Мы одиноки, поэтому тянемся друг к другу В поиске людей, которые хоть немного на нас похожи.
С самого утра погода не заладилась: ветер выл, как раненый зверь, и с остервенением раскачивал все плохо прикрученные предметы, так и норовя вырвать их с корнем и унести вдаль; это создавало неприятный звук, смежный со стонами мертвецов и противным скрипом прогнивших досок; небо, обычно кристально чистое с отливом приятной голубизны, сейчас было покрыто белизной, временами мелькали темно-серые облака, которые так и обещали скорый дождь над мирной деревушкой. Подобная картина не радовала Атанабаши Кохуро, который, не шевелясь, смотрел в окно и думал, что уже скоро апрель, а погода слишком непривычна для этого времени года. Он только проснулся и даже спросонья понял, что все это зрелище не сулило ничего хорошего для его семьи, которой в скором времени придется около часа идти пешком до станции. — Ничего не поделаешь, — хмуро подметил он, приглаживая растрепанные волосы и изредка зевая. — Мы и так затянули с переездом. Свернув еще теплый футон, Кохуро аккуратно устроил его в углу, попутно осматривая комнату на предмет забытых вещей. Но пустое пространство лишь отвечало жалобным эхом и гулом того неприятного ветра, что завывал в округе с самого утра. Все вещи от крупных до самых маленьких были отправлены еще тремя днями ранее, и в полупустом доме не осталось ничего, что дарило бы уют. Теперь он казался чужим и холодным, хотелось бежать быстрей оттуда, ни разу не обернувшись. Но Кохуро был все равно в хорошем расположении духа. Он не любил ясные дни, когда солнце печет спину и обжигает плечи; он не любил загроможденные дома, понимая, что все эти мелочи и безделушки никогда не сможешь забрать с собой на тот свет. Иметь под рукой все самое необходимое — достаточно для того, чтобы жить и парить. Так он всегда считал. Пройдя в ванную, Атанабаши быстро скинул с себя старую одежду и принял прохладный душ. Обтираясь полотенцем, Кохуро заметил зеркало напротив, которое его всегда раздражало. Выходишь довольный из ванны, и тут оно, грубовато отшлифованное, всегда стремилось продемонстрировать людям правду, даже тогда, когда это им не было нужно. Кривой нос, искореженное лицо, лишний вес — лишь неполный список того, что хитрое зеркало демонстрировало всякому в него смотрящему. Но Кохуро не на что было жаловаться: хорошо сложенное, подтянутое тело, правильные мягкие черты лица, темно-русые волосы, коротко стриженные, с прямым пробором и немного спадающей на лицо с обеих сторон челкой, красивые глаза глубокого синего цвета. И все равно он недолюбливал несчастное зеркало. В скором времени семья Атанабаши в полном составе отправилась на станцию — из-за погоды они и так задержались на несколько дней в Кёсоку — небольшой деревне, где они поселились пять лет назад. В Кёсоку не было подходящего врача, поэтому глава деревни упросил знакомых из города найти кого-нибудь. Они и вышли на Атанабаши Ишшина, который владел небольшой клиникой, где чаще всего оказывалась экстренная помощь до тех пор, пока более крупные и респектабельные больницы не находили место для пациента. Подобное предложение для кого-то его круга не сулило никакой выгоды, к тому же у него не было желания вырывать детей из привычного окружения. Но в тот год, когда Кохуро исполнилось десять, а Карин и Юзу — по пять лет, погибла его жена при неизвестных обстоятельствах. Тогда Ишшин принял одно из труднейших решений в его жизни: он воспользовался предложением главы деревни Кёсоку, видя, как болезненно дети приняли кончину матери. Теперь же они держали путь на станцию — единственное место в ближайшей округе, откуда они могли попасть домой, в Каракуру. Кохуро невольно поежился. Он чувствовал такое же волнение, окручивающее желудок тонкими нитями, как и тогда… В тот день было безумно холодно, ветер продувал до костей, проникая даже