую стопку — Я не собираюсь тебя травить. Это просто, чтобы язык развязать. — он выглядел таким жалким, пьяным, несчастным… Я ненавижу смотреть на беспомощных людей. И если чтобы они почувствовали себя хоть на капельку лучше, им нужно лишь назвать своё имя, я сделаю это. Может когда-нибудь, когда все наладится, меня вспомнят добрым словом. И этого будет достаточно. — Меня зовут Пак Чанель. — проговорил я, робко протягивая руку к стопке. Я никогда не пил ничего крепче шампанского, разбавленного апельсиновым соком. Мой собеседник с удовольствием наблюдал как я морщусь, сделав слишком большой глоток, и заботливо похлопывает по спине, когда выпитый алкоголь не желает проходить глубже по пищеводу, застряв огненным комом в горле. — Я Бён Бэкхен, приятно познакомиться. Я так понимаю, в подобном месте ты впервые, да и алкоголем не баловался. Тебе сколько лет то? Посадят меня ещё… — беззлобно усмехнулся парень, упираясь щекой в кулак, чтобы внимательно меня разглядывать. Тусклый свет от вывески серебрил белые волосы и отражался бликами в чёрных глазах моего таинственного собеседника. Если бы не складки возле глаз, я бы подумал, что он ещё школьник. Точнее, красивая, всеми любимая школьница. Порой, встречая таких людей, я жалею, что не являюсь геем или что они не милые девушки. Бэкхен улыбнулся — Ты чего завис? Я так прекрасен? — Не обольщайся. — хмыкнул я, допивая остатки сочжу одним глотком — Мне восемнадцать исполнилось две недели назад. А тебе сколько? — Да ты совсем большой мальчик! — рассмеялся Бэкхен, запуская свои изящные пальчики в мои волосы. Как-то это странно. Я сижу за одной стойкой рядом с человеком с, возможно, самым низким социальным статусом, полупьяным, но таким обольстительно притягательным, что устоять невозможно. Я не чувствую отвращения. Напротив, здесь, рядом с этим совершенно незнакомым мне человеком мне комфортно. И что-то подобное я испытываю впервые. Может, это и значит взрослеть: учиться коммуницировать с людьми совершенно разных обществ, слушать их, понимать, общаться на равных… Если бы все люди были как Бэкхен, я бы никогда не говорил, что не хочу взрослеть. Парень внимательно наблюдал, как с ходом мыслей менялись эмоции на моем лице и, улыбнувшись, сказал — Ребёнок ты. Наивный, чистый, прекрасный. Мне 23, я уже старик душой… — парень как-то горько усмехнулся, выпивая очередную рюмку. Я смутился. Было видно, что сейчас ему трудно, он пытается затупить боль алкоголем, бессмысленным общением с первым прохожим, партией на одну ночь. Что же такого он скрывает? Сейчас он ни за что не скажет. Но я не могу видеть несчастных людей. Кем бы они ни были, я буду делать все, чтобы они улыбались искренне… Боже, когда я заделался праведником? Таких мыслей не было, когда я стоял у тяжелых кровавых штор. Когда я захотел помочь людям обрести себя? Я знаю. Когда сел за одну стойку с Бэкхеном, когда встретился с его пустым, матовым взглядом, в глубине которого плескались непролитые слезы, когда коснулся его холодных, длинных пальцев. Спустя несколько минут начал тонуть в нем. Нет, я не хочу взрослеть. Взрослым нужно учиться не привязываться к людям. Но, а если это все же произойдёт, быть готовым терпеть боль потери, заглушать ее, переживать, чтобы потом пришло холодное равнодушие. И никто больше не смог бы так запросто проникнуть в глубину противного, мешающего спокойно жить органа. Пока я был погружён глубоко в себя, Бэкхен не сводил внимательных глаз с моего лица, а когда я повернулся, поймал его голодный взгляд на своих губах. Я нервно облизнулся. Что… За… Херня… Парень, хищно улыбнувшись, положил свою красивую ладошку на мое колено и медленно провёл ей к внутренней стороне бедра. По позвоночнику прошёлся табун мурашек, я почувствовал рвотные позывы. Меня никто никогда так не трогал. Но сейчас вопрос другой: «Почему. Ко мне. Прикасается. Парень.». Я отдернул руку Бэкхена и ошарашено взглянул на него. — Ты гей? — Да. И что? Тебя что-то смущает? — тон парня вдруг стал серьёзным, и мне даже показалось, что в его голосе проскользнули