Счастливые люди не ходят в клубы

Месяц прошёл с моего первого похода в клуб. С тех пор я стал частым гостем в Трефе. Потому что там меня ждали. Мне удалось найти общий язык со странной парой Криса и Лу. На самом деле, они классные ребята... Просто запутавшиеся. Я часто разговаривал с Ханем. Он многое мне рассказал про себя, про своего непутевого парня. Мальчик, похожий на оленёнка, которому на вид не дашь больше 19, ой как много всего пережил... За 24 года-то. Ему просто как-то не везло в жизни. В отличие от Криса, который жил и никогда не задумывался о смысле своего существования. Будучи выходцем из небогатой семьи, он никогда не отказывал себе в развлечениях, стоящих немало, транжиря последние деньги с бедных родителей, беспамятно влюблённых в избалованного сыночка. Крис, закончив вуз, нигде не работал, не помогал своим старикам и никогда не испытывал угрызения совести, видя, как из последних сил трудятся пожилые родители, чтобы прокормиться, вовремя уплатить за аренду и удовлетворить все прихоти обожествляемого сына. Лу был другим. Пусть без образования, до смешного наивный, ревнивый, влюблённый, но он был чистым, понимающим, со всеми своими недостатками, добрым и простым. С ним мне было легко. Он уже несколько лет жил независимо от родителей, снимал квартиру, отказывался от любой материальной помощи, устроился в прибыльном кафе администратором, и ему было достаточно этого, чтобы жить хорошо. Он был страстно влюблён в Криса, не видел никого вокруг себя, кроме него. Обожал. Для него Крис был наркотиком, в его непростом положении источником наслаждения и эйфории. И я видел, как Лу страдал каждый раз, когда Крис не так смотрел на проходящего вульгарно раскрашенного паренька или слишком громко смеялся с Бэкхеном, незаметно проходясь рукой по его бедру. Мне было искренне жаль этого 24-летнего ребёнка. В противопоставление ему я могу говорить про Минсока и Кенсу. Первый - ровесник моей сестры, совсем взрослый и развитый мужчина. Я до сих пор не знаю кто он, откуда. Но его взгляд всегда заставляет меня сжиматься, почувствовать своё ничтожество. Очень сильный, пугающий. Словно у него есть безграничная власть в мире, над людьми, над своими чувствами. Словно он рождён среди роскоши, какой не достоин увидеть простой смертный. Это отражалось в бездонном взгляде его чёрных глаз. Обладателям подобной духовной мощи в пору быть крупными предпринимателями или правителями... Но я плохо знаю Минсока. И какие тайны он хранит, мне не известно. А Кенсу... Этот Кенсу пугает ещё сильнее, чем Минсок. С ним все более, чем очевидно: парень лишь на год меня старше, первокурсник, учится в лучшем вузе, подрабатывает в клубе.... Что может быть страшного? Но он слишком глубокий, в нем совмещается столько всего, что невозможно поверить, что это один человек. Лучший на курсе, а в то же время губящий вечера в дешевом клубе. Презрительно и равнодушно относящийся к людям, но в то же время понимающий и сострадающий. Влюблённый в светлые мечты, но в то же время страдающий от воспоминаний. Его бездонные глаза засасывают, он впитывает в себя твою душу и словно напитывается от неё жизненной энергией. Вампир... У него не хватает собственных сил, чтобы жить в полную меру. И он незаметно берет их у своих клиентов. Кто-то лишил его возможности полноценно существовать. Высосал всю душу, опустошив полностью, оставил лишь глубокие, бездонные глаза, лишенные интереса к жизни и ее радостям. И я предполагаю, кто это.... Под влияние этого человека попасть нетрудно, не устоять перед ним ещё легче. Полюбить его невозможно, а влюбиться очень просто. Мне страшно. Я боюсь боли, которую он может причинить. Потому что с первых мгновений я начал тонуть в нем, подчиняться, начинал зависеть. Влюблялся. Сознание этого меня пугало. А он... Он - Бэкхен. Парень с темным прошлым, которого объяснить не могли даже близкие его друзья. Сам он упорно не говорил, притворяясь, что все в порядке. Мило улыбался, охотно разговаривал с людьми, старался быть искренним. Я понимал, что не знаю о нем почти ничего. Но он был таким пленительно закрытым, неизвестным, таинственным, что невольно хотелось быть рядом с ним постоянно, пытаться понять, объяснить его, стать ближе, чтобы он сам с готовностью раскрыл свою душу. Я постепенно осознал, что это желание стало одержимостью. Я хотел видеть его постоянно, разговаривать, слушать его бархатный голос, тонуть в бездонных, цвета