о том, как начать ненавидеть нашу страну за её размеры.

Феде не спится. Кровать кажется ужасно неудобной, в комнате душно, а если открыть окно — залетят комары. Он ворочается, встает, пьёт воду, снова ложится и сверлит взглядом потолок, чувствуя, как в голове жужжит рой черных, надоедливых мыслей, но от которых волосы на спине встают дыбом. Смолов словно чувствует на себе постоянных тяжелый взгляд тех болотно-карих глаз; дергается, включает свет. В его голове просто не укладывается, сколько бы логичных доводов он не приводил, как человек может находится в этой гостинице на первом этаже. Спокойно сидеть за стойкой администрации, регистрировать новых постояльцев, и, одновременно с этим, лежать в гробу на одном из подмосковных кладбищ. Снова по спине бегут мурашки, выступает холодный липкий пот. Федя почти вскакивает с кровати, как ужаленный, и подходит к окну, раскрывая его, наконец, настежь. Кажется, комары сейчас будут его наименьшей проблемой. Долго копается в куртке, пытаясь вытащить из узкого кармана пачку сигарет. После судорожно закуривает, смотря на трассу. Ярко горели фонари, изредка проезжали сонные, не торопящиеся никуда фуры, решившие гнать ночным тарифом. Было прохладно и ветер неприятно задувал в окно, мерзла голая грудь. Федя тихо фыркает и накидывает на плечи куртку, продолжая делать медленные затяжки. Становится легче. Дым словно, улетая, забирает с собой тяжесть из головы и проветривает голову. Но, черт его б побрал, в сон всё равно не клонит. Лишь на первом этаже гостиницы горели пара окон. Все уже наверняка давно спят. Как только каждый разбрелся к своему номеру, в их чате началась небольшая активность. Дзюба ныл, как он устал и о том, что он вряд ли вообще доедет до конца живым, Кокорин его стебал, из-за чего Артём лишь больше выл. Марио с Денисом быстренько пожелали всем спокойной ночи и вышли из сети, отказавшись участвовать во всем этом балагане. Федя всегда знал, что они самые умные. Да и он сам хотел последовать их примеру, но пришлось долго успокаивать братьев, ссора которой была слышна даже вне чата, через стены. А сейчас спят, наверняка, свернувшись в свой «змеиный комок» на одной кровати, пока их спаситель от бессонницы мучается. Неблагодарные все, эх, а Игорь вообще молодец — только в номер ввалился и вырубился сразу. Оставил весь свой дурдом на плечи Смолова и ни совести, ничего, хоть бы хны ему. Федя слезает с подоконника, решив немного пройтись по гостинице и на улице до машин — подышать воздухом. Может, это нагонит сон. Остатки трезвого ума отчаянно толковали ему, что дорога завтра предстоит долгой и тяжелой, а чуйка — что еще и очень насыщенной на события. Плохие и хорошие. Смолов берет с тумбы бутылку воды и ключи, после выходит в коридор. Там тепло; откуда-то снизу, с лестницы доносится негромкое бормотание телевизора. В коридоре горит только одна лампочка, совсем тускло, едва освещая ближайшую дверь, но полутемнота даже больше успокаивает взбудораженные нервы. Федя медленно шел к лестнице, слушая, как под ногами тихо, мелодично скрипит ламинат. Он задумался, рассматривая тёмные половицы, красиво уложенные «ёлочкой», как вдруг откуда-то слышится посторонний, странный звук. Мужчина стал крутить головой, ища его источник. Тихий шёпот, протяжное «тш-ш», скрипит кровать. Буквально встав на цыпочки, Федя, положив ладонь на стену, медленно бредёт к приоткрытой двери в самом конце коридора. Смолов слышал голос того парня с администрации, но не был уверен, что это именно он. Сейчас каждый звук, даже скрип половиц, казался Феде его голосом. Басистые нотки, он красиво тянул слова, а сейчас… Нет, это точно он. Федя осторожно заглядывает в приоткрытую дверь, замерев, как статуя в дверном проеме, и, прищурившись, пытается разглядеть кого-то