who said you're one in a million

...а когда Ынсон улыбается, он похож на бога. Ну, Ынсон всегда богоподобный немножко, Ынсон божественно прекрасен во всем, что он делает: поет, танцует, ест, дышит, подтягивает штаны, ругается с Сокчолем — но когда улыбается — особенно. Он как будто светится весь, Ынсон, если улыбается или смеется, и становится совсем юным и солнечным. Вокруг него даже воздух красивый. Саган поджимает коленки к груди и щурится одним глазом. Смотрит, как Ынсон распевается — голос у него с утра слегка хрипит, отчего Ынсон злится и один раз даже кидает листочек с текстом на стол. Листочек плавно пикирует на пол, от чего Ынсон сердится пуще прежнего. Обычный себе Ынсон. Если прищурить левый глаз сильно-сильно, или вообще закрыть, то и вовсе ничего особенного. Мальчик как мальчик. Симпатичный, голосистый. Таких же тысячи по всей Корее. Саган промаргивается и трет глаза кулаками. Ждет, пока мир перестанет рябить, и смотрит нормально: как Ынсон лезет за листком под стол, как потирает горло и тянется включить минус заново — Саган смотрит внимательно двумя внимательными глазами и убеждается: богоподобный же, ну. Как не смотри и не прищуривайся. Ынсон останавливается посреди песни — как будто в спину толкнули — и резко поднимается на стуле. До репетиционной пара секунд, и Саган никак не успевает скрыть как-нибудь свое присутствие. Он только сжимается еще больше в комок, и в голове мелькает: наверное, Ынсон будет сердиться... Но Ынсон не сердится. Улыбается ласково: — Подсматриваешь? Или филонишь просто? Саган невпопад кивает. Я что угодно, все, что ты скажешь, только улыбайся, пожалуйста. Когда Ынсон улыбается, он похож на бога. На того самого бога, которому в древности приносили жертвы, возводили памятники, затевали войны. Саган раньше смеялся над учебниками истории — вот же люди глупые: как можно убивать за того, кого никогда не видел? Сейчас он думает немножечко иначе. Если бы бог был хоть немного похожим на Ынсона, Саган с радостью сжег бы для него целую деревню. Правда, возникают некоторые сложности. Бог, он ведь для всех. А Саган очень хочет, чтобы Ынсон улыбался только ему.