под плотные куртки и теплые кофты. Но, несмотря на буйство погоды, они прибыли на станцию раньше времени и грелись, прижавшись друг другу, в ожидании поезда. Тогда Кёсоку казалось чем-то неизвестным, пугающим, поэтому легкий трепет щекотал сердце юного Атанабаши. «А сейчас таковой кажется Каракура, — тяжело вздохнул Кохуро и потер руки, чтобы немного согреться. — Как странно…» Еще одна деталь вспомнилась о тех временах: его друзья из Каракуры, с которыми он учился в младшей школе. Они дружили с самого первого учебного года, и, объединившись, стали называть себя Воинами Света. Это сообщество было тайным, и другие не могли вступить туда. О делах его никто не говорил громко, лишь шепотом. Как тайные агенты, они жались друг к другу и, щуря глаза и ухмыляясь, рассказывали о местонахождении плюшевого мишки или о неприятном запахе соседа слева. Тогда трем детям это казалось чем-то крутым и по-настоящему взрослым, сейчас Кохуро понимал, что было это все по-детски мило и забавно. В день его отъезда друзья пришли на станцию, чтобы проститься, и принесли с собой маленькие памятные подарки, дабы не забывать друг друга никогда. Это событие уже раскололо их, добавив пару свежих ран на юные сердца. Но когда-нибудь их дороги разошлись бы. Кто-то нашел бы себя в семье, кто-то — в работе, кто-то — в развлечениях. У каждого из них была своя цель и смысл существования. И шансы, что их пути когда-нибудь сойдутся, сводились к нулю. Кохуро обреченно посмотрел вперед. Он уже давно плелся позади семьи, так что мог рассмотреть каждого из них. Вот Карин шла рядом с ним, вышагивая, как солдат на плацу. Ее длинные иссиня-черные волосы были забраны в высокий хвост и спрятаны под красной кепкой, из-под которой виднелось милое лицо и изумрудно-зеленые глаза. Ее одежда отличалась свободным покроем — очень подходящим для нынешней погоды. Карин всегда была девочкой практичной и старалась не доставлять проблемы другим. Шедшая перед ней Юзу представляла собой ее противоположность и отличалась искренней любовью ко всему милому и прекрасными навыками мастерицы и домохозяйки. Уже не один год весь дом был на ней. И поэтому она всегда коротко стригла волосы (были они того же цвета, что и у Кохуро), а мешающую челку фиксировала симпатичной заколкой. Глаза же у сестер не отличались по цвету, но спокойные и временами неподвижные у Карин были противоположны живым и светящимся у Юзу. Пусть они и близнецы, но во многом отличались друг от друга. Глава семейства, который сегодня не подавал признаков жизни, был серьезен и хмур и молча шел впереди. Кохуро с утра не смотрел на его лицо, поэтому не мог знать, что сейчас выражали карие глаза и большой рот с тонкими губами. Но факт оставался фактом — он молча шёл впереди, явно выжидая лучший момент для неожиданного выступления. Даже его коротко стриженные, торчащие верх волосы и крепкое тело намекали на это сильным волнением и дрожью. — О, я вижу станцию, — облегченно вздохнула Карин, покачав головой. Она не выглядела уставшей, но такая погода выбивала остатки моральных сил, которых частенько не хватало ей. — Девочка моя, ты устала? — Ишшин резко обернулся, и в эту минуту Кохуро понял, что отец наконец-то дождался подходящего момента. — Значит, папочка понесет тебя! — его бодрость и свежесть удивляли домочадцев, в любых ситуациях он вел себя, как невыросший взрослый, который так и не наигрался в свое время. — Обойдусь, — грубовато ответила ему Карин, скорчив брезгливую гримасу. — Ох, Рей, — жалобно всхлипнул глава семьи под тихие слова детей: «Ну началось», — наша милая Карин стала такой грубой с папочкой. Ему грустно. — Хоть сегодня, хоть сейчас не устраивай этот цирк, — не выдержал Кохуро. — Одна только дорога утомляет. Ишшин странно взглянул на сына, но не стал возражать, и оставшееся время пути царило молчание. Лишь ветер продолжал забивать уши. На станции