Ибо в скорби есть алхимия: ее можно превратить в мудрость, и если она не дарует радость, то еще может принести счастье. — Перл Бак
Шли недели, а Гермиона так и не научилась лучше понимать Снейпа. Профессор продолжал избегать людей, уклонялся от общих трапез, а в учительскую и носа не показывал. Побеседовав с домовыми эльфами, Гермиона узнала, что они носят продукты ему в комнаты и он собственноручно готовит себе пищу. Разговаривал он только со студентами и — в порядке исключения — с ней, но всякий раз держался резко и саркастично. На любой неприятный вопрос зельевар либо внимания не обращал, либо отделывался оскорблениями. Гермиона ни на миг не могла представить, что Снейп вдруг изменится и внезапно станет мягким и дружелюбным. Мысль об этом ее пугала больше, чем мысль о стычке с Волдемортом. Она бы просто решила, что Снейп повредился умом. Но все же, учитывая обстоятельства, Гермиона ждала, что он хоть немного изменится. Однако, несмотря на его неизменно холодное и пренебрежительное отношение, порой проглядывало и что-то иное. Через неделю после их первого разговора в лаборатории она нашла на кровати загадочную записку: "Полагаю, у меня есть кое-что ваше". Гермиону разобрало любопытство, и после обеда она отправилась к профессору. Снейп лежал на диване в своей гостиной с книгой в руках. На коленях у него свернулся клубком и мурлыкающий Крукс. Не в силах вымолвить и слова, она застыла в дверях, глядя, как длинные пальцы рассеянно поглаживают рыжую шерсть за ушами кота. — Боже, как он сюда попал? — выдавила Грейнджер. Черные глаза за стеклами очков зажглись весельем. — Понятия не имею. Насколько я знаю, если кошке взбредет в голову куда-то пробраться, практически невозможно ее остановить. — Простите, если он вас побеспокоил. — Вовсе нет. Я люблю кошек, — к ее удивлению, рассеянно возразил Снейп. Гермиона не знала, что ответить. Она просто стояла и смотрела, как он снимает очки и кладет их поверх книги на маленький столик. Обдумывая всевозможные способы понять образ мыслей профессора, Грейнджер ни разу не вспомнила о животных. — У вас когда-нибудь был питомец? — спросила она. Снейп покачал головой. Он полностью погрузился в созерцание бликов от пламени камина на рыжей шерсти. — Нет. В детстве отец не разрешал заводить животных, он их не выносил. В Хогвартсе однокашники без сомнения тоже не стали бы терпеть моего фамильяра. Когда я преподавал... Никогда не задумывался об этом, если честно. В любом случае подземелья не слишком подходят для содержания животных. Ваш кот первый, кто добровольно рискнул спуститься так глубоко вниз. — Крукс считает весь Хогвартс своей территорией. По-видимому, это относится и к вашим апартаментам... — Гермиона ужасно хотела его разговорить. Северус тихо фыркнул. Может, это была всего лишь игра света, но ей показалось, профессор слегка улыбнулся. Я в долгу перед тобой, Шкура. Ты не кот, ты чудотворец. — Можете собой гордиться. Большинство людей он презирает. Крукшанкс всегда придирчиво выбирал друзей. Гермиона никогда не задумывалась, чем именно он руководствуется, но, видимо, Снейпа кот счел достойным усилий. — Великолепно, совсем как я. Мы отлично поладим, — ехидно сообщил Северус, и Гермиона прикусила губу, чтобы не засмеяться. — Как вы прошли в мою комнату, чтобы оставить записку? — поинтересовалась Грейнджер. Она не волновалась, ее терзало любопытство. — Так же, как в кабинет Минервы? — Да. — Может ли кто-то другой это сделать? — Да. Гермиона на миг задумалась. — Что — любой может?! — Нет. — А я могу? — Пока нет. — Даже крошечного намека не дадите, да? — разочаровалась его односложными ответами Гермиона. Профессор слегка улыбнулся в ответ и покачал головой. — Нет, вы и так знаете все необходимое для решения загадки. — Пошли, Крукс... — Она позвала кота, тот приоткрыл глаз и посмотрел на нее, сонно потягиваясь. Улыбаясь, она смотрела, как кот оперся передними лапами на грудь Снейпа и, мурлыча, посмотрел ему в глаза. Затем развернулся и спрыгнул вниз, чтоб подойти к хозяйке. Гермиона взяла его на руки. Северус очищал с брюк рыжие волоски — видимо, мантию в личных покоях он носил редко. — Извините за это. — Шерсть оставляют все кошки, кроме разве что тех жутких лысых сфинксов. Думаю, вряд ли их можно считать настоящими котами, — мягко ответил зельевар. — Так и есть. Я точно не знаю, какой породы Крукс, — думаю, он наполовину перс, наполовину низзл, но могу и ошибаться. — Для своего возраста он замечательно выглядит и достаточно умен, чтобы пройти через мои охранные чары. Думаю, он необычный кот, — согласился Снейп. Именно так! Гермиона