в тёмной комнате. Это долгое «тш-ш» доносилось точно отсюда, но внутри словно не было никого. Комната была хозяйской, не такой, как все номера. Лежал большой круглый ковер, предположительно бежевого цвета, с длинным ворсом. У стены стоял высокий шкаф-купе, из которого торчали края футболок, свернутых в комок. Окно приоткрыто, слегка развеваются прозрачные шторы. Но кроме мебели, Федя не видел ничего. — Костя… Костя, не уходи, пожа.! — Смолов мигом поменял сторону, в которую смотрел, и, наконец, увидел сидящих в углу, на полу, двух парней. Лунный свет освещал светлую макушку парня из администрации, Федя сразу его узнал. Он крепко обнимал кого-то, словно закрывая его собой от всего остального мира, и затыкал ладонью рот, не давая кричать. Слышалось мычание, какой-то щенячий скулеж, измученные полувсхлипы-полустоны, те звуки, что вырываются из груди на вечер первого дня, когда ты болеешь гриппом. Нет сил ни плакать, ни сипеть, ни даже дышать, но тебе так плохо, так приелась эта постоянная тупая боль во всем теле, это амебное состояние, что невозможно лежать беззвучно. Через пару мгновений Смолов смог разглядеть и второго — светло-русый, волосы чуть кудрявые, выдающийся профиль, большой нос с небольшой, но заметной горбинкой. Он зажмурился, крепко сжимая ладонь Кости, явно силясь молчать. Его всего трясло. Частое дыхание со свистом вырывалось из груди. — Тише, тише… Прошу, не кричи… Я рядом, Федь, всегда рядом, только не кричи… Смолов почти отскакивает от двери, прижав руки к груди. Он чувствует себя безумно неловко, чувствует себя виноватым, буквально ощущает, как проник во что-то интимное, только им доступное пространство. Его там абсолютно точно не должно было быть. Изнутри жжет какое-то непонятное чувство, оно толкает дальше от этой двери. Куда? Вниз. По лестнице, быстрее-быстрее! Федя останавливается напротив стойки администрации, глупо смотрит в телевизор, где идут, как обычно по ночам, непонятные программы, которые не смотрит, кажется, никто, но сам Смолов знает почти все, даже следит за парочкой шоу и сериалов — так часто бывает на ночном дежурстве в больнице. Даже тормозит какое-то время, рассматривая цветные картинки на экране, пока со второго этажа не слышит приближающиеся тяжелые шаги. После скрип ступеней и в холле появляется взъерошенный Костя. Он держит в одной руке грязную чашку, второй трет глаза. Федя, по мере приближения, смотрит в них. Добрые, блестят только блекло — устал. На лице юноши теплая улыбка. Костя ставит кружку за стопку книг, видимо, планируя вымыть её чуть позже. Сам садится в кресло, после жмет на кнопку электрического чайника, чтобы снова его вскипятить. Кивает Смолову на зеленый диван, стоящий сзади стойки администрации и раньше почему-то незамеченный обычно внимательным взглядом Фёдора. — Не спится? — с лица парня не спадает легкая улыбка. Он ставит на стол две кружки с положенными в них заварками какого-то фруктового черного чая — Федя видит ароматизированные кусочки — и бросает в них ложки, те громко звенят. — Ну, и как тебя звать, мой полуночный гость? Смолова пробирает легкая дрожь, он не замечает прозвучавшего и оставшегося повисшим в воздухе вопроса. Что-то в этом мальчишке не такое, странное, что-то, чего он не видел еще ни у кого. Он отбрасывает в сторону мысли о ранее случившейся встрече в морге, как он сам же думал, но до конца не мог поверить в такой бред. Федю это «что-то» безумно впечатлило и он старался выцепить эту черту в любом его взгляде, простой улыбке или необдуманном движении. Обратно в сознание мужчину возвращает попытка привлечь внимание — два щелчка Кости пальцами прямо перед его носом. — Смолов. Федя Смолов. — быстро говорит, не давая начать только было разинувшему рот парню. Федя натягивает немного кривоватую