застывшей земли, глазах... Другого сравнения я подобрать не могу... Ведь они матовые, словно кукольные, не живые... Но такие манящие. Я был влюблён в них. И долго боялся признаться в этом даже самому себе. Но Бэкхен ещё не знает. Не знает, что подчинил своей воле одного глупого ребёнка, до сих пор считающего себя сильным, уверенным натуралом. Я не говорил... Но может знает. Видит. Смеётся надо мной и наслаждается моей глупостью, ждёт, когда я сам ему открою свои чувства... А там... Я даже предположить не могу, что он будет с этим делать. Пошлёт ли, насмехнется, примет... А что буду делать я, если он примет меня? Тогда я соглашусь быть его полностью. Я вскочил с кровати с намерением бежать навстречу любви, как вдруг послышалась противная трель телефонного звонка, разрушившая все волнующие грезы. Я в раздражении подбежал к столу, где заливался мобильник, и замер на секунду. Но потом быстро схватил аппарат, отвечая на входящий, и, жадно сжав трубку во вспотевшей ладони, радостно закричал: — Сехун! Ты живой! И помнишь обо мне? Ты вернулся из Австралии? Я так скучал, мой вредный донсен... — Ей, не ори ты так! — послышался хоть и искаженный динамиком, но совсем ещё детский голос на той стороне связи, которого я очень давно не слышал — Да знаю я, что ты тут умираешь в тоске по мне, вот и решил почтить тебя своим визитом. Я вернулся с учебы два дня назад, и мне нужно как-то отвлечься. Когда и где мы можем встретиться? Вдруг мне в голову ударила одна безумная идея. Я не успел все обдумать прежде, чем оживленно заговорить: — Приезжай часам к шести ко мне... Свожу тебя в одно местечко. — Ммм... Что-то Чанни там мутит. Ну окей. — на линии послышались короткие гудки, и я опустил телефон, бессильно выдохнув из легких накалившийся воздух. О Сехун - сын друга и партнера моего отца, владельца, пусть не такой обширной, но прибыльной корпорации. Уже третий год он учится в далёкой Австралии. Мой единственный товарищ, с которым прошло все детство. Верный друг, кто, наверное, знал и понимал меня лучше всех. Сехуну было только 17, а он был совсем взрослым мужчиной. Самостоятельный, расчетливый, умный, способный построить себе жизнь такой, какая будет хороша именно для него. Я восхищаюсь его «взрослости», но порой мне стыдно и обидно за себя, за то, что он, парень, который младше меня, полностью независимый, повзрослевший, а я ещё такой ребёнок... Но смогу ли я доказать ему, что тоже расту? Чем? Свожу в свой подсобный клуб? Познакомлю со своими сомнительными приятелями? Ха, как наивно. Но на большее я, увы, не способен. От глубоких мыслей меня отвлёк стук в мою комнату. Я вздрогнул и, не успев взглянуть на часы, удивленно уставился на заскрипевшую дверь. На пороге появился высокий широкоплечий парень со строгим взглядом из-под густых бровей и легкой усмешкой на пухлых губах. Почему-то рыжие волосы выбриты на висках, а короткая челка уложена на бок. Я долго не мог признать в этом мужчине кого-то знакомого мне, пока он, шире ухмыльнувшись, не заговорил детским голосом, совсем немного шепелявя: — Ха, а ты совсем не изменился... Такой же мудак, что был 3 года назад. Чего, не признал? — парень положил руки в карманы узких чёрных штанов и демонстративно повертелся передо мной. — С-сехун? — робко проговорил я, не спуская испуганного взгляда с лица этого взрослого мужчины. Рядом с ним я казался таким ничтожным, беспомощным ребёнком... Ещё сильнее усугубляло ситуацию то, что при этом я оставался его хёном. Сехун не мог сдержать веселого смешка и, подойдя ко мне, щелкнул узловатыми пальцами мне по носу. Я, немного отрезвившись, резко обвил руками его тощие бёдра, утыкаясь лбом в рельефный пресс, и глупо рассмеялся — Ты вернулся... Я так тебя ждал! Не бросай меня больше, слышишь? — Ты тут совсем без меня с катушек съехал? Тебе ж уже 18 исполнилось! Кстати, с прошедшим. У меня для тебя есть кое-что... — Сехун, взъерошив мои кудри, ненавязчиво отстранил руки с себя и, взяв свой рюкзак, подошёл ко мне. Неловко открыв его, он достал из самых недр небольшую коробочку и протянул мне. Скользнув взглядом чуть ниже подарка, я заметил выпавшую из рюкзака Сехуна фотографию и, проигнорировав протянутую упаковку, наклонился вниз, чтобы подобрать небольшую карточку. На снимке замер в волшебном танце смуглый юноша с воодушевленным, красивым лицом. Казалось, он жил этим движением, вкладывал в него всю свою сущность. Вот-вот фото оживет, и он