***
Темнота отступала от Гермионы неохотно, но все же она слышала тихие приближающиеся шаги. Кто-то совсем рядом. Попытка пошевелиться отозвалась болью во всем теле. Сырость и темнота подземелья усложняли попытку вздохнуть полной грудью. Она лежала на спине, прямо на каменном полу своей одиночной камеры, оставив попытки подняться на ноги. Заклинание Круциатус оказалось в разы больнее ожидаемого. Представление о пытках изменилось для девушки в ту секунду, когда Лестрейндж произнесла это страшное заклятие. Единственная и последняя осознанная мысль, посетившая Гермиону в тот момент, была лишь о необходимости перетерпеть это. Но оказалось, шанс хотя бы пережить это, не сойдя с ума, важнее. Боль ослепила, заглушила все чувства, проникая в каждую клетку тела. Она длилась и длилась. Одна только боль. Когда же все это закончится?! Боль. Боль. Боль. И сквозь нее слышен душераздирающий крик. Это она кричит? Не важно. Имело значение лишь блаженное забытье... А между тем невесомые шаги остановились совсем рядом, и едва слышное «Люмос» избавило от сомнений в том, что посетить решили именно ее. "Только не Круцио... Я больше не вынесу." — Очнулась? — младшего Малфоя она точно не ожидала услышать. Что он здесь делает? Неужели и он не стесняется выполнять «грязную работу» для Волан-де-Морта? Она и не предполагала, что наследник древнего рода, всегда кичившийся своим происхождением, снизойдет до этого. Хотя, наверняка его никто и не спрашивал. — Пришел закончить начатое? — голос был хриплым, каждое слово отзывалось болью в горле. Девушка так сильно кричала, что почти сорвала голос. Интересно, как давно она отключилась? Из-за окружавшей ее темноты, было сложно представить какое сейчас время суток. — Почти при смерти, и все, что ты можешь, это язвить? — Малфой словно был искренне удивлен. А еще был спокоен. И это насторожило Гермиону, заставив все же, хоть и с трудом, но сконцентрировать свое внимание на неожиданном посетителе. Не было привычной злобы в голосе и словах. Палочка издавала небольшое свечение, и девушке удалось рассмотреть своего гостя. Он присел на корточки рядом с решеткой. Взгляд был изучающим и, будто даже сочувствующим. Бред. Привидится же… Хотя после пережитого Гермиона не удивилась бы никаким видениям. Малфой не торопился посвящать девушку в цели своего визита, лениво осматривая ее. Похоже, увиденное ему не очень понравилось: она все еще лежала на холодном каменном полу, обессиленная, со спутанными волосами, в грязной одежде, а в помутненном взгляде читалось едва заметное безразличие к происходящему. Вернувшись к еле открытым глазам девушки, он сказал то, что заставило это самое безразличие бесследно исчезнуть: — Я помогу тебе выбраться отсюда. Вот так. Стоп… Что? — Точно, галлюцинации… — еле слышно Гермиона согласилась с поставленным себе ранее диагнозом. — Грейнджер, ты точно пришла в себя? — А ты? Он лишь беззлобно усмехнулся. — Предлагаю лишь раз, так что советую выслушать внимательно. Если не хочешь тронуться умом от Круцио и в ближайшем будущем у тебя нет планов как загнуться в этом подвале, то я помогу тебе сбежать отсюда. — Малфой, ты серьезно? — предприняв еще одну попытку сесть, девушка схватилась за металлический прут решетки, разделявшей ее и Драко, и приняла полусидячее положение. Она с недоверием уставилась на него, словно пытаясь убедиться в том, что он на самом деле сейчас здесь. Это и не удивительно, ведь предлагающий помощь Малфой в природе не существует. Во всяком случае, без личной выгоды он бы никогда не… Вот оно. — Чего ты хочешь? — острота ума вернулась на свое место, сознание заметно прояснилось, и она почувствовала, как все органы внутри сжимаются, пока она ожидает ответа. И он вновь не торопился отвечать, словно растягивая удовольствие от интриги и слабой надежды, в миг посетившей Гермиону. — Взять с тебя особо нечего, разве что маленькую ответную услугу… — Услугу? Ты же понимаешь, что независимо от того, что ты потребуешь, я, скорее всего, откажусь? — Ты же понимаешь, что я твоя единственная возможность выбраться на свободу живой? — его тон вмиг сделался холодным и безразличным. Ответить на это было нечего. Все казалось логичным. Они здесь умрут. Запытают до сумасшествия, уничтожат стимул к жизни, и в конце убьют. Если, конечно, пожалеют. И предложение Малфоя все еще казалось нереальным, но давало шанс. Ясное дело, что он потребует в ответ… А что он потребует? Вряд ли это будет мелочь, не по доброте же душевной он сейчас предлагает обмануть Пожирателей и свою семью. — Гарри и Рон… — несмело начала Гермиона, но была сразу же прервана. — Я уже понял, что этих двух олухов ты не бросишь, будешь упираться до последнего. Но при таком риске, я потребую гарантий, Грейнджер. — девушка лишь прищурила глаза в молчаливом вопросе. — Непреложный обет. Ты окажешь мне любую услугу, когда я попрошу. — Ну уж нет! Ни за что! Вот же наглец! Он правда думает, что она подпишется на такое? То есть, теоретически, он поможет им уйти, а после "попросит" ее саму убить их? Или весь Орден? Она лучше умрет прямо здесь и сейчас. — Хм... Ладно, поставим ограничения. Пусть тип одолжения, которое ты мне окажешь… не будет связан с предательством или смертью. Это все, на что ты можешь рассчитывать. — И чего же ты хочешь, Малфой? — Вообще-то я еще не решил. Но как только это случится - можешь быть уверена, что узнаешь это первая. — Серьезно? Ты думаешь, я дам Обет, не зная даже его сути? — Гермионе захотелось засмеяться в голос. — Ты почему-то упорно не принимаешь во внимание тот факт, что от твоего ответа сейчас зависит не только твоя жизнь. - Драко начал терять терпение. Упрямая идиотка. — Но, раз уж такая мелочь, как одолжение, не стоит жизней твоих друзей, и твоей в том числе, то я зря теряю время. Он резко встал и развернулся, шагая прочь, и оставляя девушку в непроглядной темноте. Слабое сияние от кончика волшебной палочки отдалялось так же стремительно, как и надежда, посетившая Гермиону. "Я не должна этого делать. Нельзя принимать столь неразумные решения. Но звучит слишком заманчиво..." — Стой! — он замер, не оборачиваясь. — Я… я согласна.1. Неизбежное
9 сентября 2018 г. в 18:45
Она раздражала. Безумно. Всегда.