не было ни души: платформа пустовала, а весь персонал в лице уборщицы и смотрителя отсиживался в тепле небольшого подсобного помещения. — Мы не рано? — поинтересовался Кохуро, глянув на большие часы, стоявшие на тонкой черной ножке посреди платформы. — В самый раз, — фыркнула Карин, прогуливаясь в это время по краю платформы и потирая ладошки. Вскоре гул приближающегося поезда развеял моральную усталость семейства Атанабаши. Красивый и удобный, он приблизился к платформе и остановился в мирном ожидании. Приняв новых пассажиров, состав отправился вперед, навстречу пустым станциям в ближайшей округе. Кохуро, как только уселся на свое место, сразу же уставился в окно. По нерадивости их отца, его сиденье оказалось слишком далеко от остальных, и с самого начала он был отделен от семьи непонятными людьми разной наружности: кто-то из них хмурился, кто-то улыбался, кто-то читал, задумчиво потирая подбородок. Все это не заботило Кохуро. Он смотрел в окно и наблюдал, как проплывало сероватое небо и безжизненная земля, пустые станции. Все это мрачное многообразие навевало воспоминания, когда Кохуро, еще будучи ребенком, сидел в поезде вот также близко к окошку и смотрел в него, давясь слезами. Прощание с Каракурой далось ему нелегко: этот город был и светлой, и темной стороной его жизни. И даже в том возрасте, когда, казалось бы, ты ничего не понимаешь и не запоминаешь, десятилетний мальчик пережил целую трагедию. Солнечный мир его обыденной жизни разрушался, на кусочки разрывалось юное сердце, переполненное невиданной печалью. Прошло уже столько лет, но привкус этой горечи он иногда ощущал на корне языка. Кохуро прикрыл болевшие глаза и понемногу стал проваливаться в дрему, навеянную мирным стуком поезда. Перед взором его стоял туман, но кто-то отчетливо пытался позвать его. Один раз, второй. Когда же неизвестный перестанет называть его имя? Кохуро небрежно толкнул шумного парня. Тот вопросительно уставился на него, после недовольно буркнул: — Ты чего толкаешься? Я просто пытался тебя разбудить. — Прости, — Кохуро зевнул. По привычке он осмотрелся: рядом с ним по обе стороны сидели его друзья, такие же привычные, добрые и улыбчивые. Даже пострадавший уже не хмурился. — Скажите, а мы ведь всегда будем вместе? — голос Атанабаши охрип от волнения. Но, увидев одобрение в глазах товарищей, он успокоился. Это была правда, чистая правда. Кохуро открыл глаза. Что сейчас с ним произошло? Он не мог найти ответа. Ничего подобного в его жизни не случалось. Или же это все-таки был отрывок воспоминания, который он предпочел зарыть в глубинах памяти? Если это так, то в жизни он осознал лишь одну прописную истину — ничего не вечно. И даже их дружба стала лишь предыдущей страницей нескольких судеб. Но Атанабаши не собирался так просто сдаваться. Тогда он был сам не свой, но теперь они имели все шансы наверстать упущенное… — Ваша умершая тетя хочет вам кое-что сказать, — озорной голос, выдававший в своих нотках игривую хитринку, вывел Кохуро из раздумий. Только сейчас он обратил внимание, что сидел рядом с низкорослой женщиной безобразной наружности с сильно прилизанными волосами, напоминающей своим видом типичную старушку-знахарку из какой-то отдаленной деревни. Та достаточно пристально рассматривала соседа и улыбалась ему так, словно рада видеть его после долгой разлуки. Но одно было точно известно: эту женщину он знать никак не мог. — Она очень просит передать вам послание, — настаивала старушка, не меняя выражения лица. — Я бы и сам с ней поговорил, если бы она у меня была, — обреченно вздохнул Кохуро, покачав головой в мимолетном укоре. — Но сейчас я слышу только причитания какой-то женщины над вами. Она продолжает и продолжает говорить одно и тоже, как заезженная пластинка: Кумико-сан, прекрати разводить людей на деньги. Улыбка соскользнула с лица женщины, а глаза ее распахнулись. Она глубже села, вытерла пот со лба и, дрожа, шепотом спросила: — О-откуда вы знаете, как меня зовут? — Я ничего не знаю, — пожал плечами Кохуро. — Я всего лишь озвучил слова этого раздражающего духа, — после он прервал диалог и отвернулся к окну, оставив оцепеневшую женщину наедине с ее мыслями.***