унесётся куда-то ввысь, следуя за своей вытянутой рукой... Я не мог отвести восхищенного взгляда с этого живого, страстного лица. Сехун, заметив в моих руках карточку, нахмурился и тут же отнял ее, бросая подарок рядом со мной. — Кто это? — вырвалось у меня прежде, чем я успел заметить искры гнева в потемневших глазах Сехуна. Он быстро кинул фотографию в рюкзак и отвернулся. Я решил не усугублять ситуацию и робко потянулся к подарку. В небольшой коробочке, покрытой атласом, на красной бархатной перине лежал новенький кожаный бумажник. Я недоумевающе сложил брови, беря в руки неожиданный подарок. Развернув кошелёк, я наткнулся на сложенный листок бумаги и хотел его развернуть, как Сехун, резко повернувшись, забрал бумажку из моих рук и положил на стол под стопку книг. — Потом прочитаешь... — тихо сказал он. Я поднялся, становясь напротив Сехуна. — Эй, забей... — как-то невпопад проговорил я, виновато опуская голову. Неуверенно взглянув на друга и поймав все тот же осуждающий взгляд, я медленно начал, запинаясь на каждом слове — Т-ты же хотел отвлечься... Пойдём, я обещал тебя кое-куда сводить. Я пошёл к двери, стараясь выглядишь как можно непринужденнее. Но было сложно. Я чувствовал себя виноватым перед другом, узнавшим что-то запретное, чего мне никак нельзя было знать. Да и письмо, что Сехун не позволил читать, не давало покоя. Я вышел из комнаты, не оглядываясь на младшего, и быстро прошёл к порогу, где, надев тёплый пуховик, смущённо ждал друга. Всю дорогу до заброшенного квартала мы молчали. Отвыкший от здешних морозов, Сехун кутался в большой шерстяной шарф и угрюмо смотрел вперёд. Когда же мы остановились перед дверью с ярким трефом, он недоумевающе изогнул бровь и взглянул на меня. — Куда это ты меня привёл? — спросил он, недоверчиво сузив глаза. Я, ничего не говоря, отворил дверь и, взяв друга за руку, потащил в темноту. Мы быстро миновали ступени и красные шторы. Я как в тумане понимал все происходящее, протаскивая ошарашенного парня к стойке, откуда весело улыбались мои приятели. — Кого это ты притащил? — вместо приветствия проговорил Бэкхен, враждебно заглядывая в расширившиеся глаза Сехуна. Я быстро подошёл к старшему и неловко клюнул носом в его макушку. Тем временем остальные: Крис, Хань, Минсок и Кенсу — за стойкой с любопытством разглядывали смущенного Сехуна. Бэкхен повернулся и, обвив руки вокруг моих боков, прижался щекой к сократившемуся прессу, обиженно приговаривая — Зачем ты сюда кого-то водишь? У тебя же я есть... А кто это? — Ребята, это Сехун. Мой лучший друг. Сехун, это ребята: Крис, Хань, Минсок, Кенсу и... Бэкки. — я ткнул пальцем в волосы Бэка, ластившегося ко мне как кот. — Ой ли... Какооой мужчина. И как вас судьба вместе с этим балбесом свела? — с насмешливой улыбкой проговорил Лу, обращаясь к Сехуну. Я внимательно посмотрел на них. Мне сразу бросилась в глаза реакция моего друга на Ханя. Из всех ребят только на него он смотрел как-то по-особенному... Внимательней, что ли. Дольше. А Хань тем временем, казалось, забыл про Криса, который, не найдя в новом госте ничего интересного, вернулся к разговору с Минсоком. Он тоже казался каким-то другим. Не таким, каким всегда был с другими парнями помимо Криса. Глубоким, заинтересованным. На меня он так не реагировал. Между ними завязался, как мне показалось, неловкий разговор. Может быть, я чего-то не знаю про своего друга? Его же не было так долго, я мог многое упустить. В любом случае, Хань хороший человек. Он не сделает больно. Я повернулся к Кенсу, которого ещё не приветствовал сегодня. Он казался таким счастливым, его бездонные глаза сияли... В таких всегда пустых, чёрных глазах в бешеном танце кружились разноцветные искры. Какой же он красивый, когда в его глазах горит жизнь. — Здравствуй, Кенсу-хён. Чего ты такой радостный? — сказал я, прижимая к себе Бэка, который все ещё не хотел отцепляться от меня. — А? Чанель? Ты здесь? Привет. Я тебя не заметил. — ответил бармен, выныривая из глубины своих мыслей. Заглянув в его глаза, я впервые не ощутил себя опустошаемым этим взглядом. Наоборот, мне показалось, что, глядя на Кенсу, я наполняюсь чем-то светлым, прекрасным... Это удивительно. Ничего подобного я не испытывал раньше, когда смотрел на людей. Тем более на этого человека. Никто не хотел делиться своими скупыми эмоциями, прятали все в себе. Жадные. Кто-то наоборот питался твоими чувствами. Как Кенсу. Но я никогда не