владела своим фамильяром — или он владел ею, как ей иногда казалось, — около четырнадцати лет. К тому же следовало учесть, что купила она его уже взрослым. Какой абсурд: обсуждать кошачьи породы со Снейпом! — Интересно. О таком я могла бы болтать с Минервой, а не с вами. Он хмыкнул. — На самом деле, Макгонагалл не так уж любит кошек. Мне кажется, у нее на них аллергия. Очень легко узнать, что директриса недавно превращалась: она сопит, будто у нее сильный насморк. Гермиона подавила смешок. — Тогда почему же у нее именно эта анимагическая форма? — Мне нравится мысль, что в глубине души она мазохистка, — сухо прокомментировал профессор. — Хотя, наверное, скорее всего, Минерва просто не подозревала, что не переносит кошачью шерсть, пока не научилась менять форму. Вы лучше у нее поинтересуйтесь. — Он весело сверкнул глазами. — Только если надумаете спрашивать, пожалуйста, предупредите заранее: не хочу пропустить такое представление. — Ну, тогда вам придется выглянуть из подземелий и опуститься до общения с нами, простыми смертными, — съязвила Гермиона. — Уверены, что стоит так мучиться? — Чтобы позлить Макгонагалл? Разумеется! — Что ж, тогда откланиваюсь, забираю кота и оставляю вас с вашей книгой, — решила Гермиона, — хочу сохранить хоть каплю уважения к своей начальнице. Спокойной ночи, Северус. — Доброй ночи. По дороге к себе Гермиона сказала мурлыкающему коту: — Не знаю, как тебе это удалось, Крукс, но ты и правда заставил профессора улыбнуться. За это ты точно заслужил угощение. Пойдем через кухню, найдем тебе рыбку. — Внезапно ее осенило, она приостановилась и взглянула на своего любимого питомца. — Если ты пробрался в его комнаты самостоятельно, ты легко попадешь туда снова. Так зачем он потрудился сообщить мне, что ты у него, ты ведь ему не мешал? Неужели величайший в мире мизантроп соскучился по компании? Крукшанкс в ответ лишь загадочно зажмурился.* * *
Этот разговор оказался для Грейнджер огромным сюрпризом, и она утвердилась в решении познакомиться с настоящим Снейпом. Например, хорошо бы снова заставить его улыбнуться. Обычно его физиономия ничего, кроме невозмутимости, ухмылки или насмешки не выражала. Гермиона не раз становилась свидетелем его яростных припадков; видела и агонию профессора, когда тот умирал на полу Визжащей хижины, но вспоминать тот трагический эпизод не любила. Интересно, как его изменит настоящая улыбка?* * *
Двадцать девятый день рождения Гермионы Грейнджер выпал на субботу в конце сентября. По утру она отправилась в учительскую, чтобы принять подарки и поздравления от коллег. Все удивились, когда явился Снейп, — так редко его нога ступала в это помещение. По своему обыкновению, зельевар выглядел усталым и раздраженным; он направился прямиком к кофеварке в углу. — Что привело вас сюда, Северус? — окликнула Гермиона. — Кофе закончился, — буркнул себе под нос Снейп. Определенно, ранние подъемы — не для него. Профессор налил себе чашку жгучего напитка — всегда предпочитал крепкий и без молока. Сахар он, в зависимости от настроения, либо вовсе не клал, либо сыпал столько, что Гермиона ужасалась. Прихватив свой кофе, Снейп повернулся и почти дошел до двери, когда вдруг обратил внимание на происходящее. — У вас день рождения? — нейтральным тоном поинтересовался он. — Да. К разочарованию именинницы, профессор так ничего и не сказал, просто вышел из комнаты. Гермиона переглянулась с коллегами и демонстративно закатила глаза, качая головой. Можно подумать, от простого "с днем рождения" у него бы язык отсох! Каждый раз, как ей казалось, что Снейп немного смягчился, он откалывал подобные фокусы. Гермиона все гадала: осталось ли в Северусе хоть что-то, кроме той горькой оболочки, которую он показывал миру? Вернувшись после обеда в свои комнаты, она пожалела о своих мыслях: в гостиной ее поджидало потрясающее изысканное украшение из бумажных цветов — три красных и три белых розы. Ни открытки, ни записки к цветам не прилагалось. Но кто в Хогвартсе, кроме Мастера зельеварения любит оригами и может тайком пробраться к ней в комнату? Поблагодарив его, в ответ Гермиона получила лишь недоуменный взгляд — профессор нетерпеливо сообщил, что не знает, о чем она говорит. Сколько Гермиона ни вглядывалась в его лицо, ни малейшего признака, что Снейп врет, так и не заметила. Глупо думать, что она вообще хоть немного его понимает.* * *