К удивлению Кохуро, добрались они достаточно быстро. Пять лет назад эта дорога казалась ему бесконечной, а сейчас по истечении полутора часа поезд с мирным грохотом остановился в городе Каракура, и они уже ступили ногами на привычный кафель шумной городской станции, которая только-только отошла от глубокого зимнего сна и вновь принимала большое количество серых, невзрачных людей, что-то галдящих друг другу. Выйдя на просторную улицу, Кохуро невольно вдохнул глубже. Все тот же аромат: смешение далеких пряных ноток и терпкого запаха мокрого асфальта. — Как будто и не прошло этих пяти лет, — блаженно протянул он, как ребенок осматривая все вокруг. Деревня предоставляла им дом одного важного старца, который простился с этим миром несколько лет назад, поэтому семье Атанабаши не пришлось окончательно прощаться с их прежним жилищем, и все эти пять лет он стоял безжизненной статуей между живыми сородичами. Бледно-розовая краска на стенах потрескалась и облупилась, большая часть поверхности покрылась непонятным, но очень живучим сорняком, окна помутнели, а некогда приятный и цветущий двор оброс горками мусора, которые принес откуда-то игривый ветер. Зайдя внутрь, они чуть не задохнулись от пыли, которая уже покрыла все видимые и невидимые участки большого дома. Единственное, что хоть немного избавило от едкой и неприятной на вид грязи, — недавнее присутствие грузчиков, которые привезли все вещи и свалили их в огромную комнату на первом этаже, где некогда делили территорию кухня и гостиная, но сейчас туда было просто невозможно попасть. — Да… — протянула Карин, осмотрев дом. — Рано нам еще отдыхать.***
Привести дом в более приятный вид они смогли только через три дня совместной и усердной работы. И только сейчас поняли, что эти переезды давались им очень тяжело: пыльные дома, которые нужно было предварительно убрать и привести в более презентабельный вид; мебель, которую таскаешь с место на место силами двух мужчин, но от этого не становится ни на йоту уютно; куча хлама, который приходится нести на мусорку, ругая себя же за то, что не сделал этого раньше. Проблем в общем-то хватало, и ни один переезд (по крайней мере, в этой семье) не обходился без каждого из вышеуказанных пунктов. Но на то они и были семьей, пусть и шумной, и не всегда дружной, но все-таки семьей, которая быстро вернула все на круги своя. Будто бы они никуда не переезжали. Теперь дети наслаждались последним днем каникул — завтра они должны были пойти в новые школы. И так удачно это событие совпало с первым днем Кохуро в старшей школе — по крайней мере, так он сам думал. Теперь его ждала полноценная школьная жизнь: новые знакомства, приятное общение, сложные экзамены и неудачные попытки списать. Это грело ему сердце, и даже во время ужина с семьей он блаженно растекся на стуле, погрузившись в мечты. — Не похоже, что ты волнуешься, братец, — усмехнулась Карин. — Мне не о чем волноваться. Для меня это не впервой, — улыбнулся Кохуро сестре. — Но ведь ты переходишь в старшую школу, братик, — забеспокоилась Юзу, нахмурившись. — Даже я волнуюсь. — Да ладно тебе, Юзу, — успокоил ее брат. — Это наоборот хорошо. Нет сформировавшихся коллективов, только новые люди, желающие скорее сбиться в группки. Эти слова успокоили Юзу, но всем домочадцам было понятно, что Кохуро волновался. Пусть даже его слова отдавали правдой, но существовало кое-что, что отстраняло его от коллектива. Внешне он не особо привлекал внимание, поэтому случайные хулиганы его никогда не задевали зазря. Но его имя оставляло множество вопросов. Оно писалось, как Кохиро, но с самого его младенчества к нему прилип видоизмененной вариант, который так понравился Атанабаши, что всякий раз он исправлял каждого, кто так и жаждал назвать его Кохиро. И из-за этого у него были постоянные проблемы. Дети дразнили его, взрослые тихо насмехались. И тем самым он сам себя сделал изгоем в обществе, которому не нужен был бунт, даже такой незначительный. Иногда вся эта ситуация доходила до того, что Кохуро из-за такой пустяковой причины ввязывался в драки, но мнения своего он так и не изменил.***
