Другая история

      Ичиго долго блуждал в темноте и думал о том, что рад ей. Тьма убаюкивала, от одних только темных бликов в глаза пробуждалось давно забытое умиротворение. Но вскоре и она покинула его, оставив место лишь воспоминаниям, где ему снова восемь лет (почти девять, если быть точным). Он шел с отцом на кладбище. Его маленькая ручка утопала в более крупной отцовской, а про себя Ичиго думал лишь об одном — ему это приятно. Чужое тепло согревало. Но внутри была лишь пустота.       Когда он проснулся, то явственно почувствовал этот жгучий вакуум, который забрался в мысли, в сердце. Все стало каким-то чужим, будто бы связь с реальностью понемногу растворялась в вечной темноте. Но он все еще жил, дышал. Все еще был гибридом. Но что-то больше не вписывалось в эту картину мира. Что-то так неприятно выбивалось, терзало сердце.       Он хотел бы поделиться этими чувствами с отцом. Но что-то останавливало его. Неприятная горечь подступала к самому горлу, когда он только думал о подобном разговоре. Смерть мамы многое изменило в их жизнях. А Ичиго и вовсе стал им чужим.       Он не ощущал больше этого семейного тепла. Люди вокруг него казались какими-то совсем далекими. А он продолжал делать вид, будто ничего не изменилось. Будто им не нужен был никакой разговор. Он не мог им сказать правду. Куросаки и сам мало что понимал. Те записки, что он нашел у себя в одежде, многое прояснили. Но лишь разум понял, не чувства. И это причиняло ему боль. Он видел, как искренне вели себя с ним окружающие, и корил себя за то, что не мог ответить тем же.       В глаза бросились первые могилы — они уже совсем близко. Холодный отзвук камней придавал спокойствие буйным мыслям, и Ичиго понемногу успокоил себя. Неправильно вот так все отбросить. Их семья раскололась, но мама всегда говорила, что любую сломанную вещь можно починить. Разве с семьей это так не работает?       Ичиго сильнее сжал руку отца. Тот грустно взглянул на него, но ничего не сказал. Он наверняка подумал, что сыну просто некомфортно в таком месте. Но они уже друг друга не понимали. И именно поэтому Ичиго так явственно желал все исправить.       Смерть мамы, его исчезновение — отцу и так пришлось вынести слишком многое. Не стоило добивать его еще сильнее. Так, по крайней мере, думал сам Куросаки. Но также где-то внутри засела неприятная и зудящая мысль о том, что пора ему уходить. Он всегда причинял боль другим, даже если они улыбались и говорили, что это мелочь. Поэтому ему не следовала быть рядом с кем-то. Так проще, так легче. Но каждый раз Куросаки отбрасывал этот зуд и говорил себе: «Я им все еще нужен». Даже если бесполезен. Даже если всем мешал.       Любовь — вот что держит людей друг с другом. Он может уйти, сбежать, но он не может заставить ненавидеть себя. Не просто так. Должно произойти что-то совершенно глобальное. Так он считал. Пусть даже время от времени убеждался в том, что некоторые его суждения в корне неверны.       Они остановились. На холодном камне значилось имя: «Куросаки Масаки». По спине Ичиго пробежался неприятный холодок. Из него могли вырвать все его естество, но глубокие чувства к особенным для него людям — никогда. Или же это не так? Он должен вести себя иначе?       Ичиго тупо смотрел на холодную гладь могильного камня и не мог ничего сказать, сделать. Должен ли он? Отец молчал. Может, Куросаки сделал что-то неправильно? Ичиго поднял глаза, Урахара посмотрел на него. Их взгляды отрешенные и немного грустные понимающе соприкоснулись.       — Ты не виноват, Мицуо, — хрипло произнес отец.       — Если бы я только был сильнее… — тихо, будто про себя выдохнул Ичиго, переведя взгляд на последнее напоминание о матери.       — Будешь. Обязательно будешь.       