Гость

Резюме: Его психотерапевт крайне благожелательна и очень вежлива.

Его психотерапевт крайне благожелательна и очень вежлива. Годы, проведенные в Оксфорде, кажутся Малдеру столь же далекими, как античная история. Чем-то из прошлой жизни. Однако он хорошо помнит правила этой игры. Такое же нечитаемое выражение лица он сам не раз использовал на допросах. Это продолжается несколько месяцев. Он не уверен, что достиг какого-то прогресса, но по крайне мере сейчас уже нет необходимости посещать психолога дважды в неделю. Они говорили о его сестре, о его родителях. Они говорили о Диане и Фиби. Немного об Уильяме. Он пытается избегать разговоров о Скалли, хотя знает, что причина, по которой эта тема им не затрагивается, болезненно очевидна. Не только потому, что ее отсутствие – как фантомная боль в ампутированной конечности. Скалли слишком самодостаточная личность, ревностно охраняющая свои границы, и рассказывать об их совместной жизни – словно нарушить ее доверие, хотя он уверен, что она первая посоветовала бы ему быть откровенным со своим психотерапевтом. «Лицемерка», - думает он с нежностью. Ему известно, что, несмотря на рекомендации Бюро пройти после похищения курс психотерапии, она нечасто посещала психолога. Что даже на этих редких сеансах не рассказывала о напарнике со всей откровенностью. Что львиную долю своих чувств запирала в потайном местечке еще до того, как открывала дверь в кабинет терапевта. И он ее понимает. Сказать: «Этот человек – все для меня», - не лучший способ показать, что являешься уравновешенной личностью. Бесполезно объяснять, что твой напарник – это твое сердце и твой разум, и не выглядеть при этом фатально созависимым. Они потратили пять лет, отчаянно притворяясь, что между ними нет ничего, кроме крепкой связи двух людей, по долгу службы прикрывающих спины друг друга. Их работа представляла собой нескончаемую череду опасностей и, чтобы выжить в этом пекле, приходилось открывать напарнику свою душу. Она была глазами на его затылке. Она была осторожным шепотом в его ухе. Она была пальцем на спусковом крючке его пистолета. Она была его внутренним голосом, который говорил: "Действуй!" Она была бронежилетом, защищающим его сердце. Психотерапевт делает пометки, и Малдер прислушивается к звуку пера, скребущего по бумаге. Иногда она молчит так долго, что он едва не засыпает. И прикидывает, получит ли скидку за все эти минуты тишины. - Как думаете, вы с Даной стали бы столь близки, если бы вас назначили в менее… нестандартный отдел? - Это вопрос, на который нет ответа. - К несчастью, у него слишком хорошее образование, чтобы осознавать всю бездарность траты времени и денег на эту пустопорожнюю болтовню. Он и сам прекрасно осведомлен, что угодил в ловушку еще тогда, когда разучился доверять всем кроме Скалли и тем самым собственноручно выкопал себе могилу. - Природа этой работы подразумевает высокую степень доверия. Напарники должны быть готовы полностью положиться друг на друга. - Вы были так же близки с Реджи? Или Джерри? Надо признать, у его психотерапевта хорошая память. Либо она прилежно перечитывает свои заметки. Должно быть, Бюро предварительно направило ей небольшое симпатичное досье на агента Фокса Малдера. Хотя это ведь и есть ее работа – сидеть в своем кабинете, выслушивая жалобы славных фэбээровцев на то, как бесславно проходит их жизнь. Или, может, Скалли внесла пару ремарок в его личное дело? Она же, помимо прочего, его доктор. Профессиональная солидарность счастливиц, удостоенных сомнительной чести лечить его. - Нет, - говорит он. - Скалли — это другое. Ручка начинает двигаться. - Вы всегда называете Дану по фамилии. Для этого есть какие-то причины? «Мне нужно было держать ее на расстоянии вытянутой руки, - молчит он. – Поначалу для того, чтобы защитить свое личное пространство, а потом – чтобы не дать ей приблизиться и заметить, что она стала всем моим миром». - Протокол, - произносит он вслух. – Традиция. Этакая внутренняя фишка ФБР. Назовешь зеленого новобранца «агент Каквастам», и он тут же чувствует себя настоящим профессионалом. - Но вы до сих пор зовете ее Скалли. Даже притом, что у вас есть общий ребенок. Разве можно объяснить, что их имена превратились в талисманы, с помощью которых они вмещали целую речь в одно слово? «Берегись!», или «Я люблю тебя», или «Что за хрень ты несешь?» - все в одном имени. Назови Скалли по-другому – и это будет уже не его