Гость

Резюме: Я уже мысленно прокрутила наш разговор в двадцати различных вариантах и больше не могу.

Тремя неделями позже она снова входит в его дом. Дверь за ней с грохотом захлопывается. В одной руке — ключи, в другой — бутылка виски. На ней офисная одежда — высокие каблуки и костюм, но волосы небрежно стянуты в хвост, а лицо пылает. — Мне нужно выпить, — бросает она, проходя мимо него на кухню. — Сейчас девять утра, — замечает он и шаркает за ней, одетый лишь в наспех натянутые после душа спортивные штаны. Теперь, когда он принимает психотропные препараты, дни текут однообразно: подъем, зарядка, ожидание звонка из Бюро, работа над книгой. А сейчас ураган «Скалли» пронесся через его гостиную, сметая требующие особого внимания листы рукописи, оставленные на ноутбуке, и превращая все его планы в руины. Но он отчего-то не возражает. — Мне плевать, который час, Малдер. — Хлопающие дверцы шкафов заглушают ее голос. Он обхватывает ладонями дымящуюся чашку с кофе, пытаясь согреться: босые ноги мерзнут на холодном полу, и наблюдает, как она одним резким движением срывает пробку с бутылки. — Я позвонила на работу и сказалась больной, — заявляет она, нацеживая виски в кружку и заливая его кофе. Прежде чем плеснуть туда же молока, она принюхивается к содержимому пакета. «По инерции», — понимает он и тут же принимает решение не обращать на это внимания. Она давно тут не живет. Откуда ей знать, что вся еда у него в холодильнике теперь свежая? Убрав молоко, она глядит на него пронизывающе ледяным взглядом. — Ты нечасто это делаешь, — замечает он. — Да, Малдер, нечасто, — соглашается она. — Во всяком случае, не тогда, когда могу оправдать себя тем, что нахожусь на карантине, или при смерти, или в поисках твоей жалкой задницы, где бы она ни была. — С тобой все в порядке? — спрашивает он, чувствуя ледяной укол в сердце при упоминании о ее здоровье. — Все хорошо. В медицинском плане я полностью, совершенно здорова. — А в эмоциональном? — делает он новый заход, замечая, что она вздрагивает, сделав глоток кофе — то ли от его температуры, то ли от чересчур высокой концентрации виски. — Эмоционально я в ярости. — Ее взгляд — словно наведенная двустволка. — Я не могу спать, Малдер. Каждую ночь, стоит мне закрыть глаза, я слышу твои слова о том, что нам нужно поговорить. Я уже мысленно прокрутила наш разговор в двадцати различных вариантах и больше не могу. — Надеюсь урвать еще разок, — подначивает он. Горбатого могила исправит. Она просто бросает на него еще один взгляд и снова прихлебывает кофе. На мгновение за ее губами, словно оскал, проглядывают зубы. Он кивает головой в сторону гостиной, и она проносится туда. Сбросив туфли, садится на диван, но, тут же вскочив, начинает мерить шагами комнату. Он стоит, опираясь о дверной косяк, и делает еще один глоток кофе. Экстрасенс из него, конечно, никудышный, но он предчувствует, что скоро ему тоже понадобится изрядная порция виски. — С чего начнем? — спрашивает он. — Ты когда-нибудь хотел ребенка? Или просто пытался сделать меня счастливой? Он осторожно отставляет свою кружку. — С самого начала, ага. Давай, не щади меня, Скалли. — Ты никогда не хотел дом с белым заборчиком и собаку, — продолжает она. — Ты никогда не хотел семью. Когда я попросила тебя стать донором, тебе понадобился день на размышление. — Это был большой шаг, — отвечает он. — И никогда, Скалли, я клянусь тебе, ни одной секунды я не жалел об этом. — Ты сказал, что не хочешь, чтобы что-то встало между нами, — говорит она. Ее щеки