нотки обиды. Кто тут ещё должен обижаться?! Он сдвинул колени и отвернулся —Не переживай, тебя моя голубоватость не коснётся. Не в моем вкусе. И сопляк, к тому же. — Я достаточно толерантный, в современном обществе невозможно установить ограничения. Но все равно как-то это неприятно… — Господи, зачем я только открыл свой рот?! Сейчас прозвучала самая ужасная глупость, на которую я только был способен. Вслух я произнёс не то, что думал на самом деле. Меня очень зацепил Бэкхен, мне не было противно, когда тонкие пальцы распутывали мои волосы, когда эти же пальцы легли на колено, аккуратно провели до смущающих интимных мест. Я ничего подобного не испытывал, не знаю, чем лучше длинные накрашенные ногти девушек. Мне не противно. А если засунуть подальше глупые стереотипы, детский страх, то было даже приятно. Бэкхен похож на музыкальную шкатулку. Снаружи ничего примечательного, порой даже некрасиво, отталкивающе, но если ее раскрыть, то появится хрупкая, фарфоровая куколка, которая кажется такой нежной и ломкой под звуки заведённого механизма. Я виновато опустил голову. Ведь мне совсем неизвестно, какой человек этот Бэкхен, кто он, почему у него такой пустой взгляд… Но от осознания этой таинственности желание раскрыть шкатулку становится лишь сильнее. Я посмотрел на своего собеседника. Правда, он очень красивый. Даже таким уставшим, потерянным, пьяным он походит на ту куклу из шкатулки… На неотшлифованный бриллиант. Насколько же прекрасным может оказаться он после правильной отделки? Я вздохнул и начал тихим голосом, поднимая глаза на лицо Бэкхена — Послушай, извини меня. Это… — Ммм… Малыш Бэкки опять шалит? — я вздрогнул и обернулся на низкий, насмешливый голос. К стойке подошёл красивый, высокий парень и, вжавшись в спину Бэкхена, стиснул грубыми ладонями его лицо, оттягивая голову на себя. Я испугался, что он сломает казавшуюся такой хрупкой шейку, но Бэкхен лишь насмешливо улыбнулся, кусая палец, который очерчивал контур его потрескавшихся губ. Следом подошёл худой, смазливый парень с вызывающего цвета волосами. Заметив такую картину, он раздраженно закатил глаза и, подойдя к подозрительной паре, отцепил шаловливые руки парня от довольного лица Бэкхена. Я с трудом сглотнул вставший в горле ком и взглянул на во всю развеселившегося Бэкхена. — Это твой парень? —неестественно сиплым голосом проговорил я. Кажется, забывший про мое существование Бэк удивленно посмотрел на меня. — Нет, это мой парень. — высоко проверещал женоподобный юноша с крашенными волосами, отдергивая руку парня, вновь потянувшуюся к лицу Бэкхена. — Тихо… — хохотнул Бэк, подмигивая парню. Затем добродушно обратился ко мне — Это Лу Хань. — он указал на смазливого паренька, обиженно дувшего губы — А это Крис. — высокий, нереально красивый и брутальный парень, надменно усмехнувшись, кивнул мне. Казалось, он чувствовал во всем своё превосходство надо мной, буквально говорил, что я не стою и его ногтя. Смеялся. Я нацепил дежурную улыбку и коротко сказал: — Чанель. Вы друзья Бэкхена? Очень приятно. — Мы-то друзья. А ты сам кто? Его очередная партия? — обняв Криса, настороженно проговорил Лу Хань. — Эй, олень, спокойнее. Не пугай ребёнка. — насмешливо ответил Бэкхен, кладя руку на пряжку моего ремня. Меня передернуло, когда тонкие пальцы вновь обожгли кожу, проникая под кожаную куртку, через ткань футболки. Я вдруг осознал, что сейчас нахожусь в окружении самых натуральных педиков. Я не отношу себя к гомофобам, но всегда чувствовал толику презрения к представителям нетрадиционной ориентации. Стало действительно не по себе. Я опустил голову, сжимая кулаки на коленях, героически преодолевая позорное желание сбросить руку со своих штанов и убежать отсюда, затем навсегда забыв дорогу в этот клуб, и людей, что я здесь повстречал. Бэкхен равномерно водил рукой вдоль моей напряженной спины, пробирая пальцами каждый выпирающий позвонок. — Бэк, я больше не буду с тобой пить. Ты слишком довольный для запоя. — послышался ещё незнакомый мне голос. Любопытство взяло верх над