Давай, соври, что ты камень, сталь, что ты не сломлен, не слаб сейчас. И что не липнет к тебе печаль, как к материнской груди дитя. За ворот свитера льёт вода, стекает прямо на теплый бок, а в пальцах, что холоднее льда, трясётся спичечный коробок. И где-то там, в глубине зрачков, где волны плещутся о гранит, сигналом бедствия, громким SOS, твой внутривенный огонь горит. © Джио Россо
***
Когда Наруто видит его впервые, то запоминает — черные глаза, улыбчивый рот и семья. У Наруто нет семьи. На руке у него буквы, но он не умеет читать. Ему пять и он достаточно взрослый, чтобы жить в одиночку. Так сказал Третий, и Наруто верит ему и немного гордится за собственную взрослость. Дома его ждет пыль, пустота и прокисшее молоко в холодильнике, поэтому он не любит возвращаться домой.***
Когда Наруто видит его во второй раз, то запоминает — застывшее лицо, покрасневшие глаза и затянутую перчаткой руку АНБУ на плече. Кровь на белых шортах. Ему почему-то больно. Он плачет всю ночь, сжимаясь на кровати в комок, и кажется, что кто-то злой и страшный рвет что-то у него в животе.***
Следующее воспоминание — причал, черные глаза, надменное выражение лица. Учиха Саске — имя на его руке и мальчишка у воды. Ирука-сенсей улыбается странной улыбкой и поясняет — имя на руке слабость, зависимость, стыд и позор для шиноби. Шиноби невозмутим, холоден, верен Деревне и Хокаге. Имя сотрут, если Наруто будет достаточно хорошо стараться, чтобы стать ниндзя. Пока что, замечает Ирука-сенсей, у Наруто нет ни единого шанса, потому что он вечно шалит и задирается, а еще он неугомонный и безустанно доставляет Ируке-сенсею неприятности. Наруто долго вертится ночью и приходит к выводу, что «безустанно» — это название какого-то жуткого дзюцу. Засыпает он с твердым намерением стать ниндзя и заполучить такой же классный шрам на руке, как и у всех шиноби, вместо позорного имени противного Саске. Ему снится сон, в котором кровь бежит по лезвию меча, пачкает руки, ноги, лицо, а мама с папой лежат совершенно неподвижно и над ними страшная фигура старшего брата.***
Имена на руках есть у всех. Наруто замечает это, когда вертит головой, с любопытством оглядывая класс. С ним учится классная Сакура-чан, странный Шикамару, который никогда не отходил от Наруто, когда тот оказывался близко, и раздражающий Саске, который сидит с таким лицом, будто сожрал дохлую кошку, и теперь она пытается выбраться наружу. Наруто хихикает, комкает из листа комок и швыряет в Учиху. Шарик не долетает до цели, потому что Саске резко разворачивается, сбивая его рукой, и впивается в Наруто ненавидящим взглядом. На секунду становится странно в животе, будто проглотил что-то ледяное, и оно теперь режет, но Наруто встряхивается, показывает язык и тут же огребает подзатыльник от возмущенного Ируки-сенсея. Сакура-чан сверлит его глазами, а потом утыкается в Учиху влюбленным взглядом. Ну, ничего. Наруто еще посмотрит, кто кого.***
Никто не знает, как чужие имена появляются на коже, но все знают, что это жуткая слабость — иметь имя на предплечье. Ниндзя тем и отличаются от гражданских, что не имеют слабостей. Наруто очень хочет быть сильным. Очень хочет, чтобы на него обратили внимание, прекратили смотреть насквозь или ненавидеть, он хочет, чтобы они признали его. Ради этого он должен стать шиноби, стать Хокаге, стать самым сильным из всех. Он ненавидит Учиху Саске за то, что его имя на руке означает — Наруто слабый. Сам Саске ненавидит его за то же. Они дерутся, утопленные в злобе, а по ночам Наруто снятся сны, в которых он тянется к уходящему Саске рукой с именем на предплечье, и все, чего ему хочется — чтобы тот обернулся.***
Иногда ему так беспричинно, так страшно, так ужасающе больно внутри, рядом с сердцем, что хочется умереть. Тогда он приходит к качелям за Академией. Если долго сидеть, закрыв глаза, то кажется в итоге, что в лицо дует влажный речной ветер, вода ласково плещется в причал, и он и не Наруто вовсе, а что-то большое, могущественное, разделенное на две части неведомой силой. Наруто не рассказывает про это даже Ируке-сенсею.***
