Вспоминая те счастливые дни, Я топлю их в слезах сожаления
Последующие дни не были так ярки и насыщены, как первый день в новой школе, поэтому Ичиго со спокойной душой и ясной головой попивал утренний кофе, чуть сладкий, чуть кисловатый, и пытался вникнуть в происходящее на телеэкране, но все это казалось ему таким скучным мероприятием, что он так и не смог сфокусироваться на речи прелестной японки с темными, словно ночь, длинными волосами. После легкого завтрака Куросаки лениво оделся и двинулся к выходу. В коридоре взгляд невольно скользнул по цифрам календаря, остановившись на одной из них, — на цифре двенадцать. — Неужели уже завтра? — тихо промямлил он и почувствовал неприятный холод, сдавивший грудь. Но дата была неминуема, так что ему оставалось только смириться и поспешить наружу, где его наверняка уже ждал Чад. Дорога до школы была куда интересней со старым приятелем, который очень редко говорил, предпочитая больше слушать. И хоть они познакомились в средней школе и проучились вместе недолго, но успели найти и общий язык, и точки соприкосновения, и трагедию в глазах друг друга. Поэтому Куросаки был рад тому, что они снова в одной школе, в одном классе. Как в старые добрые времена. Но приятную прогулку до школы затмило то странное выражение лица, которое с утра натянул на себя Кохуро, явно стараясь придать ему вид наиболее устрашающий и несчастный. В то же время Атанабаши пытался быть собой: шутить, острить, да и просто отпускать какие-нибудь хохмы. Но это у него плохо получалось, к тому же такое двоякое состояние вгоняло в ступор всех окружающих. Ичиго предпочел не говорить с ним в этот день. Ворошить старые раны — дело неблагородное и крайне опасное, да и состояние Атанабаши от таких разговоров может даже ухудшиться. Рукия, все также находящаяся поблизости от Кохуро, казалось, тоже улавливала его настроение и предпочитала молча стоять рядом, сохраняя мнимое спокойствие, скрывающее сильное напряжение. Ишида занял такую же позицию: наблюдение и полное абстрагирование от ситуации. Они были совершенно разными, но каждый из них в этот момент предпочел остаться в позиции отстраненного наблюдателя. Но не все знакомые Кохуро были с этим согласны, поэтому во время обеда к Куросаки подошла Тацуки, которая, к удивлению Ичиго, не взяла с собой рыжеволосую подругу, всегда говорящую невпопад и нелепо краснеющую. Сначала Куросаки никак не отреагировал на нее, но возмущенный глас Арисавы вынудил хотя бы посмотреть в ее сторону. — Что ты от меня хочешь? — фыркнул Ичиго, скорчив недовольную гримасу. — Я только приныкался, чтобы покурить. — Уж прости, но я прерву твое приятное времяпрепровождение, — грубо отозвалась Тацуки и скрестила руки на груди. — В общем, неважно. Что происходит с Атанабаши? — Какое тебе дело до него? — достав пачку сигарет, Куросаки вытащил одну из них и вложил между губ. — Раз спрашиваю, значит, есть! — настаивала она, всем своим видом демонстрируя готовность пойти на стенку. — Тогда… — он окинул ее странным взглядом, на секунду в его голове промелькнула неприличная мысль, но он решил оставить ее на время, — откуда я об этом знаю? Я не рискну его вогнать в еще большую депрессию своими расспросами. — Не прикидывайся. Я уверена, что ты знаешь. Подобный напор и настойчивость раздражали Куросаки, но сдаваться без боя — не в его правилах. К тому же было неважно, насколько сильно Тацуки переживала за Кохуро и его состояние — если Атанабаши не рассказал об этом, то ей просто следовало подождать, пока их отношения придут к стадии полного доверия. — Хорошо, ты меня уличила, — начал Ичиго с едкой ухмылкой. Но прежде чем продолжить гнуть свою линию, он закурил сигарету, которая сразу образовала поблизости бледно-серое облако. Первая затяжка приятно прошлась по носоглотке и вышла слабым и едким дымком, оставив за собой неприятное послевкусие съеденной пепельницы. — Но я не собираюсь ничего тебе рассказывать. Хотя если ты мне расскажешь о причинах, то, возможно, я передумаю. — Тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело? — запротестовала Арисава. — Вот именно, — Куросаки щелкнул пальцами. — Ты лезешь не в свое дело, — с особым рвением и наслаждением повторил он, акцентируя внимание на последнем слове. Тацуки открыла рот, чтобы возразить ему, но быстро прикрыла. В глазах ее промелькнула толика грусти. Она поправила