До конца октября они виделись мало. Исследования профессора все еще находились на этапе разработок. Гермиона знала, что порой он ходит в библиотеку за книгами по физиологии человека, целительству и темной магии. Сама она старалась брать те тома, которые он, кажется, пока не читал. Минерва, не слишком, впрочем, упорствуя, настаивала, чтобы Снейп иногда все же присоединялся к своим коллегам в учительской. Видимо, директриса поняла, что пропасть между Мастером зелий и всеми остальными до добра не доведет. Северус неохотно повиновался. По вечерам он час или два сидел в учительской в своем обычном углу, проверяя работы учеников или листая газеты. Он словно совершенно не обращал внимания на окружающих. Однако Гермиона была уверена, что он прекрасно слышал, о чем говорится вокруг. Скорее всего, он и послушался-то Макгонагалл отчасти лишь потому, что просто хотел быть в курсе событий. Общие трапезы Снейп по-прежнему отказывался посещать, но присутствие на праздниках для всех сотрудников оставалось обязательным. Именно поэтому Гермиона обнаружила себя сидящей рядом с ним на Хэллоуин. Зельевар пребывал мрачном даже для Снейпа в настроении и без аппетита гонял еду по тарелке, глядя в пространство перед собой. Таких черных провалов под глазами она у него еще никогда не видела. — С вами все в порядке? — мягко спросила Гермиона. Он не ответил. Казалось, даже не слышал ее — плохой знак, ведь Снейп всегда был настороже. — Северус? — Что?! — рявкнул он раздраженно. — С вами все в порядке? Снейп посмотрел на нее и снова воззрился куда-то вдаль, не снизойдя до ответа. Что толку пытаться его разговорить? Все равно в ответ получишь только очередную отповедь. Но Гермиона и в самом деле переживала за профессора. — У вас был еще один приступ? — очень тихо пробормотала она, убедившись, что никто не подслушивает. Снейп наградил ее несколько удивленным взглядом, будто ему не приходило в голову, что это может ее как-то заботить. — Нет. — Тогда что? — Вы можете хоть раз заняться своими делами? — отрезал профессор, сгорбил плечи и отвернулся. Гермиона пожала плечами и снова занялась едой. Хочет дуться, пусть дуется. Через минуту послышался вздох. — Если вам так любопытно, я не мог заснуть, — пробормотал Снейп. — Я думала, это ваше обычное состояние, — сухо заметила она. Зельевар страдал ужасной бессонницей. В Хогвартсе из Золотой Троицы оставалась лишь Гермиона, само собой, Карта Мародеров досталась именно ей. Открой карту в любое время дня и ночи, увидишь все то же: маленькая точка, помеченная как Северус Снейп, беспокойно движется в его кабинете, лаборатории или гостиной, и очень редко в спальне. Профессор зыркнул на нее. В отличие от прочих его знаменитых взглядов в этом буквально читалось: "Чтоб я вам еще раз хоть что-то рассказал!" Гермионе стало немного стыдно. — Что-то случилось? — мягко попыталась она выразить свои сожаления. Извиняться прямым текстом было никак нельзя — Снейп этого на дух не переносил. — Не люблю это время года, — коротко объяснил он. По опустившимся плечам профессора Гермиона поняла, что разговор окончен. На вопрос он ответил и, видимо, счел, что сказал достаточно. Повернувшись к своей тарелке, Грейнджер задумалась над его словами. Что именно он не любил: осень, октябрь или Хэллоуин? Она уже собралась ложиться спать и тут ее, наконец, осенило. Это какой же дурой надо быть, чтобы не догадаться... Конечно! Хэллоуин восемьдесят первого — худшая ночь в жизни Снейпа. Он не просто потерял единственного небезразличного ему человека, но и сам стал тому виной. Гермиона устроилась на кровати и принялась размышлять дальше. А ведь это еще далеко не всё. Со Снейпом всегда всё не так просто и понятно, как кажется на первый взгляд. Самое худшее, конечно, гибель Лили. Но и смерть Джеймса тоже наверняка на него повлияла, неважно, что он ненавидел Поттера. Тот спас Северусу жизнь, а Снейп не смог отплатить тем же. Далее, падение Волдеморта. Хотя Снейп к тому времени перешел на другую сторону, он, должно быть, еще чувствовал некую преданность по отношению к первому хозяину. Кроме того, смерть Поттеров ознаменовала нарушенное обещание — Дамблдор взялся защитить Лили и ее семью в обмен за то, что Снейп станет шпионить в пользу Ордена, но так и не смог сдержать слово. — Неудивительно, что ему не до сна, — пробормотала она Крукшанксу, который пристально таращился на нее. — Внезапно ей в голову пришла идея. — Крукс, сходи проведать Северуса? Ему сейчас нужен друг. Тот, кто не умеет разговаривать, подойдет лучше всего. Вряд ли ему захочется с кем-то поделиться, хоть он и нуждается в этом. Пожалуйста... Кот наградил ее долгим взглядом. Потом встал, потерся плоской мордой о ее губы, успокоительно мурлыча, спрыгнул с кровати и, взмахнув хвостом, исчез за дверью. Магловские психологи часто используют в терапии животных — рассуждала Гермиона — особенно в случаях депрессии и психических расстройств. Когда ей самой снились кошмары или она вовсе не могла заснуть, Крукшанкс всегда ей помогал, мурлыкал и грел её ноги — это здорово успокаивало. Снейпу сейчас необходим компаньон, который не станет его судить, который просто его утешит. Если бы с подобными намерениями примчалась сама Гермиона, профессор вряд ли бы ей доверился. Крукшанкс точно справится лучше. "Главное, начать," — сказала себе Гермиона. Она пыталась не жалеть Северуса, но порой это было ужасно трудно.* * *