— Ирука-сенсей! — внезапно поднимает руку Яманака Ино. — Скажите, сенсей, когда мы начнем изучать ментальные техники? — Если вы успешно сдадите экзамены, — Ирука-сенсей посылает в сторону Наруто тот самый взгляд, означающий, что экзамены он не сдаст, если не перестанет спать на уроках. Возможно, он прав, потому что Наруто понятия не имеет, что такое «ментальные». — То пройдете процедуру стирания имени, получите хитай-ате, и вас расформируют в команды. К каждой команде будет приписан учитель-дзенин. Изучение ментальных техник, Яманака-чан, слишком непростой процесс, так что вам придется обговорить его лично с вашим учителем. Если вопросов больше нет, то на сегодня свободны. Все шумят, поднимаясь. Наруто прижимает ладонь к предплечью и смотрит, как Саске первым выходит за дверь. Он бесконечно сильно хочет избавиться от этих букв, а уж потом-то он надерет Учихе его надменный зад и еще покажет, кто здесь самый крутой и вообще будущий Хокаге.***
Все без исключения знают, что стирание имени это очень круто и жутко больно. Наруто ждет этого с предвкушением и легкой паникой. Стереть имя и получить хитай-ате — это стать взрослым, независимым, получить ранг генина и выполнять крутые миссии со своей командой. Стать настоящей частью Деревни. Стать истинным шиноби. Шиноби боли не боятся. Наруто резво садится на железный стул. Захлопывается дверь. АНБУ пристегивают его запястья и ноги, суют в рот непонятную штуку, которую надо зажать зубами. Закатывают рукав. Наруто смотрит на имя: Учиха Саске. Каждое кандзи знакомо. Он вызубрил его за двенадцать лет жизни наизусть, он каждый вечер смотрел на это имя и думал, что это жуткая несправедливость — пачкать тела людей чужаками. Он ждал. Саске снился ему каждую ночь, но это закончится после того, как вместо кандзи на предплечье появится шрам. Ему мажут руку какой-то липкой гадостью. На лицах АНБУ маски, плащи скрывают очертание тел. Сердце почему-то колотится в самом горле. Наруто знает, что в комнате за абсолютно звуконепроницаемой стеной сидит Саске, точно так же прикованный к стулу. Наруто не по себе от этого. Все, что Наруто запоминает — выжигающую виски боль. Она ослепляет, а затем длится и длится, и он кричит, охваченный агонией, и сперва кажется, что его рвет напополам, а потом что-то тянется прочь из груди, и рвется, рвется с жутким оглушающим треском. Наруто кричит сквозь стиснутые зубы, а хуже всего — страшнее всего, ужасно, безумно — ему кажется, что он слышит крик Саске из соседней комнаты. Но это невозможно. Спустя несколько часов он лежит на кровати, сжимая в руке холодную сталь хитай-ате. На предплечье ровный белесый шрам. Дышится легко, за грудиной пусто и той самой застарелой боли нет. Наруто улыбается, засыпая, чтобы проснуться в слезах и с застывшим в горле воплем, а потом вдыхает раз-другой и понимает, что не чувствует ничего. Спустя несколько часов возвращается ужас. К утру он — снова он. Генин, шиноби, часть своей Деревни и своей страны, будущий Хокаге. Встречая взгляд Саске на распределении команд, он злится и бесится по привычке, но на самом деле Саске — лишь ничего не значащее имя, стертое с его руки. На руке шрам, на лбу хитай-ате, впереди светлое будущее и Сакура-чан в одной команде с ним. Все хорошо.***
Взгляд Саске темный, глубокий и бесстрастный. Наруто крошится по краям.***
Он даже красивее, чем Сакура, думает Наруто, вглядываясь в точеное лицо. Хаку улыбается. Грустно, терпко. На руке у него вязь имени, какая бывает у гражданских. Момочи Забуза, читает Наруто. Хаку берет его ладонь в свою, глазами спрашивая разрешения. Наруто кивает, хоть и краснеет так, что жарко щекам. Тонкие пальцы скользят по предплечью, обнажая шрам, едва касаются, и почему-то Наруто трудно дышать, как после долгой тренировки. — Когда у человека есть что-то дорогое, что он хочет защитить, — говорит Хаку, прижимая ладонь к вязи имени на своей руке, — только тогда он становится по-настоящему сильным. Имя — слабость. Зависимость, ненужная Деревне. Шиноби — оружие, преданное стране, у оружия нет ни имени, ни привязанностей, и только лишенный слабости может выполнять приказы, игнорируя личное, потому что личное — под запретом. Так говорил Какаши-сенсей, и глаз его, видимый над маской, смотрел пусто и страшно. Саске поделился едой. Саске соперник, Саске — почти друг. Друг. И это никак не связано с тем, что его имя Наруто носил на предплечье двенадцать лет. — Я хочу защитить дорогого мне человека. Работать ради него. Сражаться ради него. Воплотить в жизнь его мечты. Это — моя мечта, — говорит Хаку. — Они рвут связь, а потом стирают имя. Они разрушают вашу душу, а вы верите этому. Они уничтожают вас, лишают вас мечты, они делают из вас оружие. Ты ведь понимаешь? Не иметь мечты, быть ненужным… это боль пустого существования, — говорит Хаку, и глаза у него стеклянные, а вокруг высятся зеркала. — Если это возможно, мне не хотелось бы убивать тебя, как и не хотелось бы, чтобы ты убил меня. Но если ты нападешь, — говорит Хаку, а потом сжимает свое предплечье ладонью, — то я убью свое сердце клинком и стану истинным шиноби. Момочи Забуза за его плечом стоит неподвижно. На его предплечье шрам, а на Хаку он смотрит расчетливо и цепко. Как на любимую катану. Что-то ревет и мечется у Наруто в груди.***
Забуза насмешливо благодарит Хаку и рассекает его тело клинком, задевая Какаши-сенсея.***
Наруто очень плохо и очень больно. Он сжимает раненого Саске в руках, прижимает к себе ближе; кружится голова, за грудиной колет, и кажется, что желудок смерзся в лед. Он дышит неглубоко и очень часто, руки дрожат, а сознание ускользает, но — нельзя. Нельзя оставлять Саске, нельзя, нельзя, нельзя. Это же Саске. Какаши-сенсей наклоняется над мертвым Забузой, отодвигает наручи на предплечьях и на секунду меняется в лице. Если бы у Наруто на руках не умирал Саске, ему было бы любопытно. Но ему — нет. Проходя мимо, он замечает, как сквозь шрам у Забузы едва заметно проступает именная вязь.***
Первая миссия забывается за чередой бессмысленных поисков сбежавших кошек, починкой заборов и крыш. Они все еще генины, но уже команда, какой должны были стать. Так говорит Какаши-сенсей, когда отвлекается от своих порно-книжек и участвует в их тренировках. Наруто в тайне с ним несогласен, но Сакура-чан кивает восторженно и только дурак решится поспорить с ней в этот момент. А Саске придурок. Наруто ненавидит его всей душой, а еще он просто обязан стать сильнее него и надрать его надменный зад. — Уссуратонкачи, ты там уснул? — Я иду, даттебае! Саске-теме, как думаешь, что у Какаши-сенсея под маской? — Мне это не интересно. Но ему интересно. Наруто чувствует это там, глубоко внутри, где колышется оставшаяся после имени пустота.***
— Когда я вырасту, — говорит Наруто, болтая ногами, — то обязательно стану Хокаге, женюсь на Сакуре-чан, а тебя буду отправлять на самые скучные миссии, даттебае! Например, по поиску кошек и прополке огорода. А еще ты будешь чинить крышу старика Тегучи ка-а-аждый раз. Саске смотрит на разливающийся по воде закат, касается бедром его колена и вновь напоминает того мальчика на причале. Из снов. С двенадцати лет Наруто ни разу не снился Саске, и это хорошо. Правда, хорошо. — Когда ты вырастешь и станешь Хокаге, идиот, ты будешь бесконечно перебирать бумажонки, как Третий, покроешься морщинами и умрешь в кабинете от скуки. Наруто застывает на мгновение, оценивая перспективы, потому что, эй, он о таком не думал, но слова Саске жутко похожи на правду. Ему хватает двух секунд на осмысление, а потом он горестно вопит раненой белугой и дергает ногами-руками во все стороны, чуть не спихивая Саске с причала, за что тут же получает локтем в живот. Завязывается драка, и на этот раз Саске побеждает. Только на этот.***