встречал взгляда, где была отдача, желание поделиться собой с окружающими. Мне говорят, что я так смотрю на мир. И теперь немного понимаю, почему ко мне тянется столько людей. Все хотят немного напитаться энергией, которую с такой охотой я готов отдавать. В сияющие, живые глаза хочется смотреть вечно. Сейчас Кенсу отдавал. Хотел поделиться. Он чего-то с нетерпением ждал. Я неотрывно смотрел на него. Вдруг мне показалось, что я вот-вот ослепну, потому что эти глаза в какой-то момент засияли, загорелись с такой силой, что смотреть в них стало невозможно. Кенсу несколько мгновений смотрел сквозь меня, а потом, выйдя из-за стойки, исчез в толпе танцующих людей. Я задрал голову, стараясь высмотреть знакомую макушку среди множества других, и на мгновение забыл как разговаривать, когда увидел Кенсу, прижимаемого к дальней стенке каким-то парнем. — Бэк... Бэкхен? Кто там в углу... кхм... засасывает Кенсу? — услышав мой вопрос, Бэкхен резко отстранится от меня, тут же вскакивая и пытаясь высмотреть кого-то за мной. Вдруг он, широко улыбнувшись, замахал руками. Я повернулся. К стойке подходил счастливый Кенсу, прижимающийся к какому-то высокому темнокожему, невероятно красивому и приветливо всем улыбающемуся парню. Я присмотрелся. Знакомое лицо... Где же я его видел.... — Ким Кай собственной персоной! Ребята, бог танцев, секс символ нашей подсобки и всей великой страны вернулся! — радостно заорал Бэкхен подскакивая на месте. Танец... Я вспомнил это лицо. Юноша с фотографии, что выпала из рюкзака Сехуна. — Ты загорел ещё сильнее в своей Австралии? Ну все. Больше мы тебя никуда не пустим. Знаешь как трудно было следить за Кенсу? Он же в отчаянии невменяемым был! В следующий раз ты тогда с собой его бери. Мы снимаем с себя ответственность за него! — продолжал Бэкхен. А я незаметно взглянул на Сехуна и ужаснулся. Мой друг, парень, который никогда не показывал ни единой сильной эмоции, стоял в полном ауте, стеклянными, невидящими глазами, полными тупой боли и непролитых слез, устремился к улыбчивому парню, прижимающему за талию счастливого Кенсу, который в полумраке клуба не видел Сехуна. Ребята с радостью приветствовали их, казалось, давнишнего друга, перебивая друг друга вопросами и торжественными речами, обращёнными к новоприбывшему парню. Тот с охотой отвечал, все внимание отдавая друзьям и маленькому Кенсу, который, забыв про свою работу, бесконечно ластился к нему. У меня появилась глупая идея, которая, скорее всего, разрушит всю идиллию ситуации, но которую так хотелось осуществить. Я взял за руку Сехуна и, натянув дежурную улыбку, нарочито громко заговорил, вытягивая своего сопротивляющегося друга на свет. — Привет! Я Чанель. За то время, пока тебя не было, я успел стать одним из этой веселой компании, так что, считай, мы товарищи. А это мой лучший друг Сехун. — я широко улыбнулся, проталкивая его перед собой. Все недоуменно уставились на нас, прекращая свои оживленные разговоры. Когда смуглый парень взглянул на нас, счастливая улыбка быстро сползла с его пухлых губ, и он беспомощно замер, с испугом глядя на Сехуна, и быстро убрал руку с талии Кенсу, аккуратно отстраняясь от него. — Здравствуй, Чонин. — с толикой грубости прошипел Сехун, скрывая за ней отчаяние. Все парни удивленно переглянулись. Как я понял, «Чонин» - это настоящее имя Кая. И распространяется оно только в очень узких кругах. Незнакомец никак не мог его узнать, тем более, что в этот вечер к парню обращались исключительно под именем «Кай». — Здравствуй, Хунни... — тихо ответил Кай, опуская голову. Остальные никак не могли сообразить что именно сейчас происходит. — Вы знаете друг друга? — почти взвизгнул Кенсу, огромными глазами глядя по очереди то на Сехуна, то на Кая, и медленно отошёл от него. — Да. К сожалению. — проговорил Сехун, кидая последний пугающий взгляд на Кая, и, вырвав руку из моей, стремительно пошёл к выходу, грубо расталкивая всех встречных людей. Я, взглянув на ошарашенных ребят, рванулся за ним. Сквозь безумную толпу, сквозь духоту, запах пота и алкоголя, сквозь страх и непонимание я пробирался к кровавым шторам, за которыми минутой ранее исчез мой единственный друг. Хотел догнать, успокоить, помочь, понять... Узнать. Узнать, что сделало его таким. Кто ему этот парень. Почему сейчас так больно. Я хотел узнать, потому что этот человек был мне очень близок, потому что я хочу разделить его боль, хочу, чтобы мы нашли выход