Стратегия, кажется, подействовала. Сложно сказать, стал ли профессор лучше спать из-за визитов Крукса или потому, что Хэллоуин остался позади, однако он выглядел уже не таким напряженным. Каждый раз, замечая рыжие волосы на мантии зельевара, Гермиона тайком улыбалась. Несколько ночей в неделю кот теперь проводил вне дома. Гермиона скучала по нему, но если Крукс ночевал в подземельях, значит, там в нем нуждались сильнее. Как-то в учительской Снейп несколько неловко поинтересовался, не переживает ли она, что ее фамильяр так мало бывает дома. В ответ Гермиона неопределенно улыбнулась, посмотрела ему в глаза и напомнила, что он сам говорил, если кошке взбредет в голову куда-то пробраться, практически невозможно ее остановить. Ответ звучал ужасно по-слизерински, и Грейнджер им страшно гордилась. Если профессор и заподозрил, что тут не обошлось без ее участия, он предпочел промолчать. После Хэллоуина наступило трудное время и для Гермионы. Шла середина ноября. Минула годовщина дня, когда родители разорвали с ней отношения. Через месяц или два после войны Гермиона вернулась к ним, восстановила память и попыталась объясниться. Они пришли в ужас, узнав, что натворила дочь. А также от осознания, что от повторения они не застрахованы. Мало ли, вдруг ей взбредет в голову устроить еще что-нибудь — они и знать не будут! Следующая пара месяцев прошла весьма напряженно, а потом, в конце ноября того же года, отношения в семье испортились навсегда. Днем Гермиона еще кое-как сосредотачивалась на уроках, на исследованиях в области неврологии и аутоиммунных заболеваний, на своих административных обязанностях или чтении. Но ночью ее одолевали болезненные мысли и тревожные воспоминания. Очистить сознание никак не получалось. Она попробовала включать музыку, как Снейп. Немного помогло, по крайней мере, перестала давить тишина, но бессонница и кошмары никуда не делись. Однажды, после особенно жуткого сна, Гермиона очнулась в слезах и, наконец, признала поражение. Снейп как-то обещал, если понадобится, сварить зелье Сна-без-сновидений. Сейчас Грейнджер в нем нуждалась как никогда. Дрожа, Гермиона приподнялась, рассеянно погладила встревоженного кота и посмотрела на часы. Половина третьего утра. Нужно хоть чуть-чуть поспать или днем она рухнет в обморок прямо на занятиях. Пошарив под подушкой, Гермиона нащупала Карту Мародеров, пробормотала: "Торжественно клянусь, что замышляю только шалость" и стала высматривать на пергаменте знакомую точку. Она ничуть не удивилась, что в столь поздний час профессора нет в спальне. Однако его не обнаружилось и в остальных комнатах. Почти десять минут Гермиона изучала карту, прежде чем отыскала его на вершине Астрономической башни. Точка с его именем медленно двигалась вдоль перил. Вряд ли удастся получить зелье сегодня — на изготовление лекарства требуется время, но можно ведь просто спросить... Северус сможет приготовить снадобье завтра, если у него настроение не испортится. Все равно уже не заснуть. Может, ей станет лучше, если поболтать с кем-то, пусть даже он не в духе? По крайней мере, сумеет отвлечься. Пробормотав, "Шалость удалась", она встала и схватила мантию. Когда Гермиона вышла в ночную прохладу, царившую на верхней площадке, Снейп уже перестал наматывать круги по башне и стоял у бортика, глядя поверх перил. Как всегда, он не удивился, увидев ее. Просто окинул взглядом, слегка кивнул и вернулся к созерцанию осенней ночи. Подойдя, Гермиона встала рядом и выглянула наружу. Ночь была ясной, месяц озарял все своим светом, горели звезды. В этой странной предутренней атмосфере никто из них не произнес ни слова. Гермиона немного удивилась, что он выбрал для ночных прогулок именно Астрономическую башню. Профессор и раньше часто блуждал в темноте по коридорам, но ведь здесь погиб Альбус. Это то самое место, где Северус Снейп добровольно обрек себя на всеобщую ненависть и осуждение. О чем тут можно размышлять, — изумилась Гермиона. Но где ей понять: она лишь недавно, всего