улыбку, боясь отпугнуть мальчишку своим крайне отстраненным выражением лица. Как тот еще не выгнал его метлой, не сумев противиться выжирающему душу взгляду? А ещё Смолов… Ощущает невероятную, необоснованную легкость, странное желание открыться сидящему напротив. Рассказать всё о своей жизни, начав от места работы до своего роста и веса, абсолютно, казалось бы, ненужной информации собеседнику, но её так невыносимо хочется выдать этим глазам цвета болотной топи. Не карие, не зеленые, какая-то буйная краска, придающая его взгляду серьезности. Федя, кажется, потерян. — А ты кем будешь? — А меня можно просто Костя. — он тихо смеется, прикрыв рот ладонью и акцентировав в своей фразе внимание на «просто Костя», мол, не барин, раз пошло на то. Юноша заливает кипятком заварки в кружках. — Ну что, «Смолов-Федя-Смолов»? У меня тут часто постояльцы не спят из-за… Шума придорожного, гоняют у нас тут постоянно всякие, а мы привыкли как-то сами. Потом мандраж после долгой поездки. Руки трясутся, да? Федя сжимает кулаки, чтобы унять дрожь в кистях. — Да и брат мой… Его, кстати, тоже Федей зовут. Он болеет сильно. — Костя тяжело вздыхает и улыбка с его лица мгновенно пропадает, оставив место тупой, невыносимой усталости. Последнее предложение словно выворачивает его язык, настолько тяжело было для парня это произнести. — Родители у нас в Казани работают, а как занесло сюда, да ещё и с постройкой гостишки — сами не знают. Вот они работают, а у нас пока лето, каникулы, всё такое, присматриваем тут. За сезон знаешь как надоедает? Что аж тошно становится. — Каникулы? Ты школьник что ли? — Смолов отходит, наконец, от оцепенения и вопросительно вскидывает одну бровь вверх, сверля взглядом Костю, отжимавшего ложкой чайный пакетик. Вот чего угодно, а то, что этот юноша — юноша, но не школьник — окажется ещё учащимся он не ожидал. Уж слишком у него взгляд был тяжелый, по-взрослому осмысленный. Костя тихо усмехается и качает головой. — Закончил в мае. В юридическое поступил, но до сентября пока спокойно. А что, слишком старый? — выпрямляет плечи, разбавляет водой чай, протягивает одну кружку Феде, сам делает несколько глотков. Костя действительно выглядит старше своих лет. — Знаешь, «Смолов-Федя-Смолов», а подслушивать нехорошо. Я видел тебя в коридоре. У нас половицы в этом году не успели поменять, скрипят, как черти, да и ты ходишь не пушинка. Не так, конечно, как товарищ твой, тот, думал, нам коридор разнесет. Артём, да? Костя несколько раз стучит ногтями по кружке, а Феде наконец ведет плечом, словно отмирая, и смотрит в сторону, стараясь поскорее собраться с мыслями. Выходит плохо и медленно, голова сейчас — древний системный блок в кабинете информатике, авось выскочит вот-вот синий экран смерти. В итоге Смолов резко поворачивает голову в сторону собеседника и, наклонившись корпусом вперед, смело берет Костю за руку и переворачивает запястье, на секунду подняв глаза на лицо юноши. Тот не сопротивляется, даже смотрит с каким-то едва заметным интересом. Федя шумно сглатывает и не удерживается — мягко проводит большим пальцем по выпирающей косточке на запястье, поражаясь, какая худая и, кажется, хрупкая у него рука. И нежная, бледная кожа, на которой видна каждая венка, на которой так резко выступает черная татуировка крыла. Такая аккуратная, тонкая. Смолов ведет по ней указательным пальцем, какой-то отдаленной частью мозга удивляясь открытости Кости. Юноша расслабляется, чуть обмякнув в своем кресле, кажется, он резко устал и его безумно стало клонить в сон от прикосновений Смолова. — И зачем это? — спрашивает Федя, наконец отрываясь от его руки. Костя жмет плечами, смотря из-под полуприкрытых век. — Не жди какой-то лирической истории. Просто крыло, просто захотел и набил. Чтобы в морге