вместе. Вдруг кто-то с силой сжал мое плечо, останавливая на месте. — Не нужно. Он когда успокоится, сам все объяснит. — послышался знакомый бархатистый голос. Я медленно повернулся. Бэкхен мерил меня сосредоточенным взглядом из-за спутавшейся челки. — Тогда... тогда ты пошли со мной... — запинаясь, проговорил я. И, крепко сжав тонкое запястье старшего, потащил его к кровавым шторам, на лестницу и к выходу. Я не знаю зачем, почему туда, почему сейчас. Я просто хотел увести Бэкхена от всех и сказать что-то бесконечно глупое. Он не сопротивлялся. Позволял делать с собой все, послушно следовал за мной в неизвестном направлении. Когда мы оказались на улице, среди заброшенных, чёрных зданий, на грязном дворе, слабо освещаемом единственным почти перегоревшим фонарем, где нас окружала лишь тишина, изредка сбиваемая каплями, падающими с крыш, и нашим шумным дыханием, я замер, не отпуская руки Бэкхена, и долго-долго молча смотрел в его матовые, карие глаза. Он так же ничего не говорил. Смотрел, казалось, сквозь меня. Вновь просто позволял смотреть на себя. — Бэкхен... Скажи, пожалуйста, кто такой Кай, почему он с Кенсу... и какое отношение к этому имеешь ты? — с придыханием заговорил я. Бэкхен молчал. Спустя минуту я закончил — Пойми, от этого страдает очень дорогой мне человек... — Ты хочешь узнать об отношениях Кая и Кенсу или о том, почему второй тебе про меня всякие истории рассказывает? — усмехнулся Бэкхен, вытаскивая свою руку из моей. Он отвернулся и, спустив рукава своего растянутого серого пуловера, подошёл к ближайшей стене, где начал вырисовывать носком ботинка одному ему понятные узоры у ее основания, пиная близлежащие камушки. Я подошёл и прислонился к стене перед ним, выжидательно заглядывая в серьезное лицо — Я думал, ты не за этим пришёл... Ладно. У Кая и Кенсу любовь началась ещё со средней школы. Ну, Кенсу то в старшей был, а этот малявка... Ему ж всего 17, он даже аттестат не получил. Кай серьезно занимался танцами, это стало главной его страстью, помимо Кенсу. Он стал часто уезжать на долгое время, чтобы принять участие в концерте или очередном фестивале. А Кенсу страдал без него, ломался. Вот и пришёл однажды в наш клуб. Даже работать устроился. Потом как-то и Кая привёл. А это такое солнце... За вечер сделал всех хорошими друзьями. Есть в нем какая-то особенная энергетика. Он отдаёт гораздо больше, чем мог бы забрать. Таким людям как Кенсу это необходимо. Нужно постоянно от кого-то напитываться. Поэтому он всегда такой депрессивный, когда Кая долго нет рядом. — Бэкхен замолчал и посмотрел на меня. Его лицо не выражало ничего совершенно. Было даже жутко смотреть на него. А он, ухмыльнувшись, продолжил — Как-то раз, когда Кай был в длительном отъезде, я неудачно помог Кенсу. А он злопамятный. Всегда будет мне это припоминать. И я даже представить не могу, что этот влюблённый, всегда такой верный мудак Кай способен сделать не в угоду Кенсу. Так что понятия не имею, что он мог там за 2 месяца, которые провёл в Австралии, надурить. Кай хороший парень. Не нужно обвинять его в проблемах другого человека. — сказал Бэкхен и повернулся ко мне. Я понял, что больше он рассказывать не станет, объяснять тем более. Поэтому глупо покивал головой. Бэкхен пошёл обратно к клубу. И я вдруг подумал, а что, если сейчас я скажу то, о чем столько думал, принимал, пытался объяснить и понять. — Подожди... — я быстрым движением поймал узкую ладошку. Бэкхен медленно повернулся, выжидательно заглядывая мне в глаза. Я смутился. Признаться в чём-то таком личном, чего никто ещё от меня не слышал, открыть себя, показать истинные чувства сложно. Я ещё не знаю, что именно испытываю к этому странному, совершенно чужому, но такому близкому человеку. Я просто хочу сказать. Даже не знаю что именно. Но главное начать. Вдох... Я дышу. Я могу говорить. — Послушай, возможно, сейчас совсем не время и не место, но я должен кое-что сказать тебе... Что-то важное... Просто... возможно, все сейчас слишком запутано, а я испорчу все окончательно... И сейчас не та ситуация, когда такое можно говорить, но... — Подожди. Тихо. Все хорошо... Попробуй сначала, а если не получится, давай скажу я? — с легкой, светлой улыбкой сказал Бэкхен, подходя ко мне ближе, и, остановившись в сантиметре от моего лица, прошептал — Ты тоже мне очень нравишься. Хочешь, будем вместе? Я понял, что в подобной ситуации от меня может потребоваться. Смотрел