пылают, а глаза подозрительно блестят, и все это вселяет в него ужас. Ему всегда больно при виде ее слез. Раньше в такие моменты он обнимал ее, успокаивая и помогая отогнать дурные мысли. А сейчас даже не уверен, что ему будет позволено прикоснуться к ней. Они должны пройти через это и вскрыть готовый прорваться абсцесс. А между тем боль становится невыносимой. — Вспомни мою семью, — начинает он мягко. — Я полагал, что у меня никогда не будет детей. Убеждал себя, что они мне не нужны. Никому бы не пожелал стать моим наследником. Я хотел сказать «да» в ту же секунду, как ты спросила меня. Я хотел ребенка. Но как я мог? — Мы с тобой не твои родители, — говорит она так хрипло, что это похоже на тихий скрежет. — Мы с тобой — это мы, а не другие люди. — Я не просто хотел, чтобы ты была счастлива. Я хотел, чтобы мы оба были счастливы. Что бы это ни значило. Мне жаль, что я причинил тебе боль, заставив ждать. Мне жаль, что я причинил тебе боль, забрав твои похищенные яйцеклетки и не сказав об этом. Я думал, что защищаю тебя. — Я сама могу себя защитить, — возражает она, и теперь уже слезы совершенно определенно струятся из-под ее век. — И всегда могла, — кивает он. Она отвлекается, глядя на свой кофе, словно вмиг забыв обо всем. Подносит кружку ко рту. Ее пальцы дрожат, совсем немного. — Мои желания пугали меня, — продолжает он тихо. — Я вел себя эгоистично. Мне нужна была вся ты, целиком. Я запутался, Скалли. Я хотел сохранить свою квартиру, работу в Бюро, Секретные материалы, и получить прибавку — дом, собаку, ребенка и жизнь, которую мы могли бы вести вместе, но я знал, что это взаимоисключающие вещи. — Я тоже этого хотела, — шепчет она. — Всего этого. — Как могли мы привести ребенка в этот мир в такой ситуации? — спрашивает он. — Как могли мы просить друг друга отказаться от работы, которая сделала нас теми, кто мы есть? Но, господи, Скалли, я так сильно хотел для нас новой жизни, что просыпался ночами от этого нестерпимого желания. — Прости, — говорит она. Он мотает головой и делает глоток кофе. Она отпивает из своей чашки, глядя поверх ободка. Пальцы ее ног отчетливо видны в ворсе ковра — бледные, словно жемчужины. — Знаешь, что было хуже всего? — спрашивает он, пытаясь сохранять нейтральный тон. — Хуже всего было то, что ты не попросила меня остаться с тобой. Не предложила строить дальнейшую жизнь вместе. Тебе требовался от меня лишь генетический материал. — Малдер, — качает она головой, но, даже зная наперед, что она скажет, он намерен заставить ее произнести это вслух. И поэтому ждет, делая очередной глоток кофе и ковыряя носком ноги пол. Она вздыхает. — Есть такой литературный прием, когда часть обозначается через целое. — Синекдоха*, — кивает он. — Я думала, ты знал, чего я хотела. — Откуда бы? — спрашивает он. — Мы ведь даже не целовались. Apis Interruptus**. Взгляд, которым она одаривает его, заставил бы увянуть столетний дуб. Взгляд, который он знает так хорошо, который видит во сне. И внезапно его уносит волной ностальгии в те дни, когда все было проще: они искали его сестру и пытались выяснить правду о похищении Скалли. Бороздили страну в поисках необъяснимых аномалий. Их взаимная связь в том квесте была удивительна чиста, а вера друг в друга — безоговорочна. Возможно, они изменились до неузнаваемости, но им не придется начинать с чистого листа: у них есть крепкий фундамент. Он где-то тут, под пеплом пожарища. — Ты знал, что я чувствовала к тебе, — произносит она. — У тебя всегда была выдающаяся интуиция. — Я