мыслями, и я незаметно повернул голову, разглядывая нового участника нынешнего собрания. Красивый, взрослый мужчина, хоть на вид не дашь более двадцати, но взгляд… Такой сильный и тяжелый… Почти старческий. — Минсок-хён, хватит говорить чушь. Здравствуй, кстати. Это Чан. — усмехнулся Бэк, кладя мне на пояс уже вторую руку. Мне стоило большого труда не отвести испуганного взгляда от больших чёрных омутов, обезоруживающих и обнажающих своей пугающей пустотой. Словно чёрная дыра… Засасывает. Мое лицо исказилось в пародии улыбки, на что мужчина коротко ухмыльнулся. — Какого малыша ты подцепил… — проговорил он, очевидно обращаясь к Бэкхену. Я лишь почувствовал, что руки исчезли с моих боков. Бэк опустился на стул рядом с мужчиной и что-то шепнул ему. Тот, минуту спустя, коротко кивнул и быстрым движением вложил в его руку пачку таблеток. Мне стало нехорошо. Я отвернулся, боясь сделать лишнее движение, чтобы не привлечь ненужного внимания. Мне бы сейчас запереться в своей светлой комнате среди книг и мягких игрушек. В моем маленьком царстве детства, где в воздухе парит невинность и неведение. Где нет странных людей, бьющих по мозгам битов, резких цветовых пятен, алкоголя и подозрительных таблеток. — Эй, парень, ты в порядке? — я резко поднял голову. Обращались ко мне, в этом не было сомнения. Но голос, которого я ещё не слышал в этот вечер. За стойкой стоял парень с шейкером в руках и выжидательно смотрел на меня. У него были огромные, казалось, застывшие в вечном презрении ко всему глаза. Наверное, даже больше, чем у Минсока. На этот непроницаемый взгляд хотелось задать какой-нибудь очень глупый вопрос: «да, а у вас как дела?», но меня перебил голос Бэкхена, обращённый к бармену. — Ну наконец-то ты пришёл. Хей, Кенсу, налей чего-нибудь покрепче. — задорно проговорил Бэкхен, буквально ложась на гладкую поверхность стола перед парнем. Бармен, очевидно, нарочно проигнорировал радостное приветствие и вернулся к работе. Бэкхен, не дождавшись ответной реакции, вернулся к оживленному спору с Крисом, благополучно забыв обо мне. Я решил воспользоваться этим моментом и обратиться к бармену, казавшемуся более менее адекватным. — Г-господин бармен… — парень неспешно повернулся, даже не подняв глаз, и поставил несколько стаканов передо мной, разливая в них ярко-красную жидкость, и тихо сказал: — Будь другом, передай это Бэкхену и Минсоку. — Не хочу… — честно признался я, открытыми глазами всматриваясь в лицо бармена. Он равнодушно пожал плечами и сам передвинул стаканы, не обращаясь к заказчикам, и вернулся на бывшее положение передо мной, поднимая свои огромные отчуждённые глаза. Встретившись с этим взглядом, я словно слетел с тормозов, мне почему-то захотелось высказать этому парню все, что накопилось за проведённое здесь время, а он как будто для этого и стоял передо мной, это была часть его работы — Какое место странное… Атмосфера тут удушающая, пропитанная человеческим горем. Мне так неуютно среди всего этого. Я привык к тишине и свету, а ещё к одиночеству. Эти люди… — я повернул голову в сторону горячо спорящих Криса с Бэкхеном и Лу с Минсоком, не пытавшихся их разнять. Кенсу понимающе кивнул — Они не способны жить без постоянного бессмысленного общения. Это как спасательная нить Ариадны… Им страшно остаться наедине с собой, погрузиться в свои мысли и чувства. Потому что не вытерпят этого. Поэтому и отвлекают себя от реальности… Как мне их жаль… — Ого, ты не такой, как все мои посетители… — Кенсу смотрел на меня все теми же презрительными глазами, но в них уже не было равнодушия. Было что-то живое. Понимающее. Человеческое. Близкое мне. Он поставил передо мной стакан темной газированной жидкости и усмехнулся краем рта — Это обычная кола. Без градусов, но калорийная… Я вижу, ты ещё ребёнок. В бар хоть можно? А зовут тебя как? — Чанель. Мне уже 18. — сказал я тоном обиженного первоклассника. Это случайно так вышло. Мне нравится этот парень. Кажется, я могу быть собой рядом с ним. Он умеет понимать — А тебе сколько? Ты давно здесь работаешь? А