много романтичных фильмов, где после признания обязательно должен быть поцелуй. И я робко поддался вперёд, еле-еле касаясь губами бархатных губ напротив. Поцелуй длится от силы пару секунд, но этого хватает, чтобы разучиться дышать, отключить сознание и начать переживать за непокорное сердце, норовившее проломить рёбра своими тревожными толчками. Я оторвался и долго-долго смотрел на Бэкхена. Тот кротко улыбнулся и, уткнувшись лбом в мою вздымающуюся в рваном ритме грудь, сцепил руки в замок за моей спиной. Я, устелив руки на гибкую спину, уткнулся носом в его макушку, пахнущую какими-то экзотическими фруктами, и счастливо улыбнулся. *** Я не стал засиживаться в клубе. Под удивленные взгляды парней, направленные на наши с Бэкхеном сплетённые пальцы, я, смущённо отводя глаза, забрал куртку и быстро ушёл. Бэкхен проводил меня, подарив на прощание быстрый поцелуй, и вернулся к ребятам. Видимо, разъяснять это недоумение. Я не помню, как бежал домой, сколько раз споткнулся, сколько людей сбил с ног, во сколько аварий не попал. В голове назойливым писком звучало лишь одно слово: «письмо». Письмо. Мне не хотелось думать о внезапно грянувшем счастье в очаровательном лице Бэкхена. Я не мог до конца этого осознать. Но то, что с Сехуном за то время, что он был на другом континенте, произошло что-то неладное, я осознавал каждой клеткой своего мозга. Нужно понять, чтобы хоть как-то помочь. Этот человек мне слишком дорог. И я сделаю все, чтобы вернуть своего маленького, счастливого друга. Вбежав в двери своего дома, пугая бедную служанку и игнорируя недоуменный взгляд Юры, что сидела в гостиной, читая очередную сплетню в газете, я в два шага перелетел лестницу и оказался у себя в комнате. Неаккуратно упав в своё кресло, я пытался успокоить сердце, что неспокойно билось в груди. Включив настольную лампу, я опустил взгляд на стопку книг, под которую Сехун гневно положил конверт с письмом. Сейчас что-то решится, что-то в отношениях с моим Сехунни необратимо изменится. И мне страшно. Страшно, что теперь у меня не будет единственного друга, что этот мужчина с рыжими волосами и слишком взрослым взглядом, чужой человек, другой, не тот, который был нужен мне... Но дружба понятие гибкое, поэтому я готов рискнуть. Поэтому я готов узнать и довериться этому новому Сехуну. Медленно, словно проводя какой-то торжественный ритуал, я поднял книги и аккуратно распечатал письмо. «Дорогой хён! Пишу из далекой Австралии, в надежде, что ты даже сквозь все расстояние помнишь и ценишь нашу дружбу. А сейчас повод особенный. Хочу поздравить тебя с твоим совершеннолетием... Зная твой характер, я не удивлюсь, что ты не станешь воспринимать это событие как что-то знаменательное, а наоборот, впадёшь в депрессию, будешь тосковать по песочнице и игрушечным машинкам. И для того, чтобы вразумлять тебя, я вернусь домой. С огромной радостью. Ведь я тоскую... Да, знаю о чем ты подумал: «Этот малявка возомнил себя взрослым, воспитывать меня собрался. А хен тут я!» Ахахаах) конечно ты. Но позволь, я кое-что расскажу тебе. О своей жизни вдали от дома. О людях. О том, что я уже давно не малявка, которого ты любил дразнить, и почему. Так смотри... Австралия. Страна-материк, Новый свет... Я издавна почитаю тебя за столицу мира. Я - пятнадцатилетний пацан с маленького кусочка Земли, пацан, что был заперт в шумном городе, в огромном особняке и в жизни видел лишь соседний двор ушастого мальчугана, которому была уготовлена тяжелая судьба, но который сохранил детскую веру и влюбленность в жизнь, который стал моим единственным другом. Я - О Сехун, теперь не там, не в душащей суматохе мегаполиса, а в элитной школе для детей крупных предпринимателей, что предусмотрительно расположилась в маленьком студенческом городке на океанском берегу. И здесь начнётся новая жизнь. Я учился прилежно, был лучшим студентом, директор с удовольствием подписывал похвальные листы и писал письма моему отцу, где изливался в самых лестных эпитетах. А я ни о чем не думал, кроме учебы, до всего было абсолютно фиолетово. Впритык не замечал образовавшийся мой личный фан-клуб, куда в большом количестве входили не только девчонки. Друзей у меня не было, лишь прилипалы, пользующиеся моей популярностью, не более. И хорошо мне жилось, нужды не имел, любовался красотами здешней природы, занимался серфингом и читал сотни страниц ежедневно, домой приезжал раз в полгода, радуясь только встречам