несколько месяцев назад, перестала думать о Снейпе как о своем учителе, их отношения уже вышли за эти рамки. Конечно, этого срока недостаточно, чтобы разгадать его мысли... — Я не могла уснуть, — наконец вздохнула она. — В самом деле, профессор Грейнджер? — несмотря на ехидство реплики, тон был нейтральным, спокойным. — По вам не скажешь. — Не надо, Северус, пожалуйста. Мне обычно нравятся наши перепалки, но сегодня как-то не до того. — В таком случае, постараюсь сдерживаться. Из уст другого человека подобная фраза прозвучала бы как насмешка, но профессор говорил серьезно. Он посмотрел на нее тем долгим проницательным взглядом, который она ненавидела. Обычно это означало, что Снейп видит гораздо больше, чем она хотела продемонстрировать. — Летом вы предложили сварить мне Сон-без-сновидений, — тихо сказала она, глядя в сторону. — Если предложение еще в силе, я согласна. — Он будет на вашем столе завтра вечером. Гермиона немного расслабилась; она-то думала, он откажет или, по крайней мере, помучает, прежде чем пойти навстречу. А еще одной ночи, полной кошмаров, ей не вынести. — Спасибо... — Горло ее сжалось. — Может, расскажете? — предложил Снейп. — Не думаю, что вам это хоть немного интересно. Зельевар слегка напрягся, но Гермиона даже не заметила. Она щурилась вдаль, стараясь удержать готовые брызнуть слезы. Профессор присмотрелся к ней, будто о чем-то размышляя. — Я нашел старые выпуски "Пророка", датированные послевоенной осенью... — В его голосе прозвучал слабый вопросительный намек. Гермиона сухо кивнула. — Отличная работа, Северус. Как всегда, в яблочко. — Я не пытаюсь совать нос в ваши дела, Гермиона. Гермиона подняла глаза и столкнулась с помертвевшим, неживым взглядом, который видела у него много лет назад. Снейп продолжал, хрипло и отрывисто: — Несмотря на широко распространенное мнение, я лишь человек. Я тоже знаком с болью, горем, сожалением, гневом... и чувством вины. Слова понимания ранили сильнее, нежели его обычный сарказм, и Гермиона отвернулась, кусая губы и тяжело сглатывая. Она ненавидела чувствовать себя эмоциональной и уязвимой. Чувствовать себя человеком. Если бы вдруг ей пришло в голову разрыдаться перед кем-то, Северус Снейп не вошел бы даже в первую сотню возможных кандидатур. Заметив какое-то движение, она подняла глаза и обнаружила, что профессор протягивает ей свою мантию. — Здесь холодно, — неловко сказал он. — Вы даже не замечаете, что дрожите. И правда... Гермиона протянула руку и неохотно приняла мантию, завернулась в нее и только тогда поняла, как озябла. В материю впитались знакомые запахи класса Зельеварения. Запахи древесного дыма, трав, химических веществ и консервантов. Она смогла определить все, кроме одного, который от нее ускользал. Она сосредоточилась и зарылась глубже в шерсть, все еще хранившую тепло Северуса. От мантии веяло чем-то земляным, травяным. Розмарин! — поняла Гермиона. Она никогда не воспринимала эту пряность, как мужской аромат, но теперь... Вот розмарин, для того чтобы помнить(1)... Снейп откашлялся, немного отодвинулся и, явно чувствуя себя не в своей тарелке, так же хрипло добавил: — Хочу рассказать вам об одном из самых трудных уроков, который мне пришлось усвоить, Гермиона. Не всегда нужно сражаться. Вы не можете все время бороться и надеяться на победу. Иногда необходимо признать, что вы... только человек. Слова эти, именно от этого мужчины, ударили ее подобно пощечине. Все, что он сказал, основывалось на личном трагическом и горьком опыте. Это стало последней каплей: Гермиона, наконец, безмолвно расплакалась. А когда немного успокоилась, поняла, что стоит, уткнувшись лицом прямо в грудь профессора, крепко держась за его рубашку. Мантия Снейпа пахла зельями, но эта близость дала ей почувствовать его собственный аромат — странный, богатый букет, напоминающий о дожде, особенном запахе послегрозовой атмосферы, тронутой легким оттенком дыма и трав — розмарина, перечной мяты и чабреца. Если бы Гермиона могла вообразить себе подобную ситуацию, она бы сказала, что Снейп сбежит или проклянет ее к чертовой матери... Но руки зельевара крепко держали ее в неловком объятии — и пусть все его тело напряглось как струна, он неуклюже пытался ее утешить. Гермиона вздрогнула, осознав: должно быть, это его первый опыт такого рода. Все его жесты кричали, что он хотел бы оказаться где-нибудь подальше, но профессор старался изо всех сил, и тепло его тела приносило облегчение. Сжалившись, она осторожно отстранилась. Снейп тут же опустил руки и отступил назад, избегая ее взгляда. Достав носовой платок, Гермиона вытерла