Водопад Долины Завершения срывается с огромной высоты между двумя безразличными статуями и дышит в лицо ледяной взвесью. Наруто холодно немного, но руки дрожат не из-за холода. На этот раз Саске не должен победить. Только не сейчас, когда на кону так много. Пожалуйста, пожалуйста, только не сейчас. Не пущу. Я не отпущу тебя. — Я переломаю тебе руки и ноги, но ты не уйдешь к Орочимару, — кричит Наруто, и крик обрывается хрипом в горле. Легкое пробито рукой Саске насквозь, а все, о чем Наруто может думать — та самая рука. Их связь, их жизнь. Саске — первый друг. И дело тут не в имени, дело в самом Саске. Только в нем, пожалуйста, Ками-сама, ну пожалуйста… Они дерутся, и это уже не драка, это бой. Битва, которую Саске ведет насмерть. Наруто знает, ему не надо встречаться с Учихой кулаками, чтобы читать его мысли, ему не надо, не надо. Это же Саске. Клокочет в груди рык, чужая рыжая чакра обжигает кожу, палит, жжет, а пустота внутри все такая же большая, но она пульсирует и разрывается от боли. — Что ты вообще знаешь обо мне? — кричит Саске, а в глазах у него бездна той же пустоты. — Ты, у кого никогда не было ни семьи, ни близких!.. У тебя вообще ни черта никогда не было! У Наруто было имя на предплечье, и была связь с тем мальчиком у причала. Они оба были одиноки, и все, что действительно стоило сделать — окликнуть его тогда. Просто позвать. — Так что ты там обо мне знаешь?! А?! Мы страдаем из-за нашей привязанности! И ты не знаешь, каково это — терять все… ты… Наруто знает. Наруто знает — ему выжигало виски болью, а внутри рвалось что-то с жутким треском, и он потерял все тогда. Все, что было по-настоящему важным. — Что же ты никак не оставишь меня в покое?.. — спрашивает Саске, почти шепчет, а у Наруто что-то сломалось и неправильно срослось — потому что болит, все еще болит и тянет, ноет, отравляет его насквозь, и это что-то куда важнее, чем Коноха. Это его… — Потому что я связан с тобой, — говорит Наруто. Горчит на губах, а Саске неосознанно цепляется пальцами за свое предплечье. Но нет, они разорвали эту связь. Ее нет больше — их имен на коже друг друга. Таково положение вещей. Но есть что-то другое, что-то не менее важное, и поэтому Наруто говорит: — Я связан дружбой, первой в моей жизни. Именно поэтому Наруто говорит: — Я должен остановить тебя. Саске повязывает на голове хитай-ате. Шрам тускло блестит на его предплечье. — Я разорву эту связь, — обещает он, и пустота внутри лопается с оглушительным звоном.***
— Забудь о Саске, — говорит Джирайя. — Мы шиноби. Мы должны трезво рассуждать и принимать правильные решения. А если ты глупец, тебя ждет мир, полный страданий. Мир и так полон страданий. Мир полон боли — потому что связи рвутся, потому что люди умирают, потому что друг убивает друга, а брат идет на брата. Мир несправедлив. Но если для того, чтобы стать шиноби, придется отказаться от Саске, то… — Я предпочту остаться глупцом.***
Ему снится сон. Саске протягивает руку, и Наруто протягивает свою в ответ. Они сплетают пальцы в вязкой пустоте без краев и дна, и от ладоней тепло. Саске смотрит прямо в глаза, лицо его медленно меняется, становится чужим, потом вновь возвращается к привычным чертам в бесконечном круге перерождений, но это все еще Саске. Наруто чувствует это глубинным знанием, а за грудиной растет и ширится обжигающий комок. Просыпаясь под звездным небом из-за оглушительного чиха стоящего на посту Джирайи, Наруто думает, что это — первый раз с двенадцати лет, когда ему снился Саске. Между ребрами все еще горит. Три года его обучения подходят к концу.***
Наруто возвращается в Коноху, которая совсем такая же, как он помнит. Это действительно здорово — возвращаться домой. Когда Саске вернется, Наруто обязательно будет рядом.***