с Чанелем, что своей энергией напитывал на следующие полторы сотни дней. Пока однажды не съездил в столицу, куда мои псевдодрузья притащили меня против воли, «проветриться». Типичная история. Красный кабриолет, девицы в бикини, литры алкоголя и элитный клуб. Все это казалось мне настолько примитивным и низким, что я начал зевать, уныло глядя на сцену, где что-то готовилось. Вдруг пёстрая, шумная толпа замолчала. Стало совсем тихо и неуютно. Но вот, сквозь гудящую тишину, громогласным гонгом прозвенела первая нота жалобной скрипки. Столб света опустился на красивую, словно гармоничную статую, фигуру юноши, который, взметнувшись, будто раненый лебедь, начал танцевать... Нет, я не знаю, как описать то, что он делал. Это какое-то высшее искусство, неземное. Люди не умеют так двигаться, так чувствовать... Одновременно в каждом движении смуглых рук, горящем взгляде, мокрых волосах чувствовалась вся мощь природы и уязвимость единой жизни. Он был невероятно красив. Эмоции неуловимо менялись на его лице, пухлые губы приоткрывались в порыве чувств или сжимались, передавая напряжение танцора. Трепетные ресницы вздрагивали в ритм каждому новому такту. Он был бесподобен.... И вот прозвучала финальная нота, парень замер, устремляясь взглядом к вытянутой руке, словно следуя ввысь за ней. Я, не медля, достал полароид, носить который с собой у меня была привычка с детства, и запечатлел последнее движение этого неземного танца на маленькой фотокарточке, которую, я уверен, буду носить у сердца вечно. Тем временем юноша выпрямился и, лучезарно улыбнувшись, поклонился восхищенным зрителям. Затем, под бурные овации, скрылся за сценой. Все пришло в своё естественное состояние: загремели биты, зашумела толпа, полился алкоголь, бикини, красные кабриолеты... А у меня из головы не шёл образ нереального юноши, который теперь, во всеобщем гуле, казался сном. Самым прекрасным сном. Вдруг в голову ударила безумная мысль. Я незаметно обошёл гудящий народ и пробрался за сцену. Туда, где всего несколькими минутами раньше исчез танцор. Здесь, в длинном коридоре с множеством чёрных, лакированных дверей, веселье за стеной казалось далёким и невозможным. Здесь он. И я хочу его найти. Вдруг, одна из дверей приоткрылась, и оттуда быстро выбежал паренёк в чёрной растянутой футболке и с рюкзаком, усыпанным множеством значков из разных стран. И в этом совсем ребёнке было почти невозможно узнать того страстного юношу, что творил чудеса своим телом. Опомнившись, когда танцор почти скрылся в конце коридора, я быстро рванулся за ним и, нагнав на заднем дворе, окликнул. Он резко повернулся и недоуменно уставился на меня. Какой красивый даже с этим нелепым выражением лица... Я глупо улыбнулся, утопая в шоколадных глазах. — Вы чего-то хотели? — первым на ломанном английском нарушил тишину парень. — Что вы, просто хотел выразить восхищение... — не колеблясь, ответил я на корейском. Я уверен, что этот танцор мой соотечественник. Удивление потихоньку покинуло прекрасное лицо парня, и он улыбнулся так лучезарно, что я, кажется, зажмурился. Нереальный... — Спасибо. Я рад, что вам понравилось. — А как вас... — смущенно начал я, но юноша, лишь шире улыбнувшись, продолжил сам. — Чонин. И давай без «вы». Мне только 17... А тебя? — Сехун. Рад знакомству. — я неуверенно наклонил голову, на что был одарён ещё одной чудесной улыбкой. И понял, что пропал... Ким Чонин... казалось, что через несколько часов знакомства я уже знаю о нем все. Но каждый раз, когда ничего уже от него не ждёшь, он сможет поразить тебя. Удивительный парень, совместивший в себе 2 природы. Совместивший в себе повелителя стихии и кроткого человека. Он был солнцем. Светом, которого так мало было в моей жизни. Который дарил только Чанель... Чонин отдавал, не требуя ничего взамен. Был искренним, таким простым и открытым, что казался порой совсем наивным. Но потом я видел бога, что одним движением способен укротить свирепую бурю и дикий ураган... Тогда не было Чонина. Пробуждался Кай. И он подчинял себе, привязывал, влюблял... Я вскоре почувствовал себя зависимым от шоколадных глаз, такой же кожи, которая была сладкой даже на вид, от волшебного танца и солнечной улыбки, что он дарил лишь мне... Чонин сказал, что приехал в Австралию на фестиваль, куда его пригласили, на пару месяцев. В этом году ему ещё предстоит закончить школу на Родине и похлопотать о поступлении в высшее учебное заведение. Я