подозревал, — кивает он, — но на подозрениях жизнь не построишь. — Ты бы смог. Если кто-то и смог бы, то это ты. — Я люблю тебя, — говорит он. — На сегодняшний день я люблю тебя почти половину моей жизни. И лучше бы мне сказать тебе об этом. Я люблю тебя так сильно, что это превращает меня в глупца. Она улыбается, едва-едва. — Так в этом все дело? — В этом и в сотне других факторов. Теперь твоя очередь. — Я не уверена, что ты захочешь это слышать, — протестует она и отпивает кофе. — Скажи, что ты чувствуешь ко мне. Или чувствовала. Она подносит чашку близко к губам, но не пьет. — Чувствую. — Настоящее время, — бормочет он. — Мне это нравится. — У меня множество чувств, Малдер, — говорит она, и он рад видеть этот привычный изгиб ее губ. — И? — торопит он. Она вздыхает. — Раздражение. Ярость. Печаль. Разочарование. — Похоже, я вытянул худший лотерейный билет в истории, — грустно ухмыляется он. Его сердце — словно прогнувшийся от времени деревянный пол: неуверенность в себе подтачивает его, как термиты. Он отставляет свою кружку. — Конечно, я люблю тебя, — говорит она твердо, глядя на него. — Но этого не всегда достаточно, Малдер. И тебе тоже не всегда было достаточно меня. — Тебя достаточно. — Никогда еще он не приносил клятв с большей горячностью. — Нет. — На этот раз в ее голосе чувствуются сдерживаемые слезы. Она делает глоток кофе. — Если бы меня было достаточно, то, вернувшись, ты не терзался бы так, разрывая себя на куски. — Поэтому я и прохожу терапию, — уверяет он. — Это помогает. — Я читала заключение врача в твоем личном деле. И я рада. Но если бы меня действительно было достаточно, ты не сбегал бы с Дианой каждый раз, когда тебе предоставлялась такая возможность. — Это совсем другое, — по привычке возражает он, но и сам знает, что это не так. Он помнит свой сон, последнее искушение Фокса Малдера. То, что Диана ждет его, казалось ему тогда прекрасным. Курильщик, его отец, никогда не привел бы Скалли в тот пригородный рай. И Скалли никогда не сбежала бы туда добровольно. И она, как ему казалось, ясно дала понять: все, что ей от него нужно, умещается в спермоприемник. Он полагал, что у него нет выбора. — Извини, — выдыхает он. — Тогда мне казалось, что я не нужен тебе. Диана пришла, когда я был болен из-за того артефакта. Она заботилась обо мне. — Малдер, меня не было с тобой, потому что я занималась расследованием. Я искала доказательства. Как и всякий раз, когда ты убегал с ней. И я не уверена, что, будь она жива, ты не покинул бы меня вновь, завидев очередную интересную приманку у нее в руках. — Не знаю, как убедить тебя, Скалли, но этого бы не случилось. — Как удачно, что мы не сможем проверить твои умозрительные предположения, — бормочет она в свой кофе. Он в два шага пересекает комнату, останавливается подле нее, наклоняется и, мягко забрав чашку, ставит на стол. Ее руки, маленькие и холодные, оказываются между его ладонями. — Поверь мне, — говорит он. — Это все, что я могу сказать. Ты знаешь, что я женился бы на тебе немедленно, если бы ты согласилась. — Не уверена, что отношусь к тому типу женщин, которые выходят замуж. — В глубине ее глаз — лед. Она мягко высвобождает руки. — То же могу сказать и о тебе. Пара слов не изменит сути человека, Малдер. Должно быть, Одинокие стрелки проболтались. Его брак с Дианой продлился несколько месяцев, даже меньше полугода, а затем она уехала в Европу. Он продал свое кольцо. Их развод был едва ли не проще, чем свадьба. Свой брак он включил в список тем, которых они никогда не