Утро следующего дня выдалось довольно спокойным. Погода уже не так буйствовала, а отец был отправлен в нокаут практически сразу, как включил режим полного придурка. Поэтому завтрак прошел в мирной обстановке: Карин залипла в телевизор, Юзу хозяйничала на кухне, а Кохуро, расправившись со своей порцией, нервно смотрел на часы, теребя пуговицы идеально белой рубашки. Еще оставалось десять минут до его отбытия в старшую школу Каракуры. И все это время он пребывал в мечтах, хотя и понимал: события могут развиться по любому сценарию, даже самому нежелательному. — Надеюсь, все будет хорошо, — пробубнил Кохуро, нервно себя осмотрев. Зимняя школьная форма хоть и стесняла его, но в целом хорошо смотрелась. — Все будет хорошо, братик, — улыбнулась Юзу, собирая посуду со стола. — Если только не вмешается какой-нибудь призрак, наслав проклятие одиночества, — устрашающе проговорила Карин и, выставив руки перед собой, судорожно зашевелила пальцами. — Единственное, что они могут, — мельтешить перед глазами и болтать без умолку, — рассмеялся Кохуро. — Они ведь когда-то были живыми, — усмехнулась сестра, пожав плечами, и вернулась к очередной программе по телевизору.***
— Так, — Атанабаши озадаченно почесал голову, рассматривая доску со списками и с энтузиазмом ища свое имя среди одного из столбцов, — и в каком я классе? Никак не могу найти. — Помочь? — низкий голос послышался за спиной. Кохуро он показался знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его слышал. Немного поколебавшись, Атанабаши обернулся и застыл в изумлении. Перед ним стоял его старый друг с младшей школы, один из участников Воинов Света, Ишида Урю. Тот тоже не ожидал увидеть знакомое лицо, лишь рассчитывал помочь ученику с поиском. Поэтому минуту или около того они стояли в оцепенении и судорожно рассматривали друг друга, с трудом веря в происходящее. Неужели Кохуро действительно мог что-то изменить? — Вот это сюрприз, — первым отойдя от шока, Атанабаши лучезарно улыбнулся. — Я не ожидал встретить тебя так быстро. — Как и я, — побагровел Урю, нервно поправив очки. — Вы вроде бы насовсем уехали. — Да ладно тебе, — усмехнулся Кохуро. — Я бы свалил из этой дыры, как только бы закончил школу. — В любом случае я рад тебя видеть, — легкая улыбка скользнула на бледном лице Ишиды. — Взаимно. Значит, мы теперь в одной школе? Вспоминаю былые времена… — вновь к горлу подступила неприятная горечь, но Атанабаши предпочел сглотнуть ее. Ему больше не о чем переживать. — Даже больше, мы в одном классе, — подойдя ближе к доске, Ишида ткнул пальцем в список имен класса один-три четко на фамилию Кохуро. — Слишком много совпадения для одного дня, не считаешь? — выдохнул Атанабаши нечто смежное между «ух» и «ох». Шли к классу они молча, лишь временами поглядывая друг на друга и подмечая про себя, что это все происходило в реальности, а не просто снилось в одну из бурных ночей, когда шквал воспоминаний захлестывал с головой. Кохуро также заметил, что Ишида не изменился за эти года. Да, он подрос, возмужал, и его тонкий, слегка хриповатый голос стал насыщенней и грубей, но в остальном это был все еще тот мальчик десяти лет, который когда-то провожал семью Атанабаши на станции: все те же острые черты лица, холодные темно-синие глаза, спрятанные за линзами очков, иссиня-черные