С особой жестокостью

      Вэриан бы с радостью открыл отцу дверь, да вот только пальцы разбиты.       Мальчик лежит на кровати, уткнувшись носом в подушку и, кажется, хнычет. Квирин не может услышать точно, не может зайти в комнату и проверить, как там его сын, потому что маленькая дверь маленькой комнаты заперта на несколько засовов и никак не поддаётся. Мужчина ещё несколько раз дёргает ручку, а потом с полным разочарования и сочувствия вздохом уходит. Вэриан поворачивается на бок и чувствует, как неприятно щекочет слеза, скатываясь по носу, а потом по щеке.       Иногда Вэриан жалеет, что он не девочка. Девочкой, как ему кажется, быть намного проще — можно со спокойной душой поплакать, и никто тебя в этом не упрекнёт. Можно спокойно влюбляться и не ощущать, как совесть гложет изнутри.       А ещё девочек не бьют собственные отцы.       По крайней мере, Вэриан так думает. В деревне ему ещё не доводилось видеть ровесницу с алыми от пощёчин щеками или синяками на запястьях. Насчёт девушек постарше юноша не особенно уверен — иной раз он был свидетелем очень прискорбной картины, как какая-то женщина часами стояла под дверью собственного дома и ждала, пока муж соизволил пустить её. Квирин тогда сразу развернулся, увёл сына в хижину и убедил, что в их семье такого точно не было, и мама сама их бросила.       Впрочем, слова «семья» или «мама» чуждые маленькому алхимику, так что не ему судить.       В этот раз болит сильнее. Вэриан тихонечко скулит и время от времени осторожно притрагивается то к побитым рукам, то к коленкам, то к поцарапанному лицу. Квирин, скорее всего, просто хочет зайти и попросить прощения, но лучше бы он принёс какую-нибудь мазь. Очень больно.       Квирин не садист, «упаси боже», — шепчет Вэриан и сам свято в это верит. Просто отец очень сломлен из-за его матери, вот и срывается на нём. К тому же, Вэриан в который раз убеждается в том, что виноват ничуть не меньше (скорее, наоборот), и лучше бы ему самому встать перед любимым папой на колени и попросить прощения. Слишком много ошибок совершает Вэриан, — как посмел притащить в дом енота, маленькая дрянь — а ведь он просто обязан быть идеальным. И приходится терпеть, когда не получается. Когда мальчишка снова и снова разочаровывает своего отца.       Квирин не садист, «упаси боже», — шепчет принцесса, когда алхимик снова навещает её с новым приступом плача. Рапунцель молча выслушивает очередной рассказ о том, как Вэриан случайно что-то разбил, или опять нахимичил, или просто спросил, о чём спрашивать не следовало… Потом Вэриан лепечет о том, как Квирин хватает его за руку, куда-то тащит, и он даже не сопротивляется… И на этом мальчик, как всегда, начинает рыдать с новой силой.       Рапунцель молчит так жестоко, что Вэриану от этого ещё больнее. Его уже не заботит, что он плачет перед девушкой, — перед самой наследницей престола, ну надо же, — гораздо важнее сейчас, как он будет оправдываться спустя четыре дня отсутствия.       Что же сказать папе?       — Не вини себя, ладно? — робко начинает Рапунцель и хочет взять его за руку.       Вэриан с ужасом отстраняется. Все эти прикосновения, касания, любой физический контакт с кем-либо… Слишком страшно. Слишком больно. Вэриан боится, что будет снова накладывать бинты на измученное сердце.       Что же сказать Рапунцель? Она ведь не виновата ни в чём. Она просто хочет помочь и успокоить. Вэриан верит, что и отец ни разу не виноват и никак не причастен к истерикам сына. Это он такой слабый.       А Рапс вообще не должна знать обо всём этом. Зря Вэриан втягивает её, знает же, что только всё испортит. И отношения с отцом (куда уж ещё), и отношения с Рапунцель. Держатся на одной паутине, и крыша скоро рухнет, задавит и без того покалеченного алхимика со всеми его ничтожными препаратами, — поминай как звали.       — Вэриан, я никогда-никогда не сделаю тебе больно, — бормочет принцесса и сглатывает.       Она хотя бы знает, что если повторять одно и то же слово несколько раз, оно уже потеряет смысл?       Большие глаза Вэриана округляются.       — Обещаешь? — тихо выпаливает он, закусывая потресканную губу.       — Обещаю, Вэриан.       Рапунцель тянется к нему изящными белыми руками, притягивает к груди и сжимает крепко-крепко, будто боится, что он снова куда-нибудь убежит. Вэриан неуверенно обнимает её и зарывается носом в мягкие золотистые волосы, вдыхая их пьянящий аромат, смешанный с запахом цветов и листьев. Принцесса слегка сжимает его за пальцы, чтобы они перестали бешено трястись как в лихорадке; Вэриан тихонечко постанывает и сильнее закусывает губу, но уже от какого-то притворного удовольствия.       Как давно он не обнимался с ней, как не хватает ему сейчас Рапунцель. Смертельно не хватает.       Надо бы одуматься, отпрянуть, убежать подальше. Вэриану очень-очень страшно, он всё ещё дрожит, но единение с принцессой успокаивает, и постепенно он расслабляется.       Надо бы извиниться перед девушкой за эти глупые откровения, перестать дрожать и утереть слёзы, но пока не хочется. Лучше отдаться течению и растворяться в её объятиях, отбросить все мысли о том, что, возможно, им никогда не быть вместе. Дома ждёт родной отец, настроен явно не хорошо, и Рапунцель разыскивают по всему замку, пока она сидит на полу какого-то подвала, в обнимку с грязным маленьким алхимиком, у которого уже опухли глаза (от слёз) и губы (от поцелуев).       Рапунцель ведь обещала, что не сделает ему больно, верно ведь? Вэриану стоит ей поверить. Принцесса ведь сдерживает обещания.       А если опять не получится, то это будет слишком жестоко. Вэриан станет слишком жестоким. И бинтов не хватит.