Здесь пахнет солнцем

      Этот смутный мир всегда был для него таким: безмерно суровым, требовательным и опасным. В нём нельзя было допускать ошибки, бояться или плакать. Здесь редко доверяли друг другу, не давали поблажек и не искали снисхождения у Богов. В таком мире даже детям приходилось сражаться за место под солнцем. Победитель всегда присваивал себе право на существование, а проигравшей погибал. Сильные убивали слабых — это неизменное правило, по которому многим приходилось жить, едва встав на ноги. В таком мире любовь, нежность и ласка не играли большой роли. И Мадара не знал тех лучших времён, о которых болтали седые старики из его клана. Они говорили, что раньше жизнь была хорошей — без крови, страха и насилия. Задолго до того как родился сам Мадара существовал таинственный мир, где о войне не заговаривали вслух. Мир, который мальчишка мог себе лишь воображать, закрыв глаза. «Никогда не называй никому свою фамилию. Говори, что ты сын обыкновенного рыбака». «Никогда не ходи на место сражений в одиночку. Всегда бери с собой взрослых». «Никогда не покидай дом, не спросив моего разрешения». Вертелось в голове мальчишки, когда он уже нёсся вниз по зелёному склону, убегая всё дальше от родного селения. И оглядываясь назад через плечо Мадара видел, как таяли косые крыши, и чем больше он думал о словах отца, тем быстрее вперёд несли его крепкие уверенные ноги. Он понимал, что Таджима снова выпорет его, если вернется с дозора чуть раньше обычного и не обнаружит сына дома. Отец сорвёт сливовую ветку, неторопливо очистит её от всех листьев и хорошенечко выдерет несколько раз, а потом, когда все сядут ужинать, протянет к нему свою широченную мозолистую ладонь, коснётся головы, взъерошит волосы и больше не взглянет за весь вечер. В этот момент Мадаре опять придётся упорно сглатывать над тарелкой с рисом виноватые слёзы, а через неделю или даже через пару дней он вновь убежит в том же направление. Мадара прекрасно понимал, что рано или поздно отец, в лучшем случае, посадит его под замок, а в худшем — выдерет так сильно, что подняться будет не возможно. Понимал и всё равно сбегал из дома снова и снова.       Ребёнок мчался по разогретой солнцем земле и с наслаждением вдыхал горькую пыль, загоняя запах уходящего лета глубоко в лёгкие. Он улыбался, подставляя лицо навстречу мягкому прохладному ветру. А тот задорно трепал его по голове и взъерошивал колючие чёрные, как уголёк, волосы. Подгонял мальчишку и летел вместе с ним наперегонки по залитому солнцем зелёному лугу. И когда упрямый ветер, казалось, начинал уступать, а сам Мадара был уже достаточно далеко от своего дома, Учиха оборачивался, чтобы убедиться, что за ним нет «хвоста». В такие моменты он чувствовал себя неуязвимым воином, вокруг которого в высокой и густой траве в засаде могли сидеть многочисленные враги. Мадара ждал около трёх минут и как только понимал, что никакой угрозы не существует, гордо разворачивался и шёл вперёд уже пешком до секретного места, где встречался с девчонкой по имени Наоки.       Они часто бывали вдвоём и в обществе друг друга всегда находили что-то необычайное: лёгкое и волнительное одновременно. Им нравилось сидеть рядом, тесно прислонившись плечами, и чувствовать себя на краю бесконечной вселенной. Говорить о разных вещах, важных и не очень, улыбаться и смеяться, смотреть в глаза подолгу и почему-то так странно смущаться. Она была из Хагоромо, а он — из Учих. Но дети из разных кланов знали, что их отцы воюют на одной стороне, а значит они — не враги друг другу и могут дружить. Мадара глубоко вдохнул думая обо всем этом, захотелось улыбнуться, но только так, чтобы не увидела Наоки. Ему удалось улизнуть из селения незаметно и сейчас он был рядом с той, ради которой не страшно было