опознали. Костя смеется, а у Смолова, наверное, холодный пот выступил на спине и закружилась голова только от всплывших в мыслях картин. Костя ежится, осторожно забирая свою руку и укладывая ее себе на колено, второй подносит к губам чашку с чаем. Федя продолжает виснуть, сидя в том же положении и пытаясь сложить в голове полный образ парня. Он такой хрупкий, его хочется спрятать ото всех за своей спиной, совсем юного, из любимой Фединой категории «имеющих перспектив». Если бы Костя оказался — не дай, конечно, Бог — у него на лечении, Смолов бы разбился в лепешку, но помог ему. И не отпустил бы просто так, как тогда Вику. А самое главное — с Костей совсем не пишется его тяжелый взгляд глаз цвета болотной топи… — Костя? Кто это? — слышится негромкий голос со стороны лестницы и Федя видит наконец того самого кричавшего парня, брата Кости. У него приятное лицо с очаровательной ямкой на крупном подбородке. Бледная такая же кожа, впалые болезненные щеки. На нем длинная сиреневая толстовка, почти до колен, скрывающая ужасную худобу тела. Костя, только заслышав его голос, вскакивает, быстро подходя к брату и что-то произнося вполголоса, что Смолов не слышит. После ведет брата к дивану, стоящему позади стола регистрации, напротив Феди. — Тоже Федя? — хмурится пришедший парень, как-то недовольно кинув взгляд на Смолова и усаживаясь на диван. Костя отодвигает стул, на котором сидел ранее, и тяжело вздыхает, снова ставя кипятиться чайник, хотя тот вроде был горячим. Федя заметил ещё давно, что если люди нервничают, то они то и дело кипятят воду, даже не используя её по прямому назначению. Почему — хрен его знает, Федя не психолог. Тем временем, Костя сел рядом с братом и взял в руку пульт от маленького телевизора, который играл всё это время. Он что-то начал ворчать по поводу отсутствия интересных передач, пытаясь заполнить повисшее для него неприятного молчание. Смолов слегка пожал плечами, включаясь в разговор и утверждая, что по ночам тоже идут интересные сериалы, и вот они уже пассивно спорят о ценности какой-то программы, ведущим которой был до одури неприятный мужчина. Федя даже чуть подрасслабился, вальяжно развалившись в кресле и медленно мешая давно растворившийся сахар в кружке, стараясь не стукать ею о стеклянные края — звук раздражает. И вроде всё так спокойно и хорошо, только Федя, брат Кости, так ощутимо сверлит Смолова взглядом, кажется, совсем не отрываясь. Федя ощущает, что не может полностью вдохнуть. Черт возьми, ему словно сдавило грудь, защемило шею, что под этим взглядом он не может пошевелиться. Мышцы не напряжены, тело спокойно, но нервы Смолова натянуты, как струны на гитаре, которую везет с собой Дзюба. Мужчине необъяснимо страшно где-то на подкорке мозга. Он шумно сглатывает и чуть-чуть, максимально медленно поворачивает голову в сторону юноши. Смотрит на его лицо краем глаз и совсем забывает, как дышать. Как уже замечал Смолов, лицо у Феди довольно очаровательное, даже не смотря на грубые черты, как большой нос или крупный грубый подбородок. Глаза у него были цвета слабо заваренного чая, такие, бледно-карие, а взгляд… Совсем отстранённый, в его голове мысли совсем не те, что уместны в данной ситуации. В данную минуту. Федя не знал, как думают душевнобольные, да и как выглядят, как отличить их от обычных людей, но, кажется, сейчас он был готов поклясться, что у этого бедного мальчишки какие-то проблемы. Как только Смолов едва заметно поежился, думая отвернуться от Феди, тот… Звонко засмеялся. Так чисто, искренне, запрокидывая голову назад, что-то говоря Косте бессвязное и непонятное. Его брат в этот момент, кажется, сломался окончательно. Смолов уловил во взгляде парня, на мгновение обращённого к нему, такое отчаяние, в этом взгляде было столько