волосы, короткие сзади, но спадающие двумя длинными прядями впереди. «Интересно, а изменился ли я сам?» — вскользь подумал Кохуро, продолжая изучать холодное лицо давнего друга. Класс один-три выглядел, как и другие подобные. Однотонные стены, пол и потолок, одинаковые парты, висящий гвалт от разговоров сбившихся в компании людей. С одной стороны были слегка упитанные мальчики, косящиеся на девчонок, с другой — те самые девчонки, ставшие случайными жертвами обсуждений, с третьей стояли явно знакомые друг с другом ребята. В общем, представлялась прекрасная картина разношерстных людей, запертых в одном просторном помещении. Кохуро с любопытством рассматривал их. И погрузившись в первые впечатления, он не заметил перед собой рыжеволосую девушку, с которой по неосторожности столкнулся, сбив бедняжку с ног. Та лишь тихо ойкнула и упала на колени. — Извини, — встрепенулся Атанабаши и протянул ей руку, чтобы помочь подняться. — Ты что творишь?! — из ниоткуда нарисовалась еще одна девушка с коротко стриженными, поднятыми ежиком черными с фиолетовым отливом волосами. В ее темно-серых глазах горел огонек ярости. Она схватила Кохуро за грудки и притянула ближе к себе, продемонстрировав ровные черты лица и вполне милую мордашку для такой боевой девушки. — Решил показать свою силу, сбивая с ног беззащитных девушек?! — Ничего подобного у меня и в мыслях не было, — возмутился Кохуро. — Я просто задумался и не заметил ее. И уже извинился, — фыркнул он напоследок, освободив рубашку из цепких рук агрессивной незнакомки. — Ах ты!.. — огрызнулась девушка и хотела его ударить, но пострадавшая пришла в себя, подскочила к ней и поспешила оттащить подальше. — Тацуки-чан, это и впрямь случайность, — взмолилась она. Одного случайного переглядывания между ними хватило, чтобы Кохуро был прощен и отпущен. Тот пребывал в каком-то смешанном состоянии от произошедшего. Ишида, все это время находившийся за его спиной, не стал вмешиваться в эти разборки. Но, как только девушки ушли, он подал голос, произнеся лишь протяжное: — Дела, — и вновь поправил сползшие очки. — А она симпатичная, — после некоторого молчания выдал Кохуро чуть хрипловатым голосом и покраснел. — И это все, что ты вынес из этой ситуации? — удивленно посмотрел на него Урю. — Ты все такой же, — усмехнулся он, не дождавшись ответа.***
Во время обеда отошедший от новых событий и впечатлений Кохуро затащил Урю на крышу, несмотря на возражения последнего. Ему всегда нравилось проводить время в таких местах, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь уютом открытой для мира высоты. И даже сейчас погода была на их стороне: теплый ветер щекотал кожу, солнце спряталось за облаками, предварительно прогрев некогда холодные серовато-белые плитки отрешенного и одинокого здания школы. Кохуро практически ничего не ел из приготовленного Юзу, так как говорил без умолку, взахлеб, переполняя речь красочными и теплыми эмоциями. Урю даже мог вычленить из этого длинного монолога, какого цвета рубашку смог приобрести его друг на ярмарке и как приятны в пользовании сельские туалеты. И его бы это не удивило, ведь Кохуро остался все таким же. Поэтому с лица Ишиды не исчезала легкая улыбка, а в глазах мелькала искренняя заинтересованность. — Значит, занято, — чей-то глубокий басистый голос остановил болтливого Кохуро и обратил внимание друзей на его обладателя. Им был высокий крупный парень со смуглой кожей, чьи глаза сложно разглядеть из-под длинной насыщенно-коричневой челки. Он недолго мешкался в дверях, быстро развернулся и хотел покинуть крышу, но Атанабаши остановил его. — Мы рады твоей компании. Присоединяйся, — бойко выдал он, лучезарно улыбаясь. Парень с минуту поколебался, но присоединился к ним, аккуратно присев рядом с Кохуро и тихонечко начав поедать булочку. Друзья какое-то время молча наблюдали за ним, но вскоре Атанабаши вновь