— Работаем под прикрытием. Сай, Узумаки, — невозмутимо сообщает Ямато-тайчо, и Наруто горестно стонет. Это первая его миссия с времен возвращения, и сразу такая подстава. — Даттебае, я обязательно должен работать с Саем? Можно мне другого напарника? Ямато-тайчо совершенно по-свински игнорирует его стенания, а Сай похабно скалится, щуря глаза. — Я позабочусь о тебе, мой сладкий пусичка. Наруто ни разу не сладкий пусичка, и рев разенгана успешно может вбить это даже в голову Сая. Но Сай бесстыже смеется и прячется за спину Сакуры, а с Сакурой у Наруто сложные и длинные отношения, Наруто, вроде как, испытывает к ней некоторые чувства и вообще жутко рад ее видеть, несмотря на то, что она не менее жутко пугает иногда, так что ему вовсе не стоит… Сакура с размаху трескает его по голове, выбивая всякое желание гоняться за Саем, и пока Наруто горестно ноет уже на полу, хватаясь за ушибленный лоб и взывая к доброте прекрасной Сакуры-чан, Ямато-тайчо командует: — Прекратите. Наруто, Сай, вы запомнили? — Так точно, — мурлычет Сай, и, честно, Наруто терпеть его не может. — Тогда вы знаете, что делать. Ямато уходит нарабатывать им базу и разрабатывать пути отступления на случай провала, а Сакура с тяжелым вздохом садится рядом с Наруто, закатывает ему рукав правой руки и доведенными до автоматизма движениями начинает втирать в шрам специальный маскирующий состав. Лучшая разработка лабораторий Конохи. Наруто лежит неподвижно, смотрит на ее скупые движения, а когда она специальной краской (разработки Конохи, чтоб их) выводит поверх кажущейся неповрежденной кожи имя — Тадеки Сато, прикрытие Сая — переводит взгляд на аккуратный шрам, покрывающий ее предплечье и думает — чье имя было написано там? Было ли ей так же больно, как было ему, когда… Наруто любит ее с самого детства и, наверное, на его правой руке стоило бы написать «Харуно Сакура». Возможно, тогда Саске не стал бы так отчаянно пытаться порвать то, что уже навеки разорвано между ними, и позволил бы Наруто помочь. — Ты долго будешь валяться, драгоценнейшая душа моя? — пакостливо интересуется Сай. Да уж, главное, что не Сай. Если бы именно Сай был второй половиной души Наруто, то первая половина бы этого определенно не пережила, даттебае.***
После завершения миссии Наруто долго трет кожу на предплечье, стирая с нее чужое имя. Пальцы дрожат, а горло стиснуто сухими рыданиями. Иногда он понимает, насколько чудовищно устал.***
Они встречаются снова. Наруто бежит по подземелью Орочимару. Воздуха отчаянно не хватает, сердце колотится в горле, мышцы болят от недостатка кислорода, но Наруто бежит к видимому впереди всполоху света. Он знает, что Саске там. Увидеть его через три года — как глотнуть свежей воды. Мир становится ярче, сужается в длинный тунель, и не видно ничего и никого, кроме него; чужое сердцебиение — размеренное, неторопливое, — врывается в уши оглушающим грохотом. Саске. Так долго. Так долго, боги. — Я вас всех почти не знаю, — голос Сая пробивается сквозь оцепенение, — но не зря ведь Наруто-кун и Сакура-сан готовы на все, чтобы сохранить связывающие вас узы. Я все еще не очень хорошо понимаю, но ты, Саске-кун, должен знать причину. Наруто ждет ответа со страхом, засевшим в сердце. — Должен, — говорит Саске Саю, а смотрит только на Наруто. Вбивает сенбоны в висок. Безжалостно и неумолимо. — И знаю. Именно поэтому я разорвал все прежние связи. Вбивает в висок и в брюхо — навылет. Совершенно нечем дышать, надо же… — Близкие связи отвлекают от самого главного и сильного желания, — говорит Саске, а взгляд у него такой, будто он и сам умирает рядом с Наруто от этих слов. На самом деле у Саске с Конохой куда больше общего, чем у Наруто. Он искренне верит в то, что связи — слабость. Когда-то и сам Наруто верил. До тех пор, пока Учиха не протянул ему руку, помогая подняться, не накормил на тренировочном полигоне, не улыбнулся скупым движением губ, не назвал «уссуратонкачи» и «добе». До тех пор, пока Наруто не понял — боль, которую он испытывает, принадлежит не только ему. Саске шагает вперед и мгновенно оказывается рядом. Все ощущения стягиваются к руке, лежащей на плече. Она жжет даже через ткань, а катана, медленно взлетающая в воздух, кажется почти бесконечной. — Что из меня за Хокаге, если я не могу спасти единственного друга, — говорит Наруто и на какое-то постыдное, ужасающее своим облегчением мгновение хочет, чтобы Саске пронзил его грудь клинком. Насквозь. — А, Саске? Наруто сделает все, что угодно, чтобы Саске вынырнул из тьмы, в которой тонет. Даже утонет сам.***
Дни летят, нанизанные на непрерывно вьющуюся нить, похожие один на другой. Саске снится ему каждую ночь.***