боли. Ответ был так близок к пониманию Феди, но он только сейчас осознал, кажется, откуда же, черт возьми, столько тяжести в одном человеке. Костю разбивала болезнь, которой страдал даже не он сам, склеивал себя каждый раз, а потом его снова бросали и топтали. Дрожащими руками, Смолов это ясно видел, погладил брата по щеке и мягко положил голову Феди себе на плечо, совсем тихо произнося: — Федь, пожалуйста, успокойся. Да, да… — Костя почти закрывал его рот рукой, сильно зажмурившись и поджав губы. Смолов снова ощутил себя не в том месте, снова ощутил себя лишним, но не мог заставить ни одну мышцу пошевелиться, чтобы встать и уйти. Лишь наблюдал за тем, как Костя через силу отворачивается от брата, нервно щёлкает каналы пультом, а Федя, медленно облизнув нижнюю губу, без движений сверлит его взглядом. Но его ли? Он, кажется, точно смотрел на лохматую макушку брата, но одновременно и глядел сквозь Костю. После покачал головой и снова уложил ее на плечо, негромко произнеся: — Я тоже думаю, что он прав. Смолов нервно дернулся. Кажется, только одно присутствие этого парня давило на его нервы похлеще тисков, да и походу он сейчас не с ним и Костей. Здорово, всегда своя компания в голове, вечеринку можно устроить, даже никого не зовя. Отвратительная шутка, сам же её и оценил мысленно Федя, после медленно вставая со своего насиженного места. Он обходит диван, на котором сидят братья, совсем незаметно похлопав Костю по плечу в знак своей поддержки и даже сочувствия, но в ответ слышит лишь тяжелый вздох. Федя поднимается по лестнице на второй этаж и уже было бредет к двери своего номера, но что-то его останавливает и он замирает у окна, ведущим на сторону парковки. Ночь, на удивление, тихая; мужчина прислоняется лбом к стеклу, уже как-то даже — наконец — сонливо глядя на улицу. Ни одна машина не проезжает по оживленной днем трассе за минут-таки семь, сколько смотрит неотрывно Смолов в окно, потом замечает медленно катившую небольшую колонию дальнобоев, состоявшую из четырех фур. Затем проезжает белый джип с прицепом и мигает большой уличный фонарь, освещавший въезд. С каким-то скрипом на парковку не спеша заезжает старенький автомобиль с одной работающей фарой. Машина словно пыхтит и стонет, совсем едва-едва двигаясь. Смолов мгновенно забывает об усталости и поднимает голову, а авто останавливается перед самым въездом на парковку, чуть съехав в сторону. Федя пытается разглядеть водителя, но блики света на лобовом стекле скрывают его от глаз мужчины. — Не может такого быть. — тихо произносит Смолов, замечая, что мотор машины глушат, гаснут фары. Федя смотрит на секунду через плечо, параллельно с этим вспоминая, в каком номере спит Акинфеев. Вроде как прикинув в голове, он бросается к одной из дальних дверей и со всей силы быстро колотит по ней кулаком. Удары отражаются эхом от стен в коридоре, а внутри вроде слышится переполошенная возня. — Игорь! Игорь! Сука, Игорь! Смолов во время отскакивает от двери в тот момент, как она отворяется и стукается ручкой о стену. Акинфеев предстает перед ним лохматый, сонный, в куртке кое-как накинутой на голые плечи, дорожных кроссовках, и крайне, убийственно недовольный. Он тихо говорит ещё хриплым ото сна голосом: — Ох, молись, Смол, чтобы это было что-то стоящее. — Я думаю, причина более, чем веская. Федя нагло хватает его за воротник куртки и тащит к окну, после ударяя пальцем по стеклу, указывая на машину. Он дышит часто, кусает губы, а Игорь же пока ничего не понимает, щурясь сонно, смотрит в указанном направлении. В глазах от недавнего пробуждения всё ещё плывёт. На лестнице слышатся тяжелые шаги, под которыми скрипят деревянные ступени. Быстро появляется Костя, почти такой же недовольный, как и Игорь. Он негромко рычит: — «Смолов-Федя-Смолов», твою