напарник. Они изобрели собственный язык, состоящий из двух слов, наполненных бесконечным множеством нюансов. Он пожимает плечами: - Привычка. - Фокс, одна из целей, которых мы пытаемся достичь в рамках наших встреч, - отказ от старых привычек, - мягко говорит терапевт. - Я назвал ее Даной, когда умер ее отец, - отвечает он. Тогда почва под их ногами была еще такой зыбкой. Они еще могли расстаться и стать обычными законопослушными гражданами, друзьями, соседями и любовниками других людей. - Я понимаю, как трудно переключиться с одной модели поведения на другую, но вам нужно понять, что люди и отношения могут меняться. - Я это понимаю, - говорит он, чувствуя, как пересохло во рту. - Может, вам стоит попытаться называть ее Даной? - предлагает психолог. Он опускает взгляд на свои руки: - Конечно. - Расскажите мне о вашем партнерстве с Даной. Он знает, как они выглядят со стороны - он и Скалли. Как выглядели. Понимает, как легко навесить на них ярлык созависимости. Она мирилась с его навязчивыми идеями. Он - с ее нежеланием подпускать к себе слишком близко. Всегда готова отдать всю себя, - думает он. Словно роза, раскрывалось навстречу ему ее сердце. У него еще оставались друзья, прежде чем он обнаружил, что лестница успеха пошла вниз, и на пути к подвалу ступеньки становились все темнее и круче. С точки зрения Бюро, они со Скалли превратились в хронических неудачников, а может, переосмыслили общепринятое определение успеха и нашли свое собственное. Они остались совсем одни, в болезни и здравии, отгородившись от всех и вся. Она была его щитом и его мечом. Медленно, но верно странности окружающего мира выковывали их в единую самодостаточную сущность. Возможно, ближе к концу пути они держались вместе за счет обоюдного сумасшествия, но настоящим началом их союза стала полная изоляция. Кто кроме нее мог понять всю глубину сжигающего его чувства вины? Кто кроме него мог почувствовать, под каким неимоверно тяжелым грузом сгибаются ее хрупкие плечи? Кто кроме них двоих познал ужас перед Тумсом, или Толкачом, или поедающим людей заживо гигантским грибом? Кто еще ощущал такую же нервозность, увидев на парковке лужицу масла, растекшуюся рядом с машиной? Они были единственными, кто знал об огромном сверхъестественном потенциале Вселенной и мутных махинациях сильных мира сего. Они были единственными, кто мог поведать эти невероятные истины. Перед лицом такого одиночества они не могли не повернуться друг к другу. Эта близость стала их единственным спасением. - Мы с Даной, - начинает он и останавливается: ее имя звучит так странно, что язык не поворачивается его произнести. - Те случаи, которые мы с Даной расследовали, было непросто объяснить другим людям. В существование подобных вещей можно поверить, только увидев их лично. - И что из этого следовало? - Никто из нас не мог поговорить о своей работе с другими людьми, - говорит он, сцепив пальцы. - Мне кажется… мне казалось… что никто, кроме нее, не знает меня. Она одна понимала, через что я прошел. Мы прошли. - Так оно и было на самом деле? - Так. Оно. И было, - отрезает он. - Она стала единственным человеком, кому я мог верить. Она стала единственным человеком, кому я мог доверять. Никто и никогда не видел того, что видели мы. И не делал того, что делали мы. Попробуйте при случае обмолвиться вашему соседу или приятелю, что зарабатываете на жизнь охотой на монстров. - Значит, вы так представляете себе свою работу в Бюро? - В общем и целом, мы расследовали необъяснимое, - говорит он. – И даже не смотрели в сторону дел, где не было ничего сверхъестественного. - Думаете, Дана тоже так воспринимала вашу работу? - Она верила в то, что мы делали. Хотела справедливости для жертв преступлений. И неважно, были мотивы и причины этих преступлений самыми заурядными или наоборот. - Но вы говорили, что ее вовлеченность в работу была не равнозначна вашей, - напоминает психолог. - Не могу судить о ее опыте, - отвечает он. – Не могу судить о ее мотивации. Но она всегда была рядом. Мне не нужно прорабатывать свое партнерство со Скалли. Мне нужно проработать свою гребаную смерть! Его голос кажется слишком громким в тиши кабинета. Сложенные на коленях руки сжимаются в кулаки. - Наше время на сегодня вышло, - говорит психотерапевт, - но я сделаю пометку для следующего сеанса. Я ценю ваше желание работать над собой, Фокс. - Конечно, - говорит он, чувствуя пустоту в груди. – Отлично.