глаза и высморкалась, потом поплотнее завернулась в мантию и облокотилась рядом с ним на перила. — Откуда вы все это знаете? — в конце концов спросила она, не очень понимая, о чем именно спрашивает. Но Снейп, казалось, понял — как обычно. Но ответил не сразу. Он упорно не сводил глаз с горизонта, и костяшки его пальцев побелели — так сильно он вцепился в ограждение. — Я знаю, каково это — тонуть в боли, пока, отчаявшись, ты не станешь готов кинуться на шею первому встречному. Нужно просто отпустить это. Вы или отпустите, или утонете. Он понимает. Гермиону вдруг осенила догадка, она взглянула ему прямо в лицо и очень тихо сказала: — Но никто никогда не делал это для вас, правда? Вы так и не смогли... отпустить. У Снейпа под глазом задергался нерв. Видимо, понадобилось все его железное самообладание, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Глаза его оставались потерянными. — Спокойной ночи, Гермиона... Профессор отвернулся, поспешно прошел через дверной проем и спустился по лестнице. Гермиона знала, лучше не ходить за ним; сегодня он открылся так сильно, как только мог, надави посильнее — и он ее оттолкнет. Грейнджер покрепче завернулась в теплую мантию. Сердце у нее ныло. Он ничего не сказал, но ответа и не требовалось. Столько лет боли и отчаянья, и не к кому обратиться, не на кого опереться — никого нет рядом. Беспросветное одиночество. Снейп так застыл, когда пытался ее обнять, вспомнила Гермиона... Когда к нему вообще в последний раз кто-то прикасался? Она знала: профессор не любил прикосновения, но, возможно, он просто не привык к этому. Северус напоминал бродячего пса, испуганного и недоверчивого, который отчаянно порывался прибиться хоть к кому-нибудь, но был слишком напуган и шарахался от любого дружеского жеста. Гермиона не могла даже представить такую степень одиночества. Все зашло слишком далеко, наверное, он даже не понимал, насколько неполноценна такая жизнь. Однако, несмотря на все это, он пытался ей помочь. Старался утешить пусть неуклюже, но искренне. Так стоит ли требовать большего? Гермиона и так задолжала ему за зелье Сна-без-сновидений. Невероятно: лишь он один в полной мере мог постичь, каково носить глубоко в душе всю эту боль, и горе, и чувство вины, и ждать, пока чаша переполнится. Ее друзья... типичные гриффиндорцы, как сказал бы Северус. Страстные и пылкие, выплескивающие эмоции на окружающих. Гермиона же обычно держала все внутри, почти как Снейп. Очень медленно она отправилась к себе, погрузившись в невеселые мысли, вспоминая томительный запах дождя.* * *
В холодном свете утра ситуация стала выглядеть несколько по-другому. Да, Снейп изломан телом и душой, но не готов принять помощь. Ему уже сорок восемь; почти полвека он провел в одиночестве. Это не сказка, она не может мановением волшебной палочки — ха! — исцелить его. Он слишком сломлен. Все, на что можно рассчитывать, — найти некую альтернативу, которая позволит ему забыть о страданиях. То, что немного приглушит боль. Если бы ей удалось с этим справиться, она бы хоть частично могла его отблагодарить. "Как по-гриффиндорски, — с улыбкой подумала Гермиона, когда умывалась и чистила зубы, — пытаться взять на себя ответственность за все мировые проблемы. Лечить Снейпа не моя забота". И все же она хотела помочь. Потому что он заслуживал лучшего, потому что Магический мир ему задолжал, потому что он личность, но не только. Ради него самого тоже. Последние несколько месяцев Гермиона наблюдала, как под рубцовой тканью, покрывающей профессора, зарождается другой человек; и ей хотелось узнать этого человека поближе. Глупо думать, что из глубокой могилы души Снейпа можно извлечь кого-то чистого и любящего. Вряд ли теперь это возможно. Этот кто-то погиб много лет назад. Снейп таков, какой уж есть, — сломленный, ожесточенный, недоверчивый, одинокий, озлобленный и израненный. Если не можешь смириться с этими чертами его характера, лучше бросить все прямо сейчас. Ни в коем случае нельзя упорствовать, пытаясь его изменить, пострадают они оба. Если бы ей удалось пробиться к оставшимся в нем проблескам света, она смогла бы помочь ему обрести какое-то равновесие. К лучшему или худшему, темнота — часть его самого, и у нее нет ни власти, ни права лезть к нему в душу. Громада дела, на которое она замахнулась, кружила ей голову. Из всех возможных жертв войны она зациклилась на самом пострадавшем из всех. Совпадение или нет, Гермиона ступила на эту стезю еще на станции Ватерлоо. Тем не менее факт оставался фактом: иного выхода из ситуации нет. Хорошо бы обсудить это с кем-нибудь, только с