так. Я понимаю, что тебе не спится, но помни, что тут постояльц-… Смолов притягивает его за плечо и нагло кладет ладонь ему на рот, призывая замолчать. Костя ворочает головой, до глубины души возмущенный этим жестом со стороны Феди, но тот не дает ему вырваться, лишь сильнее напрягает ладонь. — Это… Та машина что ли? Того мужика? — как-то неуверенно говорит Игорь и глупо хлопает глазами, переведя взгляд на Смолова. Тот жмет плечами и отпускает Костю. После говорит негромко и задумчиво: — Очень похоже. Но вообще не понимаю, почему она тут. Не думаю, честно, что за нами… — Акинфеев громко фыркает и скрещивает руки на груди, чуть поежившись и снова смотря в окно. — Братан, мы его конкретно так поломали, думаю, есть повод для мести. Но… — Что? Кого вы поломали? — Костя говорит почти испуганно, испытующе смотря на Смолова своими каре-зелеными глазами. Кажется, в этот момент его мир немного содрогнулся, а доверие к Феде пустило огромную трещину прямо по несущей стене. Мгновенно в его голове мужчина из обычного постояльца, ну, чуть милее и открытее других, пусть так, он превратился в какого-то бандита, за которым теперь гнались новые злые дяди, чтобы покарать по традициям минувших девяностых. Смолов же закатил глаза. — Не неси херню, никого мы не поломали. — Игорь усмехается и покачивает головой. — Ага. Просто встретились со старым ебнутым знакомым… Это кто еще? В новоприбывшей машине открылась водительская дверь и из нее вышел какой-то парень, абсолютно не похожий на того, с кем они столкнулись несколько часов назад. Он был выше головы на две с половиной, с широкими плечами и явно моложе, хоть и лица его до сих пор не было видно. Он опустил голову, накинул капюшон черной ветровки и, покопавшись в кармане, выудил пачку сигарет. Закурил, медленно прошел вокруг машины и замер, вернувшись на исходную позицию. Федя нахмурился, пытаясь анализировать его поведение. Вместе с тем, парень у машину поднял голову, что можно было немного увидеть очертания его лица, и приложил ко лбу ладонь на матросский манер, словно закрывал глаза от света. — Гаси люстру. — быстро дошло до Феди и он пихает в бок Костю, подгоняя его в сторону выключатель, а сам утягивает Игоря за стену, чтобы их не было видно с улицы. Костя соображает быстро и уже через пару секунд испуганно дышит у Феди под ухом, а Акинфеев, оказавшись в неудобном положении, рыкает и отстраняется: — Блять, Смол! Ты че, в боевике что ли? Федь, успокойся, тебе нужно проспаться после дороги, как и всем нам. Иди в номер и чтобы до девяти я тебя даже не видел! — Игорь грозно смотрит на Смолова и отряхивается, после направляется к себе в номер, лишь на мгновение бросив взгляд в окно. Костя тихо вздыхает и отходит от Феди, видимо, соглашаясь с Игорем. — Он, наверное, прав. У нас тут всегда разъезжают всякие и, думаю, волноваться не стоит. — выдерживает паузу, думая, достаточно ли мягко сказал, и кивает сам себе. — Я за Федей и пора бы, действительно, спать. Федя лишь потерянно кивает и снова подходит к окну, опираясь на подоконник руками. Парень с улицы, кажется, широко улыбается и делает шаг назад, сначала заведя руки за спину, а после и вовсе помахав ладонью в окну. У Смолова пробегают мурашки по спине; он мысленно убеждается, что все тут в этой глуши наглухо отбитые. Мужчина может, наконец, рассмотреть его лицо. Блондин, челка вихором выглядывает из-под капюшоном, нос крупный с горбинкой, неаккуратный, квадратная челюсть и заметные при улыбке щеки. По комплекции Смолову он напоминает Дзюбу, даже, может, чуть крепче. Парень поворачивается ко все ещё открытой двери и садится в салон, но при его повороте Смолов замечает, как что-то в кармане парня на мгновение отражает свет фонаря, и Федя готов поклясться, что это был пистолет.