поражаюсь ему. Будучи невероятно талантливым танцором, он мог бы зарабатывать огромные деньги и развлекательной индустрии и без институтского диплома, но Чонин слишком часто и воодушевленно говорит о великих целях, хорошем образовании, правильных приоритетах и любви. Просто о любви. Ведь каждый разговор о СНУ заканчивается именно восторженными одами любви... Это странно. Но я люблю его слушать. Его голос и заливистый смех. Смотреть в его глаза и ненавязчиво касаться бархатной кожи. И, кажется, люблю его... Однажды, в один из многих вечеров, когда я ждал Чонина после его выступления, чтобы отвезти в квартиру, которую мы уже почти полтора месяца снимаем вместе, я слишком тяжело и много думал... Думал, на что решиться, что сказать, как. Думал, а полюбит ли меня Чонин, примет ли Кай. Нужен ли я ему? Выделяет ли он меня среди остальных, или просто снисходительно относится, но как ко всем? Это тяжело... — Здравствуй, Хунни... — послышался оклик. Никто до него меня так не называл, так по-родному. И я до сих пор вздрагиваю, слыша это полное тепла и света прозвание. Я повернулся и не смог сдержать улыбки. Почти как тогда, месяц назад. Чёрная футболка, шоколадные глаза и рюкзак, усыпанный значками из разных стран. Я никак к нему не привыкну... — Здравствуй, Чонин. — улыбнулся я парню и открыл дверцу машины. Мы ехали, сопровождаемые шумом мотора и беспрерывной болтовнёй танцора. Я смотрел вперёд, на трассу, а на светофорах бросал мимолётные взгляды на парня, что в порыве чувств пускался в танец прямо пристегнутым к креслу машины. Милый ребёнок. Как же он мне дорог. — ...И я чувствую, что любовь, она... — тараторил без устали Чонин, а я только вслушался в слова, произносимые им, а не в волшебную музыку его голоса, и резко остановился на обочине в какой-то степи. — Она что? — спросил я, заглядывая в шоколадные глаза, где заплескалось недоумение и смущение на самом дне. — Всеобъемлющая и всепобеждающая. За любовь стоит бороться и жить ради неё. — закончил мысль Чонин, под конец все же не сумев скрыть проступающей на щеках краски. — Чонин... — шёпотом проговорил я. Он медленно поднял трепетные ресницы. Я громко выдохнул. Прекрасен. Чертовски прекрасен. Зардевшись сильнее, Чонин вновь опустил голову. Я, поддавшись неконтролируемым чувствам, положил свою холодную ладонь на его щеку. Кожа истинный бархат, ароматная и нежная... Проведя пальцами по горячей щеке, вниз к шее, где пульсировала фиолетовая венка, я поднял его за подбородок, заставляя смотреть на себе, и, приблизившись к так давно манившим губам, с чувством легкого превосходства прильнул к ним. Я целовал долго, страстно-нежно, стараясь вложить все свои чувства, поделиться ими, попробовать хоть однажды отдать, как это постоянно делает Чонин. И он отвечает. Покорно, стараясь понять... Но вдруг, когда мы были готовы углубить поцелуй, Чонин резко отшатнулся, ударяясь затылком о стекло. Он долго с ужасом, непониманием и сожалением смотрел на меня, а потом, задыхаясь, начал бессвязно бормотать: — Ты... ты не понял. Это не то. Так не должно быть... Ты мой лучший друг, Хунни... — вдруг он замолчал, будто задумавшись, но потом резко взметнул голову и прокричал навзрыд — У меня есть Кенсу! — и, отстегнув ремень, резко выбежал из машины, подхватив рюкзак, но, словно опомнившись, остановился и медленно повернулся, даря мне последний взгляд, полный такой неподдельной боли и сожаления, что мне показалось, будто бабочки в моем животе, счастливо порхавшие минутой ранее, взбесились и диким роем стали метаться внутри, полостая, словно отравленным лезвием, все внутри... Я никогда не забуду этих глаз. Чонин медленно попятился, останавливаясь в метре от двери, и одними губами прошептал: — Прости... И убежал. Я видел, как он запрыгнул на первый автобус. И как уехал от меня навсегда. Тогда был последний раз, когда я его видел. И, кажется, мне не забыть этих чувств. Потому что боль, предательство, ложь - они самые болючие, вгрызающиеся под кожу и запоминающиеся навсегда. После всего, что было между нами, после того, как он влюбил меня в себя, он сказал: «У меня есть Кенсу!». И как мне до сих пор трудно... Поэтому, мой дорогой хён, я желаю тебе приобрести мудрость, осознавать свои действия и контролировать чувства, чтобы было жить светлее и легче, чем мне... Потому что, черт возьми, я до сих пор люблю Ким Чонина. И это очень, очень больно... С праздником, брат. Твой Сехун.»