Они молчали. Тепло прикосновений возвращало Ичиго из затянувшегося вакуума, и он твердо решил для себя одно — он обязательно станет сильнее. Какой бы раскол ни случился в его семье, они все еще его близкие. К тому же, возможно, он когда-нибудь найдет в себе силы создать свою семью. И до тех пор Куросаки должен расти, становиться сильнее. Ради близких, ради слабых. Ради себя самого.       Куросаки уже чувствовал первые нотки пробуждения, но еще какое-то время не мог разлепить болевшие глаза. Неприятная горечь продолжала подступаться к горлу, хотя те воспоминания будоражили его лишь во сне. Но он уже проснулся. Приоткрыв глаза, Ичиго вяло осмотрел комнату, в которой находился, и отметил про себя, что почти не чувствовал собственное тело, хотя мог спокойно двигаться. Что же такое использовал Айзен, чтобы получить подобный эффект? Куросаки нахмурился.       — Капитан? — еле слышно прозвучала изо двери.       Ичиго повернул голову и взглянул туда. В проеме стояла Макото с беспокойно-удивленным выражением лица. Они несколько минут в спутанном молчании смотрели друг на друга, после чего Кусараги практически забежала внутрь, но остановилась у самой кровати и, подавляя нахлынувшие эмоции сжатием каких-то бумаг, сдержанно улыбнулась.       — Я так рада, что вы проснулись, — ее голос выдавал искреннюю радость.       Но Ичиго не разделял ее. Он сразу же вспомнил склон, ту ужасную рану, которая практически располосовала Макото напополам. Айзен знал, в кого он целится, для него подобное вмешательство было не новостью. И от этого Ичиго испытывал жгучую боль. Он снова не смог никого защитить. Снова оказался бесполезен. Но все живы, разве Куросаки не должен радоваться? Горечь поражения для него была сильнее этого. Благо беспокойство время от времени напоминало о себе.       — Ты в порядке, Макото? Твоя рана… — голос Куросаки сильно хрипел.       — Благодаря умениям Иноуэ Орихиме я в полном порядке. Будто и не было той раны.       — Я рад, — Куросаки улыбнулся и повернул голову к окну.       Оттуда приятно пахло утренней свежестью, которая мягко щекотала кожу. Давно Ичиго не ощущал такого умиротворения, будто у него на сердце стал рассыпаться груз, который вот-вот сорвется вниз и принесет за собой лишь нескончаемое облегчение.       — Макото, не пригласишь ко мне капитана Унохану? — заговорил Куросаки вновь.       Он знал, что Макото не терпелось обсудить все, что они могли при нынешнем уровне отношений, но это позже. Куросаки еще успеет устать от предстоящих разговоров.       Макото не стала ничего говорить и незамедлительно покинула покои капитана, чтобы скорее добраться до бараков четвертого отряда. Ей было несложно найти Унохану, так как основные проблемы врачей уже пошли на поправку и не требовали к себе столь пристального внимания.       — Эти дети бывают невыносимы. Уже прислали тебя. Извини, но у меня нет времени, — сразу с порога заявила ей Рецу.       — Вы не поняли, капитан Унохана. Меня прислал к вам сам капитан Куросаки, — спокойно пояснила Макото.       Это сразу же изменило все дело. Унохана быстро ушла, а Макото решила поискать этих «невыносимых детей», чтобы лично сообщить им главную новость. Все они, в сопровождении Рукии и Ренджи, шли вдоль одной из улиц Сейретея. Макото возникла прямо перед ними.       — Ты кажешься запыхавшейся. Что-то случилось? — сразу же поинтересовался у нее Кохуро.       — Хорошие новости! Капитан Куросаки проснулся! — она одарила всех легкой улыбкой.       Макото не сомневалась, что они пойдут с ней. Отказался только Ренджи, потому что судьба Куросаки его мало волновала. Но все остальные присоединились к Макото, и обратные путь они проделывали вместе. Риока, за исключением одного из них, не могли использовать шюнпо или его подобие, поэтому путь занял некоторое время. Так что, когда они добрались, Унохана уже была в покоях Куросаки, и они уже успели закончить разговор. Напоследок Ичиго добавил лишь одну фразу:       — Теперь я понимаю…       После чего капитан Унохана ушла.       