Иногда Наруто вдыхает горячий и сухой воздух Конохи и чувствует влажный запах соли и гниющих водорослей на побережьях залива Хепу. Тогда ему кажется, что если сосредоточиться, то он сможет определить местоположение Саске с точностью до метра. Но потом все пропадает, и Коноха все так же купается в солнце, изнывая без дождя.***
Первым, кого Наруто попросил прочитать надпись на своей руке, был Ирука-сенсей. Просто потому, что Ирука-сенсей не отворачивался и не уходил от него, будто Наруто больной или может причинить кому-то вред. Сенсей улыбнулся тогда и сказал, что это неважно. Наруто до того не видел таких улыбок, зато теперь насмотрелся на жизнь вперед: так кривят губы, когда кровь течет из разодранного в клочья брюха, а все, что остается — храбриться перед командой. Следующим был Третий, и он тоже сказал, что это неважно. Что Наруто избавят от этого, как только он чуть-чуть подрастет. Потом Наруто познакомился с Учихой Саске, а потом научился читать и прочел его имя у себя на руке. А потом был Джирайя, долгие ночи у костра, тренировки, бесконечные порнороманы и нечто странное в них. Наруто долго пытался понять и даже (о ужас, тебае, лучше не вспоминать) перечитал один особо дурацкий, перелистывая сцены секса. Без описания секса, сюжета в романе старого извращенца осталось фиг да маленько, так что прочитал Наруто быстро. Но все равно до него не дошло. Старый извращенец должен был его учить, а не сгружать на него редактуру своих книжонок, так что пристал к нему Наруто без зазрения совести и прямо посреди ночи, в которой Джирайя спал, а Наруто нет, потому что стоял на посту, читал порнороман и надеялся, что Сакура-чан никогда не узнает об этом. Эро-сеннин сперва не понял вопрос, а когда понял, помрачнел. Тяжело вздохнул, сел, потирая предплечье, и вид у него был такой же серьезный, как и когда он говорил о Девятихвостом у Наруто внутри. — Это связь двух половин души. То, что ты прочитал, написано про это. Наруто не понял тогда. Правда не понял. — В смысле, ты про связь имен, даттебае? — Нет. Ты знаешь, откуда берутся имена? Наруто не знал, потому что никто и никогда не говорил об этом. Не принято, не положено. Имя связывает людей, но эта связь губительна и несет за собой лишь горе. Наруто знал об этом не понаслышке, но никогда раньше он не слышал ничего про души. — Гражданские верят, что имя на руке принадлежит родственной душе, — говорил тогда Джирайя, и, кажется, сам не замечал, как сильно его пальцы впивались в предплечье, и каким бледным было лицо. — У них есть красивая легенда, по которой одна душа разделяется на две половинки, и только объединившись они могут быть счастливы. Для того и написаны на руках имена. Якобы. Гражданские любят такие истории, это здорово поднимает рейтинг моих книг, хех. Разумеется, все это бред. Эта связь — имитация зависимости, которая мешает мыслить здраво и губительна для шиноби. От нее избавляются в момент выпуска, и после все высокие чувства к «второй половине души» исчезают. Что доказывает ее бессмысленность и искусственность. Джирайя говорил теми самыми словами, которые были написаны в самом начале одного скучного свитка. Чтобы закончить первый год обучения в Академии, его надо было выучить наизусть, и именно после этой зубодробительной зубрежки Наруто навсегда потерял интерес к книгам, свиткам и буквам, и больше никогда ничего не учил, считая теорию ниже достоинства будущих непобедимых Хокаге. Джирайя говорил, как с листа читал. Сжимал ладонью предплечье. Наруто смотрел, дыша густым запахом походного костра, и думал — чье? Чье имя было написано там, под шрамом, навеки лишившим эро-сеннина второй половины души?.. После этого разговора Джирайя сменил его на посту, а Наруто долго ворочался и не мог уснуть. Ему снился Саске, таким, каким снился чаще всего — одиноким мальчиком у причала, которого Наруто так и не окликнул.***
Иногда Наруто вдыхает горячий и сухой воздух прогретой солнцем Конохи и думает: чувствует ли Саске этот жар, вместо гниющих водорослей и соли залива Хепу?..