Здесь пахнет солнцем

      Над беспокойным морем Сенсоо накапливались чёрные хмурые тучи. В течение дня они медленно набухали и провисали всё ниже до тех самых пор, пока не упёрлись в солёную воду и холодный северный ветер не сорвал их с насиженного места и не погнал далеко на юг к горам Дзирицу. По пути тяжелые тучи захватывали с собой сиротские маленькие облачка и насильно тянули их следом, минуя обескровленные голые степи и бесконечно долгие глухие леса. Наконец они поднялись в горы, передохнули там сутки и, в конце концов, обрушились на небольшое поселение у подножья южных гор. Всю ночь там поливал холодный безутешный ливень, а утром липкие сизые туманы сползли с горных хребтов и затянули собой долину. Непроглядная серая хмарь стёрла с лица земли все дома до последнего. Бледные сумерки пробил слабый и одинокий солнечный лучик, закравшийся в главный дом клана Учиха как будто по ошибке. Сквозь дремоту Мадара почувствовал, как что-то коснулось его шее и противно пощекотало под нижней губой. Он нахмурился и приоткрыл глаза, увидев выбеленный потолок родного дома. Мысли запутались в клубок, больная голова напомнила ему о вчерашнем вечере. Возвращение домой спустя месяц или два всегда заканчивались примерно одинаково: Мадара тщательно отмывался от крови своих неиссякаемых врагов, уходил к алтарю и там молился в течение пятнадцати минут, и лишь потом переступал порог дома и приветствовал своего отца, вместе с ним они долго обсуждали стратегию борьбы против врагов. А когда со всеми делами было покончено, поздно вечером Мадара просил слуг привести одну из своих наложниц, которая должна была развлекать молодого волка до самого утра. Мягкие волосы пятнадцатилетней девушки, пахнущие лимонным деревом, продолжали щекотать Учихе нос и губы. Он никогда не любил, как пахнет лимон — резкий и противный запах, возвращающий его в беспомощное детство, в котором он боялся войны и смерти. Мадара фыркнул и отвернулся. Наложница, которая, кажется, появилась в этом доме около года назад, не проснулась. Она только поёжилась, и её тонкая ручонка поспешила лечь на его крепкую мирно вздымающуюся грудь. Учиха смахнул совсем ещё детскую ладонь и приподнялся с безобразно всклубленного футона. Утолив вполне естественную жажду, о пережитой ночи он уже не думал, как не думал и о той, которая безропотно отдалась ему сегодня и позволяла делать с собой всё, что взбредало в его голову. Эта всегда была покорной, малоразговорчивой и писклявой. Учиха осмотрел сумрачную комнату, провёл против колючих жёстких волос рукой, размял шею и поморщился от запаха лимона, которым, кажется, насквозь пропахла кожа на его ладонях. Было, наверное, уже около пяти или шести утра. Один единственный луч солнца очень бледный и тощий бил через закрытое окно прямо в центр комнаты и служил своеобразным сигналом к новому дню. Учиха никогда не позволял себе валяться в объятиях наложниц дольше чем того требовалось. Мадара встал с мягкого нагретого футона, накинул поверх тела лёгкое домашнее кимоно и услышал позади себя шуршание хлопкового одеяла, но даже тогда он не подумал оглянуться. Учиха всегда уходил молча. — Вы стали очень грубы, Мадара-сама … — Тихо произнесла наложница, голос её ослаб, и в нём проступали хриплые нотки, но это его совсем не уродовало. Молодой человек ничего не ответил, только бросил мимолётный взгляд как будто видел её впервые. В кровати сидела совсем ещё глупая маленькая девчонка, которая всем сердцем зачем-то отчаянно пыталась его полюбить. Всякий раз, когда над ней совершалось насилие, она старалась быть с ним безмерно ласковой. Наложница смущённо