Куросаки повернул голову к гостям и неуклюже улыбнулся:       — Кажется, до завтра мне не суждено встать с постели.       — Главное, что ты проснулся, — подал голос Кохуро.       Ичиго мимолетно взглянул на Атанабаши. Этот человек в первую очередь должен ненавидеть Куросаки за все, что ему пришлось пройти. Но вместо этого он смотрел на Ичиго с искренним беспокойством и толикой проглядывающейся надежды. Конечно, Кохуро мало что понимал, поэтому и вел себя соответственно. Если бы он только знал все…       Все расселись вокруг кровати, но разговор никто не начинал. Кохуро неловко ерзал на стуле. Его явно изъедало любопытство, но даже он не начинал разговор.       — Я узнал, что проспал три дня…       — Но благо все успокоилось без вас, — заговорила Макото, оставаясь стоять. — Но, конечно, главнокомандующий все еще хочет переговорить с вами.       — Это ожидаемо, — Куросаки сдержанно усмехнулся. — Он осторожен, как и всегда.       — Но, может, ты потрудишься объяснить, что все-таки происходит? — нахмурился Кохуро — в таком виде его лицо выглядело крайне забавным.       Но Ичиго не было смешно. Он замялся. Как ему следовало поступить? Касательно Рукии он все уже решил, но что делать с Кохуро? Скрывать не стоило, но Атанабаши не готов услышать всю правду. Некоторые вещи и вовсе дела семейные, Ичиго не следовало в них лезть. Но неприятное чувство все еще крутило желудок, Куросаки даже на секунду забыл, как дышать.       — То, что я больше всего опасался, — Айзен забрал Конекуту, — на выдохе произнес Ичиго, но обведя взглядом комнату и столкнувшись с искренним непониманием, он поспешил продолжить: — Конекута — та штука, которую вытащили из Кохуро. Не думайте об этом, важно лишь то, что Конекута попал в опасные руки.       — Но тогда не логично ли было не позволять Кохуро приходить сюда? — поправил очки Ишида.       — Это лишь отсрочило бы неизбежное. К тому же при таком раскладе… — Ичиго замолчал, в горле пересохло, — Рукия, скорей всего, погибла бы.       Атмосфера немного утяжелилась. Но Куросаки этого не замечал. Он продолжал судорожно переваривать определенные неудобства и думать о том, насколько осторожно он обязан высказываться.        — В любом случае я с самого начала сделал все неправильно, поэтому теперь это уже не имеет никакого значения, — Ичиго вздохнул. — Мы можем работать только с тем, что уже получили.       — Думаю, ты прав, — согласился Урю.       Как заметил Куросаки, он стал более податливым. Последний разговор явно многое поменял в их отношениях. Хотя, возможно, Ишида хорошо понимал Куросаки только потому, что сам корил себя за некоторые события, которые уже никому не суждено исправить.       — Но только не понимаю, причем здесь я? — Рукия встала и подошла к стене, на которую оперлась, скрестив руки на груди.       — Потому что я убедил Айзена в том, что Конекута внутри тебя. Именно поэтому все это на тебя свалилось, — Ичиго старался не смотреть на нее, но не мог сдержать себя и несколько раз все же взглянул украдкой.       Кучики сначала молча и немного укоризненно смотрела на него, после тяжело вздохнула и произнесла:       — И почему я не удивлена?       — Подожди, Ичиго. Получается, вся эта казнь…? — поинтересовался Кохуро, стараясь сдерживать негодование.       Ичиго не мог сказать, что конкретно вызвало в нем такой отклик, но и спрашивать об этом он не имел никакого желания.       — Вся эта казнь нужна была, чтобы извлечь Конекуту. Все же не так просто что-то достать или положить внутрь души, — Куросаки нахмурился, он что-то смутно вспомнил о собственном опыте. — Я могу это сделать, благодаря протезу. Обычные гибриды тоже могут из-за уникального и нестабильного устройства души, но с риском потерять руку. И больше никто. Остальным нужно искать ухищрения: использовать огонь, изобретать различные техники. Просто убить недостаточно — нужный предмет может исчезнуть вместе с умирающей душой.       — Подожди, Ичиго, — встрепенулась Рукия. — Твоя рука не из-за этого…       — Нет, Кохуро здесь не причем, — отмахнулся Куросаки. — Тогда я потерял лишь несколько пальцев, но отец помог мне их восстановить.       Кучики облегченно вздохнула. Но Атанабаши вновь нахмурился.       — Как-то странно, — начал он. — Я поговорил с Макото и другими шинигами и вроде бы разобрался во всем. Но я не чувствую себя от этого легче. Будто я не узнал и половины…       — Думаю, у этой истории еще нет конца, поэтому ты себя так чувствуешь, — улыбнулся ему Ичиго.       Куросаки пришлось ответить еще на немало вопросов, прежде чем его комната опустела. Остались только Садо и Рукия, и то по просьбе самого Ичиго. Все же он хотел более деликатно поговорить с Кучики, но делать это один на один откровенно боялся. Поэтому попросил остаться и Садо. Все же с Кохуро или Урю он не чувствовал такой же эмоциональной близости, поэтому предпочел остановить свой выбор на Ясутора. Даже если есть риск закончить их совместную страницу сегодня.       — Ру, — она оторвалась от окна и внимательно посмотрела на него, — я понимаю, что одних моих слов недостаточно, но прошу, прости меня. Прости за то, что тебе пришлось пройти через все это.       — Я не понимаю, к чему ты это. В этом всем можно винить только Айзена, — Кучики присела рядом.       Садо в разговор не вмешивался. Но даже его присутствие придавало Ичиго сил, которых в такие минуты ему искренне не хватало. Жаль только, что и сам Ясутора сегодня услышит о друге неприятную правду.       — В недавних событиях виноват не Айзен, а я, — настаивал Ичиго.       — Не бери на себя слишком много, — упиралась Рукия.       В этом плане они были похожи — никогда не хотели признавать свою неправоту. Пусть даже иногда приходилось. Ичиго каждый раз чувствовал себя уязвленным, но не в этот раз. Сейчас правда, горькая и неприятная, была на его стороне.       — Я же говорил тебе, ты не видишь всей картины, — напомнил Куросаки. — У тебя никогда не возникали вопросы по поводу происходящего в Мире Живых?       — Совсем незначительные, если только.       — И именно потому, что я все продумал. Но как говорится, на сфинкса найдется сфинкс похитрее…       — Что ты хочешь этим сказать, Ичиго? — вклинился Садо.       Его и Рукию взволновали эти слова, но они даже близко не догадывались о том, что за ними скрывалось. Ичиго хотел бы и дальше беречь всех от темной стороны собственной души, но сил держать себя в руках перед близкими у него уже не было. Особенно на фоне недавнего поражения.       — Я все продумал. Когда полгода назад Совет Сорока Шести вынес решение об убийстве Кохуро, я не знал, что мне делать. Мне понятны их доводы, и во многом я разделяю их, но и Кохуро не виноват в своем положении. Я понял, что пора действовать. Единственный способ спасти Кохуро — научить его контролировать силу.       — И поэтому он должен был стать временным шинигами? — бесстрастно поинтересовалась Рукия.       — Именно. Но гибриды не могут передать силы человеку, поэтому нужен был шинигами. Среди известных мне отступников я не нашел никого с зампакто ледяного или водного типа, тогда я вынужден был обратиться к Айзену. Я попросил его подыскать мне такого шинигами для одного эксперимента, не вдаваясь в подробности. Он и прислал… тебя.       Рукия ошарашенно взглянула на него, после отвела взгляд в сторону. Ичиго улавливал ее растерянность и где-то в глубине души надеялся, что это будет единственное чувство, которое она испытает сегодня. Хотя знал, что это не так.       — Только не говори… — умоляющие проговорила Кучики, будто за первым чувством пришло полное понимание ситуации.       — Да, таков был мой план…       Все было выверено с математической точностью. Как только Айзен подал сигнал о том, что нужный шинигами отправлен в Мир Живых, в область Каракуры, Ичиго сорвал все клапаны. Обычно при нападении кого-либо на необычных людей или гибридов пятнадцатый отряд обязательно вмешивался в ситуацию, но в этот раз по приказу своего капитана они остались в стороне. Рюу в тот вечер старательно подыскал пустого посильнее и приманил его к дому Атанабаши. Шинигами не остался бы в стороне и обязательно пришел на выручку. Так и случилось.       Но возле дома Кохуро Ичиго ждало разочарование в себе самом. Он желал видеть кого угодно, но не Рукию. Куросаки мог вмешаться. Еще ничего не произошло на момент его наблюдений. Но он продолжал стоять и беззвучно смотреть. Что для него важно? Все. И ответ маячил прямо перед глазами: «Выбери одно. Остальное ты сможешь решить по мере возможностей».       Он верил в себя. Он знал, что так просто не остановиться. Поэтому он сделал выбор.       Куросаки вздохнул и скрестил руки на груди.       В тот вечер он выбрал Кохуро.       — А после Айзен использовал все это в своих целях. Вот и все, — закончил Ичиго свой рассказ.       — А если бы это была не я, то чтобы ты сделал с этим шинигами? — после некоторого молчания тихо спросила Рукия.       Она не смотрела ни на кого, уставилась в пустоту. И казалось, сильнее всего сейчас Кучики хотела бы не быть здесь, не слышать всего этого. Но легче знать правду, чем упиваться ложью. Даже если это и больно.       — Ничего. Об этом никто бы не узнал. А если было бы нужно, я бы также прятал его. И все бы было хорошо, если бы я не совершил наиглупейшую ошибку: я слишком сильно поверил в свои возможности. Я воспользовался ситуацией и внушил Айзену, что Конекута спрятан в тебе. А дальше вы и так знаете…       Ичиго глубже лег на подушку. На душе стало как-то невероятно легко. Пусть даже это еще не конец. Куросаки взглянул на Садо. Тот уже ничему не удивлялся, сохранял спокойное выражение лица. Неужели ему так легко принять это? Ичиго не заслуживал такого доверия к себе.       — Но как он вообще нашел Кучики? — заговорил Ясутора, его голос тоже отдавал приятным умиротворением.       — Я не знаю. Наверное, заставил эту троицу прочесывать местность в поисках Рукии.       — Эту троицу? — лицо Садо выразило скупой интерес.       — Не бери в голову. Вряд ли они будут на передовой при нападении Айзена, — отрезал Ичиго.       Ему, конечно, следовало рассказать о них, но он считал, что крупных лошадок Соуске особо не заинтересуют необычные люди. Не тот уровень. Да и Куросаки не сомневался, что Айзен поостережется выводить их на передовую.       Рукия, которая все это время даже не шевелилась и не моргала, неожиданно встала. Она подобралась поближе к Ичиго, не постеснявшись залезть к нему на кровать и практически на него навалиться, схватила за волосы и, уткнувшись лоб в лоб, прокричала:       — Почему нужно было скрывать все это от меня?! Говорить какими-то загадками… Разве я не помогла бы?! Черт возьми! — она отпрянула, но не прекратила строго смотреть на него. Это и удивляло Ичиго больше ее слов — в ее прекрасных глазах не было ни капли злости и разочарования. — Говоришь мне про таскание груза на плечах, а сам-то?! Взвалил на себя огромный… огромный… паровоз… — такое окончание немного смутило ее, и она залилась теплым багрянцем. Но настрой свой не сменила. — Кто бы говорил… Научись сначала сам доверять окружающим! — ее начинало немного трясти, хотя до последнего она старалась держать себя в руках. — Почему ты не рассказал мне о вашем родстве с Урахарой?! Я будто бы не понимаю ситуацию, никто бы из меня и слова не вытащил. А вместо этого я презрительно относилась к тому, кто ничего не сделал и искренне о тебе заботился. А Кохуро?! Ты заставил нас обоих пройти через все это и ради чего? Ради того, чтобы сохранить наши чувства от неприятной правды! Черт… — она, пошатываясь, опустилась на стул и закрыла лицо руками.       