***

Музыка в радио играет едва слышно — шумит двигатель. Фары блекло освещают темную дорогу. Трасса пустая. Изредка мелькают вдоль неё заправки и непонятные магазины. Даже деревни закончились на пути. Чёрный Кадиллак мчится по шоссе. Мужчина, сидящий на пассажирском переднем сидении, упершийся ногой в бардачок, щёлкает незаряженным пистолетом и периодически оглядывает его со всех стороны. Трёт большим пальцем царапину на барабане и вздыхает, запрокидывая голову назад. Он зачесывает пальцами светлую челку назад. За окном всё сливается в единую чёрную картинку, парень закрывает глаза. — Сань. — негромко говорит водитель — молодой мужчина-шатен с аккуратной щетиной, идущей по подбородку. На нем чёрная футболка, обтягивающая крепкую грудь, сверху — дорогая кожаная куртка. Он смотрит на экран, встроенный в панель устройств сбоку от руля. Там открыт навигатор; мужчина ведёт пальцем по нему, уменьшая масштаб карты. — Мне кажется, или он уже долго стоит? Парень открывает глаза и трёт их, тоже глядя на экран. Он не совсем скоро соображает, о чем вообще идёт речь, в глазах плывёт, а после жмет плечами, поворачивая голову в сторону водителя. — Похоже. С полчаса где-то, вроде… Спать собрался? — Максименко, какой, блять, спать? — мужчина опускает голову и смотрит на дорогу исподлобья. Задумавшись, кусает губу, а после ведёт бровью и жмет сильнее газ, что стрелка спидометра уверенно ползёт к отметке «двести». — Бросил машину. Он на что-то пересел. Если, черт возьми, это всё-таки был он. Максименко хмурится и смотрит тоже на дорогу, взвешивая выдвинутое мнение. Кивает, мысленно соглашаясь с ним, и тихо усмехается. Берет в руку отложенный пистолет: — Всё равно не уйдёт… — Убьешь его? — резко спрашивает мужчина и смотрит на Максименко. Приподнимает одну бровь, буквально говоря своим видом, что ответ на подобный вопрос только один. Саша, даже не взглянув на него, ухмыляется: — Я убью его, Фил. Машина снова ускоряется, мотор рычит обозлённо словно. Фил тоже зло улыбается и, резко поворачивая, чтобы слегка срезать путь, довольно произносит: «Молодец». * Фил со всей силы ударяет ногой дверь стоящего на обочине автомобиля, что они так упорно преследовали несколько часов, а после облокачивается на ее железный бок спиной. Он достает телефон и что-то быстро набирает. Рядом с ним лежит тёмно-зелёная спортивная сумка, заполненная неравномерно и совсем не полностью. Фил поднимает её за лямку и несёт к Кадиллаку, отгораживающему их со стороны дороги словно стена. Ставит сумку на заднее сиденье, расстёгивает — почти рвёт — молнию и оглядывает совсем скромный, по его меркам, запас купюр, сложённых в аккуратные стопочки и перетянутые резинками. Фил быстро пересчитывает их и закрывает сумку. Недовольно цокнув языком, мужчина захлопывает дверь и идет к Максименко, закуривая сигарету. Тот же плюётся и ругается, закапывая свежую яму сразу за обочиной. Он вытирает пот со лба и оглядывает всё ещё открытую голову тела, уложенного в яму. Фил становится сбоку и сбрасывает ему на лицо пепел, передаёт сигарету Саше. Тот делает затяжку и хмуро смотрит себе под ноги. Белые кроссовки испачкались. — Я не думаю, что он знал, какой груз везёт. Банально не вышел бы. — говорит Максименко, пожав плечами и сделав ещё одну затяжку. Передаёт сигарету. Фил многозначительно кивает, соглашаясь и разрешая Саше продолжить. — Он не тот, кто нам нужен. Глупая жертва. — Плевать. Пока не найдём оставшиеся деньги — закапывать будем всех. Сядешь сейчас в машину и поедешь вперёд. Мне всё равно, как, но ты найдёшь тех, кто забрал наши деньги. Я верю в тебя. — Фил хлопает его по плечу и смотрит на лицо трупа. Ухмыляется. — Раздроби ему черепушку. Ради меня. Максименко ударяет лопатой ему по голове. Ни секунды не думав, не поколебавшись. Слышится оглушающий хруст. Саша облизывает губы и смотрит на стоящего рядом Фила. Тот пару секунд смотрит на внутренности черепной коробки, на разломленную кость, а после бросает туда окурок и разворачивается. Открыв дверь Кадиллака, он останавливается и бросает Максименко зажигалку. — Пригодится. Кадиллак уже давно уехал, а Саша продолжал стоять, тупо глядя на железную зажигалку. Мысли играли чехарду в голове, сбивая друг друга; он не знал, что делать дальше. Но у него не было варианта «не суметь», нельзя было не выполнить данного указа, поэтому предстояло разбиться в лепёшку, но найти тех, кто, совершенно по дурости, решил украсть их деньги. Сев в старую «одноглазую» машину, он поехал просто вперёд, повинуясь интуиции и слепой уверенности в свои силы.