получать от отца по нескольку раз крепким сливовым прутом. В голубом небе сегодня было удивительно чисто. Лёгкий практически неощутимый кожей ветер гнал на запад редкие причудливые облака и у горизонта они сталпливались в белоснежные караваны, ждущие отправки в неведанные края. За последние несколько дней воздух в долине совсем иссох, стал колючим, и от него веяло подступающий осенью. Но всё ещё жаркое солнце по-летнему припекало, и можно было бесконечно долго лежать без всяких забот на спине и болтать друг с другом, забыв, что где-то там за холмами в мире продолжает греметь бессмертная война, а вместе с ней гибнут люди. — Хорошо сегодня. — Сказала Наоки, глубоко вдыхая мягкий запах осени, от яркого дневного света она забавно щурилась и приятно улыбалась. — Тихо и пахнет солнцем… Мадара удивленно приподнял бровь, а потом весело и задиристо усмехнулся. — Как солнце может пахнуть?! — Ну… — Девчонка хлопнула тёмными тяжелыми, как сон, ресницами и растеряно поджала тонкие маленькие губы, наконец, смутилась, — Не знаю, — Она неуверенно качнула хрупкими плечиками, а потом почувствовала, как Мадара берёт её за руку и пальцы их медленно переплетаются. — Наоки. — Мальчишка тихо позвал Хагоромо по имени, и она поняла, что Учиха чем-то сильно взволнован. Это было на него совсем не похож. — М? — Когда мы станем взрослее, то нам больше не понадобится скрывать от родителей нашу дружбу и тогда… — Мадара вдохнул поглубже. Слова столпились в горле и не спешили обращаться в долгожданный звук до тех самых пор, пока в груди Учихи с небывалой силой не загрохотало и его всего не взбудоражило до того неведанное сильное чувство. Оно сотрясло его и влило в сердце горячий огонь. — Ты выйдешь за меня, Наоки?! Ты станешь моей женой? Наоки почему-то вздрогнула и поспешила выдернуть свою тоненькую ручонку из уверенной руки Мадары, повернулась к нему лицом и взволнованно заглянула в чёрно-угольные решительные глаза, словно не расслышала слов Учихи и хотела переспросить. Девчонка растерянно захлопала пушистыми ресницами, губы у неё дрогнули, а потом она рассмеялась звонко и весело. Как будто всё это было не серьёзно — лишь глупая шутка. Сильный порыв теплого ветра подхватил её чистый смех и унёс далеко к небу. И не могло существовать нечего прекрасней этого звука. Мадара вскочил с разогретой солнцем луговой травы. — Я серьезно! — Выпалил он с жаром на одном дыхании, почувствовав, что у него загорелись уши, и он сам вот-вот весь раскраснеется. Ну и пусть. — Я люблю тебя! И хочу всегда быть рядом, хочу защищать тебя! Слышишь?! Девчонка прекратила хохотать, она приподнялась и робко замолчала, опустив глаза. Впервые испытав такую сильную неловкость, от которой теперь не могла пошевелить и пальцем. Дети упрямо и смущенно молчали, слушая безмятежный треск цикад и лёгкий вдох облаков над головой. Между ними витал лишь тонкий запах осени: сухой травы, луговых цветов, сонных деревьев и всё-таки, наверное, солнца. Мадара присел напротив Хагоромо. Никогда прежде так сильно ему ещё не хотелось услышать ответ. — Наоки? Девчонка почувствовала очень лёгкое жжение на щеках и, чтобы скрыть румянец, она немедленно уткнулась в мальчишеское плечо, почувствовав, как странная радость разливается необычайной лёгкостью по всему её телу и она не чувствует саму себя. Наоки снова рассмеялась, но уже совсем по-другому — тихо и ласково, как будто полушепотом. — Выйду… — Чуть слышно проговорила Хагоромо и почувствовала на своей спине тёплые руки, закрывающие её от войны и всех тех ужасов, что рассеиваются по всей земле бессмертными семенами. И пусть уже завтра ростки войны взойдут чуть ближе к дому, для них, детей, пока есть только это крошечное и драгоценное мгновение: долгожданное признание, одинокий холмик и запах солнца.