придерживала одеяло на своей ещё очень плоской груди и смотрела куда-то в пол, не решаясь поднять взгляд после сегодняшней ночи. Раньше она плакала, но со временем перестала, как будто разучилась. Нежное детское лицо, бледная кожа, светлые и такие же мягкие как рысья шерсть рыжеватые волосы. Наложница действительно была очень красивой, но он не чувствовал к этому созданию ничего. Он просто брал её когда хотел, и не отдавал ничего взамен. Так было удобней. Учиха запахнул чёрное кимоно и завязал пояс вокруг талии. — Не задерживайся, Хитоми. Слуги придут убрать комнату, — Мадара шагнул к сёдзи.  — Мизуки… — Тихо произнесла девчонка, сглатывая тяжелый ком, неожиданно застрявший в горле. Она приподняла взгляд, но остановилась уже на пояснице Учихи, выше смотреть не смогла, жгучие слёзы заполнили ей глаза, судорожный вздох сорвался с губ. И крепкая высокая фигура, облачённая в чёрное кимоно, стала мутной. Наложница стиснула хлопковое одеяло в своей тонкой маленькой ручонке, борясь из последних сил с диким желанием не кинуться в слёзы. Мадара остановился, услышав позади себя противный девичий всхлип. — Не хнычь… Мизуки. — Сухо проговорил Учиха и, постояв ещё секунду, вышел прочь. Даже если бы он захотел сейчас успокоить её, то всё равно не смог бы просто потому, что не умел успокаивать женщин.       Солнце медленно выползало из-за зелёных крутых и высоких гор, пробивало редкие рваные облака и обрушивалось на затуманенную долину, будоража её обыкновенное сонное затишье. Сколько помнил себя Мадара, в этой долине всегда было тихо даже тогда, когда под боком гремела война. И каким бы сильным противник не становился, он никогда не мог преодолеть горный хребет и атаковать поселение. «Паучье логово» «Глотка дракона» «Дом красноглазых дьяволов» — селение Учих называли по-всякому. «Названий столько же сколько врагов». — Говорил Мадаре отец и всякий раз гордо и терпеливо усмехался когда-то давно лет десять назад. В то время, казалось, ни кто на свете не мог сокрушить этого грозного льва. А теперь в нём всё чаще говорила осторожность. — Отосан, — Мадара поклонился отцу, выйдя к нему в просторную прохладную гостиную. Окна в комнате оказались открыты, и сквозь них струился сырой после дождя воздух. С улицы тянуло мокрой землёй, пылью и почему-то солёным морем. Таджима кивнул в знак приветствия, не взглянув на Мадару, и жестом руки пригласил присесть напротив. Отложил в сторону свою старую катану, которую очищал от пыли и грязи. Заглянул в чёрно-угольные глаза сына. Они всё-таки больше походили на глаза матери. Да и сам Мадара напоминал Фумико: те же черты лица, привычки, тот же упрямый и несносный характер. — Вчера ты сказал, что у тебя есть ко мне какой-то особенный разговор. — Нарушил тишину молодой человек и брови его нетерпеливо изогнулись. — Да… — Таджима кивнул. — Новость, которую ты вчера принёс в наш клан, уже огласили среди союзников. Противник повержен, — Отец приподнял голову так, что его вечно бдительные и проницательные глаза теперь смотрели на Мадару сверху вниз, в них, безусловно, читалась гордость, которую он никогда не рассыпал в избытке, — Благодаря твоей армии на свете больше не осталось ни одного из потомков клана Химмон. Твоя победа в сражении на реке Сендай наконец-то закончила эту тринадцатилетнюю войну, и наши союзники, клан Фуума, расценивает настоящее время как наиболее удобное для заключения брака. Дочери Тетсуо-сан этой зимой исполнилось восемнадцать лет. Она твоя ровесница, — Таджима выдержал крошечную паузу, — Говорят, очень красивая. — … — Я считаю, тебе уже давно пора обзаводиться нормальной женщиной, а не