Раздражала своим происхождением, практически маниакальной увлеченностью учебой, раздражали выбранные ею друзья и окружение, даже внешний вид раздражал.
Она была не из этого мира, во всех смыслах. Такая другая, неправильная, невозможная. Одно только ее появление в поле зрения заставляло злиться и, в срочном порядке, перебирая в уме всевозможные оскорбления, останавливаться на самом низком и язвительном из всех. Грязнокровка.
Но она не отвечала на него. Не так, как раньше. И ее любимое, тихо сказанное в сторону олухов Поттера и Уизли: «Не обращайте внимания» — раздражало еще больше, заставляло ненавидеть ее. За то, что с каждым оскорблением она вела себя все равнодушнее, и заставляла чувства внутри кипеть настолько, что казалось, они с минуты на минуту переполнят его, и он взорвется изнутри.
Ему хотелось унизить ее, сделать больно. За ее равнодушие. Чтоб она, наконец, обратила все свое внимание и поняла, насколько глубоко его раздражение и ненависть к ней. Чтобы выплеснуть это едкое чувство, которое с каждым годом выходило за приемлемые рамки все больше, и название которому найти все сложнее.
Вот только она никуда не отходила от своих верных псов. Они сопровождали ее всюду, и днем, и ночью. Он видел, что с ними ей было комфортно, весело, спокойно. Ведь эти болваны верные и надежные. Не такие, как окружающие его люди — среди них не было друзей. В обществе, в котором он вырос, было не принято иметь друзей. Ведь гораздо ценнее влияние и размер сейфа в Гринготтс.
Но если бы был хоть один шанс обратиться к ней наедине… Тогда он бы выплеснул все то, что накопилось за долгие годы в Хогвартсе. Он заставил бы ее понять, как это, когда «оно» внутри не дает покоя в течение суток, не говоря уже о том, как «оно» жаждет ее реакции, когда она рядом.
Ее оскорбленного вида, унижения, злости, ненависти, а в идеале и ее слез… Хоть какой-нибудь реакции.
Но жизнь никогда не даст ему такого шанса. От осознания хотелось бить и крушить все, что попадалось под руку. А как хотелось бы, чтоб под руку попалась именно она. Ее проклятые непослушные волосы, которые он бы намотал на руку, заставляя смотреть в глаза. Которые он бы сжал так, чтоб у нее потекли слезы, пока до нее доходило бы насколько сильно она его раздражает.
Она бы увидела это в его глазах, которые он бы не отводил от нее.
А ее тощие плечи, скрытые мантией, хотелось сжать так, чтоб она вскрикнула от невозможности больше терпеть боль.
Но даже тогда она не поймет, насколько на самом деле больно ему. От одной только мысли, а точнее желания, дотронуться до нее.
Когда он это понял, еле удержался от рвотного рефлекса. Прикоснуться к грязнокровке! О чем он вообще думает?
Желание причинить боль отпускало долго и медленно, прежде чем он понял, что на самом деле хочет видеть точно не ее слезы. Прежде, чем он понял природу чувства, съедающего заживо, изнутри.
Ревность.
Открытие шокировало настолько сильно, что неожиданно накатившее опустошение лишило сил отрицать это. Он ревновал ее искреннюю улыбку, которую она никогда ему не подарит. Благодарные и счастливые взгляды, что она никогда не обратит на него. Ревновал даже возможность находиться рядом с ней, которая была у Уизли и Поттера. У всего чертового Хогвартса, кроме него.
Но ведь он сам виноват в том, как все сложилось между ними. Методично, день за днем, оскорблениями и презрением к ней, он образовал между ними пропасть. Возможно, этого можно было избежать, пойми он раньше, что съедает его вовсе не ненависть. Что раздражает не грязная кровь. Хотя… нет, даже в этом случае это было бы невозможно. Ведь воспитание и убеждения, в которых он рос, никуда не делись.
Ответственность за его грязные, неправильные желания, понесут близкие ему люди.
Он оставит все как есть, ведь шанса изменить хоть что-то у него не будет. Только надежда, что со временем он перестанет чувствовать эту пустоту внутри, давала силы.
Все проходит, со временем, и он уверен, пройдет и «это». Должно пройти.
Конечно, он заблуждался. Внутри словно оборвалась ниточка, удерживающая от необдуманных поступков, и всего-то стоило лишь увидеть ее слезы, услышать ее крики, увидеть каплю ее крови на руке. Кровь, стекающую от свежего шрама, оставленного его безумной теткой.
Капля обычной, красной крови. Такая же, как у него самого.
Нет, он, конечно, не ждал, что она будет выглядеть иначе, но все же лишь увидев ее, медленно стекающую на паркет, пришло долгожданное смирение. А еще нежелание увидеть эту душераздирающую картину вновь. Словно пытали вовсе не ее, а его.