Ичиго взглянул на Садо. Тот укоризненно покачал головой. Он одним своим видом показал, что поддерживал Рукию в этой ситуации. Ичиго оказался в неприятном положении. Он хотел бы сделать хоть что-то, чтобы облегчить тяжелый разговор, но был полностью бессилен. И лишь мог вспоминать слова Рюу, которым так не доверял прежде.       — Ичиго, — Рукия подняла голову, ее взгляд стал мягче, — обещай мне, что ты не будешь больше ничего от меня скрывать. Если ты действительно хочешь сохранить наши отношения.       — Обещаю, — не раздумывая, ответил Ичиго.       Но про себя отметил, что о той единственной вещи, о которой он точно никому не расскажет, Рукия все равно никогда не узнает.       — И про меня не забывай, — вновь вклинился Садо. — Я всегда поддержу тебя, потому что знаю, что ты делаешь это из благородных побуждений.       — Иногда приходится переступать через других…       — Иногда нет другого выхода.       — Садо прав, — более спокойно произнесла Рукия. Ситуация понемногу стала отпускать ее. — Да и тебе стоило рассказать мне о Кохуро. Ведь если у него было только два выбора: стать временным шинигами или умереть, то я бы выбрала первое. Просто помни о собственных словах: не тащи все в одиночку. И я тоже постараюсь им следовать. Все-таки у каждого из нас есть те, кто готов подставить свое плечо, — она улыбнулась.       Садо кивнул. А Ичиго тем временем думал, что готов расплакаться прямо перед ними. И не потому, что ему больно. Не потому, что обидно. А потому, что он никогда прежде не осознавал, насколько они близки друг другу. Своими попытками уберечь всех от себя он совсем забыл об их чувствах. Рюу прав. Ему пора перестать всех спасать от себя. Ему следовало поговорить с отцом. Пусть даже это было слишком постыдно для него.       — Единственное, что я все никак не могу понять, — вновь заговорила Рукия, — как вы смогли с Урахарой изобразить такое напряжение в мой первый приход туда?       — Мы и не изображали. Наши отношения ухудшились после того, как я стал капитаном пятнадцатого отряда…       Ичиго же обещал быть откровенным. И раз речь зашла об отце, он предпочел не молчать, хотя уже прекрасно знал, какую реакцию увидит. Друзья неодобрительно смотрели на него. И если Садо снова занял позицию «я приму тебя таким, какой ты есть», то Рукия вновь начала закипать.       — Я понимаю ваше недоумение, но я просто не мог… После всех сказанных слов… я ведь мог просто отказаться, но теперь я лишь могу стыдливо уводить глаза.       — И чего бы ты добился своим отказом? Отцу же лучше плакать над твоей могилой, — злобно фыркнула Рукия. Но уже вела себя намного спокойней.       — Нет, я про то, что я мог ничего не говорить. Никто не знал даже о том, что мы знакомы. Но вместо этого я пошел на поводу у капитана Уноханы. Опорочил отца, пошел по пути, которого он мне меньше всего желал, в конце концов, позволил Айзену забрать Конекуту. Самый неудачный сын… — тяжело вздохнул Ичиго. — Всегда таким был. Я всегда был позади братьев. Они же никогда его не разочаровывали. Не то что я. Сначала меня вечно нужно было спасать, а потом я зарделся и «упорхнул из гнезда» в руки шинигами, нагадив напоследок. Мне стыдно даже на глаза ему лишний раз показываться, — Ичиго закрыл лицо руками.       Садо и Рукия безмолвно переглянулись, что-то решили в этом разговоре взглядов, после чего Кучики немного грубо заговорила:       — Но действительно ли он так думает? Урахара в наши краткие встречи всегда нежно о тебе отзывался. Я думала, он чувствует свою вину перед тобой, но теперь я понимаю истинную причину. Он тебя очень любит, поэтому я уверена, он никогда не разочаровывался в тебе.       — Даже если и так, это не отменяет того факта, что… — попытался объяснить Ичиго, но был перебит Рукией:       — Отменяет. Он — твой отец! Он любит тебя! Все, что ты сейчас сказал, не более, чем твои детские травмы. В детстве ты не мог практически никого защитить, поэтому теперь берешь на себя слишком много и пытаешься убедить всех, что ты заслуживаешь только ненависти за свои поступки. Может, так проще. Но лично я вижу ранимого человека, спрятавшегося в кокон скрытного и непоколебимого существа. Но это всего лишь иллюзия. И рано или поздно она рухнет, — Кучики позволила себе взять его за руку. — Мы тебя любим такого, какой ты есть. Принимаем со всеми твоими недостатками и достоинствами. Даже если иногда ты раздражаешь, — с улыбкой добавила она в конце.       Садо тоже придвинулся ближе, и даже его грубоватое лицо окрасила приятная, легкая улыбка.       — Спасибо вам, — Ичиго тоже не удержался и улыбнулся.       Вскоре и они ушли. Куросаки остался наедине со своими мыслями. И невольно вспомнил тот день, когда его допрашивали. Он, еще совсем маленький и зеленый, едва доставал до поверхности высокого стола, но все равно пытался уложить туда локти.       Напротив сидел статный, седовласый шинигами и достаточно долго выдерживал паузу, рассматривая юного гибрида. Что-то в одном его виде отталкивало Ичиго, но он знал, что вся эта процедура необходима.       Мысль замерла в голове совсем неожиданно: «Необходима ли?» Да, это больше его прихоть. Он пытался убедить себя, что это все для безопасности его семьи. Но действительно стоило обнародовать факт того, что он жил в доме Урахары, пока он не вскрылся сам собой. Их родство, благодаря Мицуо, недоказуемо. Но он уже сделал первый шаг, поздно было сворачивать.       — Так что происходило после смерти твоей мамы? — голос мужчины понравился Ичиго, хотя и в нем слышались грубые нотки. — Я так понимаю, до ее смерти ты жил достаточно вольготно.       — Что-то вроде того, — Куросаки замолчал. Одна только мысль о зазубренных словах вызывала в нем негодование. Но он держал себя в руках. — А после мои дни стали одним повторяющимся кошмаром. Я боялся возвращаться из школы, — он задрожал.       Мужчина стал более обеспокоенным и даже позволил себе дотронуться до руки Куросаки. Конечно, он думал, что успокоит тем самым весь внутренний страх. Но Ичиго нечего было бояться, он бессовестно врал. Врал о собственном отце. Это сводило его с ума, но язык уже вел разговор к самой худшей его части.       Ичиго пытался успокоить себя тем, что все придумал отец. Но слова были слишком неприятными и жгли горло, поэтому Куросаки оставалось только удивляться, как он еще успевал изображать нужные эмоции на лице. Собеседник верил ему, а Ичиго изничтожал себя за столь грязный язык.       Опыты, смертельные испытания… подробными сведениями о каждом из возможных вариантов Куросаки закидывал шинигами, даже смог описать действие на организм двух препаратов, которые ему якобы вводили.       Да, когда зашла речь про отравления ядами, Ичиго не совсем врал. Скорее, преувеличивал. Все же Урахара был убежден, что может уберечь своих детей-гибридов от воздействия ядов, если организмы выработают иммунитет. Но здесь Ичиго полностью разделял мнение отца, поэтому рассказывать об этой части было не так противно.       Но выйдя на свежий воздух, Куросаки чувствовал себя мерзко. Он будто вымазался собственными отходами и свалил все на своих родных. Это неприятное, гадкое чувство. И теперь ему с этим жить.       Отец все придумал, но именно Ичиго с таким упованием и отдачей это разыграл. Он — худшее, что могло достаться любящим родителем. Он искренне ненавидел себя.