утешаться с наложницами. Дети не могут рождаться вне брака… — Таджима пристально смотрел на сына из-под опущенных жестких, как проволока, выжженных под солнцем ресниц. Мадара расслабленно вздохнул и кинул мимолётный скучный взгляд в окно, за которым клубилась пасмурная прохладная дымка. — У меня нет детей, ото-сан. Глава клана скрестил на груди руки. Легче всего было бы сейчас отчитать сына за неосторожность и глупость. Но Таджима вспомнил себя в молодости. Наверное, им в роду написано совершать одни и те же ошибки. И сам Мадара будет не способен понять их до тех пор, пока какой-нибудь случайно зачатый потомок не решит громко заявить о себе. — Тетсуо-сан вместе со своей дочерью сделают визит в следующем месяце. До свадьбы у вас будет достаточно времени, чтобы познакомиться и привыкнуть друг к другу. Мадара ничего не ответил, сдержал сухую бледную тень ухмылки на губах. Чтобы сделать женщину своей времени совсем не требовалось. Он это знал, точно так же как и сам Таджима. Но почему-то сегодня Таджима предпочёл изъясняться так деликатно. — Война ещё не окончена. Остались Сенджу, Хирруко, Чиноике. — Мадара подобно отцу сложил на груди руки и с такой же проникновенностью посмотрел в глаза. — Свадьба должна состоятся. Наш клан много выигрывает от этого союза. И ты как будущий лидер должен в первую очередь думать о выгоде. Мадара прикрыл веки и собрался уже что-то ответить, но за дверьми раздался шорох и в комнату вошла бледная Мизуки. Её коралловая узорчатая юката была мятой и порванной в нескольких местах. Увидев серьёзное выражение лица Таджимы, девчонка вздрогнула, пристыжено склонила голову. — Простите. — Пропищала едва слышно, после чего ей пришлось преодолеть всю гостиную, чтобы, наконец, с небывалым позором выбежать прочь на улицу. — Мадара, — Таджима прервал минутную тишину, — Кроме всего прочего, я просто хочу, чтобы с тобой был рядом кто-то, когда я отойду от всех дел. Младший Учиха поймал встревоженный взгляд отца, и душа у него содрогнулась. На самом деле, пропадая на поле боя месяцами напролет, Мадара перестал замечать главного — как быстро стареет его родитель. Лицо уже не то, что раньше. Оно уставшее, бледное, сухое. И цвет волос больше не напоминает чёрный уголь, скорее — ворох сожжённой бумаги. Уже не та прочная и крепкая походка, а только осторожные быстрые шаги. За последние полгода отец осунулся, и во взгляде его было что-то суетливое, когда кто-то по неосторожности осведомлялся о его самочувствии. А Таджима как всегда несокрушимо отвечал: «Я в порядке». Но в глубине души стеснялся приближающейся старости. Мадара сглотнул, и молча поклонился старику, которого случайно разглядел в отце. — Я понимаю… — Сказал он. Таджима был приятно удивлён этой внезапной кротостью. — Мы примем гостей в летнем домике. Там меньше суматохи и в цветение сакуры природа красивей. Им будет приятно. Мадара задумчиво моргнул, поднял голову. — Хорошо, отосан. Это всё о чем ты хотел поговорить? Глава поселения кивнул. Его сын ещё раз поклонился, но уже более почтительно, после чего поднялся с татами. — Мне закрыть окна? Ветер холодный. Таджима растеряно взглянул Мадаре в лицо, а потом посмурнел. — Ненужно. Оставь так, как есть. Солнце скоро разогреет.       