вот им сколько? И кто они вообще такие? — я вновь обратился взглядом к другой стороне стойки, где спорщики уже устали от своих перебранок и просто тихо общались. Кенсу улыбнулся шире. — Послушай, Чанель. Ты видишь гораздо яснее и правильней многие вещи, которые этим людям непонятны совершенно. Они уже разочаровались в жизни и потеряли ее смысл. Ты же можешь понимать все скорее потому, что ещё не сталкивался с настоящими проблемами, твои идеалы очень возвышены, и, честно, я понять не могу, как ты здесь оказался… За стойкой с Бэкхеном. Поверь, кто-кто, а этот тебе точно не чета. Та ещё гадина… — Кенсу осторожно покосился в сторону Бэка. Я последовал его примеру. Он улыбался так искренне, казался таким необычайно притягательным, что было сложно поверить в то, что под крышкой этой шкатулки была не фарфоровая балерина, а ядовитая змея со смертельным жалом. Я не хочу в это верить. Кенсу, вздохнув, продолжил — Я не знаю, что сделало его таким… Он никого не любит, не ценит, не верит. Прогнивший насквозь. Не делай глупости, не обольщайся им. Тебя предадут и бросят. Я знаю. — тихо закончил Кенсу. Мне показалось, что он сказал это с толикой отчаяния, на какое был способен. Я видел, как этот на первый взгляд непроницаемый парень открывал свои слабости, душу. Я часто замечал в себе способность необдуманным словом вызывать в людях нечто, заставляющее их поверить мне. Я никогда не делал этого специально и понимал только, что хочу узнать, помочь. Показывал своё ненавязчивое участие. И мне верили. Я хочу узнать, что скрыто в душах этих людей, какое несчастье каждый из них хранит. В чем причина разочарования в жизни… Возможно, все получается из наивного любопытства. Главное, что получается. Больше всего я хотел узнать тайну Бэкхена. Этого настолько странного, разного, пугающего, но ещё более обольстительного в своей неизвестности человека. Хочу узнать, как в одном хрупком пареньке может сочетаться столько всего. Лицемерие ли это, страдание, боль потерь или несчастная любовь… Столько всего можно разглядеть в глубине этого матового взгляда… А сейчас мне пора. Я засиделся здесь, не заметя, как в раздумьях пролетело несколько часов. Музыка стала громче. Кола хоть и отрезвляла, но выпитая стопка сочжу сказывала своё. Голова раскалывалась. От бесконечного потока мыслей, битов, ставших ярче пятен прожекторов, мелькающих уже в большом количестве людей на танцполе, духоты, запаха сигарет, пота и алкоголя. Мне нужен воздух. Свобода. Я поднимаюсь со стула и бегу к выходу. На расстоянии десяти метров меня успели раз пятьдесят зажать в углу, полезть целоваться и попытаться облапать… И вот кровавые шторы передо мной. Я уже выдыхаю с облегчением, как кто-то цепляется за мой рукав. Ничего удивительного, но я все же повернулся… И встретился с игривым, пьяным взглядом Бэкхена. — Куда ты? Не уходи… — капризным голосом заверещал он, прижимаясь щекой к ткани моей куртки. Я попытался осторожно отцепить его руки. — Я надеялся, что ты забыл про меня… — сказал я, веря, что это на самом деле ложь. Бэкхен неожиданно трезво взглянул на меня. — Такие люди не забываются, Чанни. Я не смогу. Возвращайся. Я буду рад увидеть тебя снова. И очень буду ждать. Пока. — проговорил он и, слабо улыбнувшись, полез обратно к стойке через толпу, швыряющую его хрупкое тельце из стороны в сторону. Не успев ничего надумать, я выбежал из клуба вверх по лестнице и с силой толкнул тяжелую дверь, подставляя лицо свежему воздуху. Я открыл глаза и замер: с неба крупными хлопьями падал белый пушистый снег. Снег… Я шагнул на тонкий белый ковёр, прислушиваясь к хрусту под ногами, и издал радостный крик. Вприпрыжку я побежал вон с этого мрачного двора. А когда в последний раз взглянул на темную дверь с изображением яркого трефа, обещая себе обязательно вернуться, заметил человека, который, не двигаясь, долго не сводил с моей фигуры взгляда из-под чёрного капюшона и спущенных темных очков. Странно… Я не хочу взрослеть, нет. Но я хочу научиться видеть человеческие несчастья и стать способным помочь им.