кем? Можно, конечно, побеседовать с портретом Альбуса, но эту идею Гермиона отмела сразу. Северус верно служил Дамблдору более двадцати лет, но Грейнджер была готова сожрать своего кота, если Снейп на самом деле любил своего хозяина. Гермиона все еще вспоминала о директоре школы с любовью и уважением, но не так восторженно, как раньше. Ей не нравилось то, что он делал. Да, поступки директора были вынужденными, но от его притворства и изворотливости Гермиону просто мутило. Дамблдор абсолютно не понимал мотивы Мастера зелий. Он мог бы, вероятно, подсказать слабые места Снейпа и какой-нибудь хитрый подход к нему, но полагаться на его опыт Гермиона не хотела. Старые коллеги Северуса тоже отпадали — они на дух друг друга не переносили. Ей просто до зарезу требовалось второе мнение. Раз на друзей Северуса — все равно их у него нет — надеяться не приходилось, возможно, упорядочить путаные мысли Гермионы Грейнджер мог кто-то из ее собственных друзей... Но кто? Только не Рон. Он все еще с ней не разговаривал, скорее всего, просто забыл, подозревала Гермиона. На Рождество как ни в чем не бывало пришлет открытку и подарок. Гарри? Нет. Слишком много общего прошлого со Снейпом, слишком много горечи. Ненависти к профессору Гарри давно не испытывал, но и желания помогать своему заклятому врагу не поймет. Кроме того, ей не нужен мужской взгляд. Джинни? Они с Гарри слишком близки... и в любом случае Гермиона думала, что рыжая помочь не сумеет. Придется неделя за неделей объяснять, чего именно она пытается добиться, а Гермиона и сама этого не знает. Вдруг ответ сам пришел к ней. Улыбаясь, Гермиона устроилась за столом и начала писать письмо. Дорогая Луна. Прошло много времени с нашего прошлого разговора, когда ты предложила Северусу дать интервью. Прости! Я совсем погрязла в ежедневной суете. На самом деле, я хотела бы узнать твое мнение кое о чем. Ты всегда отличалась нестандартными взглядами, и я думаю, что мне это могло бы очень пригодиться... Ты свободна в эти выходные? Я хотела бы поговорить...* * *
— Привет, Гермиона! А я и сама собиралась тебе написать. Я же знаю, как плохо тебе бывает по осени. — Да, — кивнула Гермиона, почувствовав облегчение: с Луной было легко об этом говорить. В ее подруге любопытным образом сочетались мечтательность и незыблемый здравый смысл. Это странно расслабляло. — Хотя после годовщины становится легче. — Хорошо. С каждым годом уже не так больно, правда? — Взгляд подруги, обычно рассеянный, вдруг стал цепким. — Кто-нибудь еще вспомнил? — Нет, — грустно призналась Гермиона, — да я и не ждала. — Не стоит сидеть в одиночестве и вариться в собственных мыслях. — Я была не одна. Мне помог кое-кто в Хогвартсе. На самом деле, я как раз об этом хотела с тобой поговорить... Сделав глубокий вдох, Гермиона поведала о происшествии на вершине Астрономической башни. Рассказ занял много времени. Полумна молча и внимательно слушала. Просто сидела, опустив подбородок на руку, и смотрела в пустоту. — Ну, — безмятежно улыбнулась она, когда Гермиона закончила, — я понимаю, почему ты обратилась именно ко мне. — Да, — сдержанно согласилась та. — Я думала — и надеялась — что ты отреагируешь иначе, чем остальные. Не хочу оправдываться за желание кому-то помочь. — И не нужно, — спокойно ответила Луна. — Я всегда смотрела на Снейпа по-другому. Я ведь не из Гриффиндора. К равенкловцам он нормально относился, с нами он вел себя спокойнее. Я никогда не доверяла... внешнему облику людей. Никто настолько не прост. — Точно, — мотнула головой Гермиона. — Я чересчур долго это осознавала. Так ты не возражаешь против того, что я пытаюсь сделать? Луна выглядела до странного серьезной. — Вообще-то да. Думаю, что... ну... — Что? — Не пойми меня неправильно, пожалуйста. Я давно об этом размышляла, но если бы я предложила это раньше, ты бы меня прокляла. — Предложила что, Луна? — раздраженно потребовала Гермиона. — Ну, я часто думала, что у вас с профессором было так много разногласий, потому что вы слишком похожи друг на друга. Я имею в виду, ясно, за что он ненавидел Гарри. А если ты ненавидишь Гарри, ты должен точно так же ненавидеть Рона. Но с тобой было иначе. Казалось, тебя он ненавидит за твои собственные заслуги. — Я раздражала его. Слишком сильно старалась и хвасталась. — Как многие студенты, но он их за это не третировал. — К чему ты клонишь, Луна? Я не злюсь, просто ни черта не понимаю. Чем мы похожи? — Вы оба страдаете, — просто сказала Луна. — Происшествие на башне это подтверждает. Твои мучения похожи на его собственную боль, вот почему он смог тебе помочь. Иначе просто