И действительно к полудню серая хмарь развеялась, и всю долину затопило горячими лучами. Дороги подсохли, а люди высунулись из своих домов и заходили по селению, прибирая бардак за ночным штормом. Мадара тренировался с младшим братом на заднем дворе поместья, когда почувствовал, что солнце начинает душить и припекать. И даже в лёгком хлопковом кендоги становилось жарко. За последние несколько месяцев Изуна стал гораздо искуснее в управлении с катаной и теперь чувствовал себя, как казалось, излишне самоуверенно. Сломанная рука практически не беспокоила сорванца, но Мадара всё равно осторожничал, и боялся ударить по едва окрепшей кости. Изуна с любопытством посмотрел брату в глаза и не сдержал свою вечно колючую улыбку. — Отец разболтал мне шесть дней назад. — Признался мальчишка, поставив блок на очередной молниеносный удар противника. — О чём? Ловкий переход и младший Учиха снова нападает. В воздух взвинчивается серая пыль, а в траве умолкают одуревшие от жары цикады. — О вашем знакомстве с Сумика-сан. Наверное, это здорово, получить в жены такую красавицу. — На лице Изуны промелькнул едва различимый румянец, но он попытался выглядеть серьёзным. Как будто привык говорить о подобном столь открыто. — Шкодник! — Мадара усмехнулся. — Давно ли ты стал замечать женщин? Мальчишка в ответ только уклончиво посмеялся и отвёл глаза. Снова напал. Разогретый солнцем воздух опалял кожу и нёс в себе неизменный запах солёного моря, который Мадара вдыхал с удовольствием потому, что море не напоминало ему ни о чём, с чем была бы связана его вечная борьба за жизнь. И загоняя запах соли поглубже в лёгкие, молодой человек забывал о своих врагах и союзниках. — Эй, ниисан, — Изуна почему-то остановился, опустил катану. Голос у него изменился, стал тише, словно что-то мешало мальчишке говорить. Мадара понял, что его брат чем-то встревожен. — М? Изуна посмотрел куда-то в сторону и поджал губы. — Что ты чувствуешь на самом деле? Мадара удивлённо приподнял бровь. Не похоже, чтобы его брат спрашивал об этом из чистого любопытства. — Что я чувствую? — Старший Учиха задумчиво склонил голову и посмотрел на чёрную прохладную тень от себя самого. Наверное, он был бы должен испытывать волнение от предстоящего знакомства, должен был беспокоиться о том, какое впечатление о себе оставит у Сумика-сан и её отца. Однако ничего этого он не испытывал. По правде говоря, Мадара понимал, что ему практически плевать на этот брак. — Ничего особенного я не испытываю, Изуна. Этот союз, действительно, принесёт выгоду для нашего клана. А женщины даже самые красивые ничем друг от друга не отличаются. Все они одинаковы. Младший Учиха поднял на брата пронзительный взгляд. — И даже Наоки?! — Вырвалось с его уст, и он пожалел, что сказал это вслух. Мадара приоткрыл рот, чтобы ответить с прежней лёгкостью, но неожиданно обнаружил, что не может отыскать наиболее подходящих слов и через секунду был растерян, почувствовав какую-то неестественную для себя уязвленность. — Почему ты вообще вспомнил о ней? Изуна помотал головой и снова уклончиво взглянул на горизонт, где высились далёкие зеленеющие холмы и грубые горные хребты. — Не знаю… Просто так. Ведь ты любил её, а теперь… Старший Учиха безразлично улыбнулся одними лишь губами и спокойно вздохнул, — В нашем мире невозможно любить кого-то. И было это слишком давно, чтобы теперь вспоминать. — Мадара замолчал, но обратил внимание, что горячее солнце в небе скрылось за редкими облаками, и на землю опустилась прохладная тень. И сложно было оторвать взгляд от плывущих по небу бездомных пятен, безутешно ищущих своё пристанище в этом проклятом войной мире. «Бродяги» — так называла их Наоки. Молодой человек прикрыл веки, и по привычке вдохнул разогретый дневной воздух, позволив ему пропитать собой каждый дюйм своего тела, заполнить душу, воскресить чувства. Но нет. Солнцем здесь больше не пахнет. Здесь пахнет только горькой пылью, солёной землёй и войной, которая притихла где-то за теми унылыми холмами.