напульсник, задержав на нем взгляд, после тихо спросила: — Там есть вещи, которые могут навредить Атанабаши? — Если бы были, то это уже бы произошло. Поверь мне, многие подумают, что Кохуро слишком зациклен на прошлом, — Ичиго сделал еще одну затяжку. — Да и не волнуйся, завтра ты не увидишь его унылого лица — он просто не придет в школу. Она неуверенно кивнула и ушла прочь. Куросаки даже поначалу удивился тому, что она так легко сдалась. Хотя сразу же за этим пришла мысль о том, что ей только сейчас пришло в голову понимание того, что дело это достаточно личное. А в подобные вопросы лучше не лезть, если человек сам не готов рассказать тебе об этом. Ичиго затушил сигарету о пол и сложил окурок себе в руку — стоило выбросить его в мусорное ведро, иначе снова придется выслушивать разговоры о вреде курения. А это последнее, что хотел бы слышать Куросаки, особенно в преддверие двенадцатого июня — дня, когда Атанабаши Рей была убита неизвестным. Как это произошло? Никто так и не смог найти ответа. Просто вечером, на берегу реки обнаружили тело молодой женщины с безобразной раной в спине. Рядом с ней сидел ребенок и тихо плакал, не имея возможности что-то сказать и объяснить. Этим ребенком был Кохуро. Замученным, запуганным, обреченным. С того дня для Ичиго и Урю стало понятным, что все изменилось. С того дня они решили беречь его чувства — то единственное, что могли для него сделать. Поэтому Ичиго и Урю не стали задавать ему вопросы. Полиция и без того давила на семью Атанабаши, пыталась найти связь или хотя бы какой-то ответ. Но его могли знать лишь те, кто были на берегу реки в тот вечер: умершая Рей и маленький Кохуро. Но одного взгляда на него тогда было достаточно, чтобы понять — он практически ничего не помнил. Спасли ли его механизмы собственного организма или же Атанабаши просто не видел? Теперь этот ответ потонул в сознании самого Кохуро. Но Ичиго знал одно — вина останется в сердцах всех, кто в этот вечер был способен прийти на помощь. — Надеюсь, завтра не будет дождя, — Куросаки поднялся и посмотрел на небо, кристально-голубое, с редкими вкраплениями облаков.***
Кохуро после ванны беззвучно смотрел в окно, все сильнее погружаясь в свои мысли. Он не замечал ничего вокруг, но резко заговорил, когда Рукия подошла практически вплотную к нему: — Хоть бы завтра обошлось без пустых. — Ну, это вполне возможно… — растерянно отозвалась Кучики, после собралась с мыслями и спросила: — Что сегодня с тобой весь день происходит, Кохуро? — Это неважно. Просто завтра особенный день… Вот и все, — он снял с плеч полотенце и небрежно кинул его в угол. — Но что такого особенного в завтрашнем дне? — осторожно поинтересовалась Рукия. — Простой день! Обычный день! Неказистый день! Настолько обыденный, что представить нельзя! День, — Кохуро тяжело вздохнул, — когда была убита моя мама, — легким движением он нырнул под одеяло и зарылся в нем с головой, тем самым закончив разговор. Кучики на несколько минут остолбенела. Она никогда не интересовалась его семьей, но от таких фраз ей стало жутко не по себе, а глаза неприятно защипало. Что не так с ней? Она видела за свою жизнь множество смертей, но от услышанного Рукия вела себя странно — от чего случилась такая перемена? Неужели такой простой во всех смыслах этого слова человек позволил оттаять льду, которым она окутала сердце? Обыденное событие с женщиной, которую Кучики даже не знала, не могло так поразить ее. Но сердце уже дрогнуло, чувства пробудились вновь. Лед тронулся, и она вспомнила, вновь ощутила это. Но если она вновь научилась чувствовать, что претило принципам шинигами, значит, вновь вернется к чувствам, которые предпочитала забыть. Снова подумает о нем, который ворвался в ее жизнь шесть лет тому назад, и поселил в ней все и сразу: любовь и радость, тяжесть судьбы и сомнения. Раньше ей было достаточно просто не видеться с ним. Но сейчас, даже простой не относящий к этому разговор начинал напоминать ей об этом. О смерти Кайена и о встрече с маленьким мальчиком, который слишком быстро вырос. Поспешил стать мужчиной в ее глазах. Сможет ли она снова показаться ему на глаза, оставаясь собой? Каждый раз Рукия боялась, что разрушит то немногое, что было между ними. И чем чаще они виделись, тем больше пробуждался этот страх. Кучики вздрогнула. О чем только она думала? Рукия стала слишком сильно походить на человека.