заговорил: — Так как тебя зовут? — Садо Ясутора, — коротко представился новоприбывший. — Атанабаши Кохуро, — добродушно отозвался Кохуро и показал на друга рукой: — А это Ишида Урю. Приятно познакомиться. — Мне тоже, — одобрительно кивнул Садо. — А ты неразговорчивый, — усмехнулся Кохуро, закинув в рот комочек поджаренного риса. — Какой есть, — пожал плечами Ясутора и продолжил трапезу молча. Кохуро же снова переключился на рассказ о своих приключениях в деревне Кёсоку, которые не были такими же захватывающими, как в книжках с драконами и принцессами в темных сырых башнях, но по меркам современного японца вполне подходили под определение «необычное и загадочное».***
Солнце, проступившее между темно-серыми облаками к вечеру, медленно плыло к горизонту, освещая все вокруг красно-желтым багрянцем и прогревая слегка остывшие серые здания. Друзья шли вместе вдоль узкой улочки в атмосфере полного молчания: Урю по природе был застенчивым молодым человеком и даже рядом с другом предпочитал молчать и слушать, а Кохуро наговорился за день и взял паузу. Вскоре они вышли к небольшой детской площадке. Завидев ее, Атанабаши со сдержанным смехом поспешил к ней, Ишида же не прибавил шаг и плелся уже позади. — Эх, воспоминания!.. — восторженно завопил Кохуро, прикрыв глаза на мгновение и вдохнув побольше воздуха, приторно-сладкого от смешения женских духов тех мам, чьи дети вынуждали их остановиться здесь ненадолго. — Столько времени мы проводили здесь! — И впрямь, — одобрительно улыбнулся Урю, нагнав друга. — Тогда нас было трое… — грустно вздохнул Атанабаши, глядя на качели, которые под дуновением ветра покачивались и издавали слегка уловимый скрип. — Так говоришь, будто мы войну прошли, — усмехнулся Ишида, поправив очки. — Хотя… я уверен, что такой парень, как Куросаки, выживет даже при ядерном взрыве. — Ну это уже перебор, — рассмеялся Кохуро. — Хотя я и забыл, что вы друг друга недолюбливали. Не удивительно, что ваши пути разошлись. — Не поверишь, но я скучал и по нему тоже, — Урю прошел немного вперед и сел на качели, хотя те были для него уже маловаты, так что он мог лишь слегка раскачивать их, не отрывая ног от земли. — Он изворотливый и раздражающий тип, коим, по всей видимости, и родился, но что-то хорошее и теплое в нем все-таки было. — Ты как всегда в своем репертуаре, — Атанабаши вздохнул и присел на соседние качели. — Вы оба те еще засранцы, но горячо любимые. Не понимаю, что вас так разделило. Они вспомнили несколько эпизодов из прошлого, продолжая изредка посмеиваться и раскачиваться на качелях. Этот дух чего-то забытого так и витал над ними, создавая из них тех, кем их никто доселе не видел. Всю эту картину не омрачали даже два незнакомца в длинных черных плащах, скрывающих их с головой. Они стояли неподалеку от ребят, но так и не были ими замечены. Иногда незнакомцы переглядывались, передавая друг другу невидимые сигналы, но вскоре один из них заговорил тяжелым, металлическим голосом, который был тошнотворен до безобразия: — Думаю, пора. — Уверен? — низкий голос его собеседника создавал небольшой диссонанс между ними. — Он готов, осталось найти исполнителя. — В Сейретее множество шинигами. Думаешь, среди них не найдется подходящий? — хрипло усмехнулся второй незнакомец. — Какие данные показывает аппарат? — резко перевел тему разговора первый. Его противный голос раскатывался по округе неприятным эхом, но по неизвестной причине они так и не были замечены подростками. — Сейчас-сейчас, — мужчина порылся внутри плаща, извлек откуда-то пультообразный аппарат с длинной антенной и выставил прямо перед собой. Тот с глухим писком выдал набор букв на небольшом экране наверху прибора. — Огненный тип. — Вода и лед, значит. Идем, нужно доложить ему. Мгновение — и они исчезли, оставив вместо себя лишь двух острокрылых бабочек, которые медленно поплыли куда-то вдаль.