не знал бы как. Но дело не только в этом. Мне кажется, ты похожа на того студента, каким был и он. — Это какого? — Талантливого. Замкнутого. Отверженного. Разочарованного. Одинокого. Гениального. Нетерпеливого. Гермиона хотела запротестовать, уже открыла рот и тут же его закрыла. Луна сказала правду. Но не все так просто, имелись и отличия. Вряд ли Северус когда-нибудь пытался заслужить одобрение учителя или помочь менее способным ученикам, а Гермиона никогда не создавала заклинания, способные причинить людям боль и не подвергалась травле, подобной той, что видела в Омуте. Но Луна только что перечислила много общих факторов. — Может быть, — наконец неохотно выдавила Гермиона. Будь это кто-то другой, а не Луна, подтекст возмутил бы Грейнджер, но Полумна видела мир иначе, не так, как большинство людей, — в конце концов, именно поэтому Гермиона решилась с ней поговорить. — И что это означает? — Не знаю, — легкомысленно отозвалась подруга, — но, видимо, что-то да значит. Он не стал бы делиться с кем попало. Даже учитывая, что ты рассказывала о его здоровье, ему без надобности вываливать на тебя такие подробности. Это все из-за тебя самой, Гермиона. Почему — неважно. Если ты хочешь помочь профессору, у тебя больше всех шансов. Но все это может и не сработать. — Знаю, — заверила её Гермиона. — Это не сказка. Он не собирается меняться, да и я этого не хочу. — Чего же ты хочешь? — очень серьезно спросила Луна. — Хочу поддержать его, но не пойму как. Я не настолько самоуверенна, чтоб думать, что знаю, как помочь. Он такой, как есть... Я просто хочу сделать его жизнь не такой болезненной и трудной. И... ну, как-то странно... Кажется, мы подружились, хотя мало кто способен это понять. — Хм, — пробормотала Луна, видимо, думая о чем-то совершенно другом, — обычное дело. — Каким он тебе показался, когда давал интервью? — Что? Ох, он не давал. Просто прислал текст и фотографии. Я не видела его после войны. — Есть идеи, что теперь делать? — Привлечь Крукшанкса отличная идея, — задумчиво сказала Луна. — С животными всегда легче иметь дело, чем с людьми. Ты очень правильно сравнила его с одичавшим бродягой... Не забывай об этом. Просто дай ему привыкнуть, что ты рядом. Попробуй найти общую тему для разговора — например, книги, это должно быть что-то... безопасное. А ты прикасалась к нему еще после эпизода на башне? — Извини? — Не волнуйся, я еще не совсем чокнулась, — захихикала Луна. — Это серьезный вопрос! Гермиона немного поразмыслила над этим. — С тех пор я видела его только раз или два. Он дал мне Сон-без-сновидений и сказал, мол, это не выход, а я вернула ему мантию. Еще мы встретились, чтобы поговорить об его исследованиях. — Ты до него дотрагивалась? — Не могу вспомнить... Подожди. Да. В учительской, случайно. Я задела его за руку. — Как он отреагировал? — В сторону шарахнулся, — задумчиво произнесла Гермиона. — Правда, очень резко дернулся. Даже порвал листок, который читал. Я помню, еще подумала, что ткни я его нечаянно ножом, он и то среагировал бы спокойнее. — А потом? — Потом он вел себя, словно ничего не случилось, просто рявкнул, чтоб я была осторожнее. — Мда... Его, наверное, очень давно никто не касался. — Что это значит? — Прикосновения важны, Гермиона. Магловские психологи проводили эксперименты с животными, со щенками или обезьянами, не помню точно. Они взяли новорожденных детенышей и удовлетворяли все их основные потребности — в пище, воде, тепле, чистоте, заботились о здоровье — всё, кроме физического контакта с их собственным видом или людьми. До них никогда не дотрагивались, если не было крайней необходимости. — И что же случилось? — Большинство из них умерли. А те, что выжили, сошли с ума. Стали агрессивными, опасными и не способными взаимодействовать друг с другом. Гермиона медленно переваривала информацию. — И что же делать? — Не знаю, это твой проект, не мой. Но если поможет, вспомни, как приручают лошадей. Неделю или около того просто приучают лошадь, что прикосновения это небольно, что их не стоит бояться. Может быть, с этого и начать. Покажи ему, что взаимодействие с другим человеком не ранит, что говорить и трогать это нормально. Я имею в виду, разумом он и так это понимает, но тебе нужно достучаться до его подсознания. Все дело в инстинктах, а не в разуме, — иначе вы двое уже бы с этим разобрались. Так что просить помощи в Равенкло не слишком умно с твоей стороны. Они улыбнулись друг другу, а потом Гермиона засмеялась. — Погоди, ты что, правда даешь мне советы, как приручить Снейпа? И подруги растерянно расхохотались. 1) У.Шекспир, "Гамлет"