касались. Ни до его бегства, так как тогда это казалось несущественным, ни после возвращения, потому что у нее и без того хватало душевных ран. По-видимому, настал день, чтобы поговорить и об этом: тени накопившихся за долгие годы обид витали в воздухе. — Мы были женаты, — начинает он. — Мы были молоды и глупы. У нас ничего не вышло. Извини, что не рассказал тебе. Наверное, мне было стыдно, сам не знаю… Я не хотел, чтобы ты думала, будто кто-то сравнится с тобой, потому что это не так. Ни Диана, ни кто-либо другой. Мне жаль, что я позволил тебе думать, будто ты значишь для меня меньше, чем на самом деле. — Если бы это было правдой, я бы знала и без слов, — говорит она, и ее голос дрожит. — Я бы знала, что ты не уйдешь. — Я бы не ушел. — Ты всегда это делал, — печально произносит она, — Малдер, ты был нужен мне, но тебя не было рядом. Его сердце снова сжимается. — Скалли, — начинает он, но она прерывает его, качая головой. — Я знаю, почему ты ушел: ты думал, так будет лучше. Но мы не знали, что делать без тебя, Малдер. Уильям и я. Ты был нужен нам. А я даже не могла позвонить тебе. — Ее голос срывается. — Даже Спендер — кто бы мог подумать! — пришел к нам, но не ты. — Я хотел, чтобы вы оба были в безопасности, — беспомощно выдавливает он. — Я знаю, Малдер, знаю, — кивает она. Но ведь и ты знал, как нужен мне. Как я ждала тебя. Опасность не перестала угрожать нам после твоего ухода. Ты должен был понимать, что это ничего не изменит. — Я надеялся, — говорит он. — Не всегда этого достаточно. — Да. Но хотя бы иногда… — Когда? — Это хрупкое слово повисает в воздухе. — Сейчас. Послушай, я меняюсь. Я становлюсь лучше. То есть… — поправляется он, — я нахожусь в процессе изменений к лучшему. — Ради меня? — Ради себя. Я не собираюсь перекладывать на тебя эту ношу. Если все, чего ты хочешь, — быть лишь моим доктором, будь моим доктором, но говорю тебе: все изменилось. Она качает головой, медленно и печально. — Я хочу верить в это, Малдер. — Тогда поверь мне, Скалли. — Я всегда верила тебе, и посмотри, куда это нас завело. Он на мгновение замолкает. — Малдер, в Вирджинии ты обещал мне то же самое, — напоминает она, скрестив руки. — А тьма все равно последовала за нами. — Мы никогда ничего не обсуждали. Наш разговор должен был состояться до того, как все изменилось. Не так ли… — Это не вопрос. — Нам следовало сразу поговорить об Уильяме, потому что без этого мы так и не смогли продолжать жить так, как были должны. Мы навсегда останемся самими собой и никогда не станем другими людьми. Она отворачивается и, дотянувшись до кружки, допивает оставшийся кофе. Затем водружает кружку на прежнее место, словно ставя финальную точку, и смотрит на него. Виски сделал ее глаза мечтательнее, а румянец — ярче. Она невозможно прекрасна. Но он знает, что сейчас к ней лучше не прикасаться. — Я был зол на тебя. За то, что ты отдала его. Что сдалась. Тебе нужно было продержаться еще немного. — А я была зла на тебя. За то, что ты ушел. Тебя не было, когда я принимала самое сложное решение в своей жизни. Ты был нужен мне. — Прости, — бормочет он, потому что больше ему нечего сказать. Во всяком случае, это не звучит неискренне. — И ты меня прости. — Кажется, что слова рвутся из самых недр ее разбитого сердца. — Я уверен, что ты сделала правильный выбор. — Хоть кто-то из нас в этом уверен, — шепчет она. Он нерешительно раскрывает объятия, и она вступает в них, прижимаясь лицом к его груди. Он притягивает ее ближе и чувствует, как она крепко обнимает его в ответ. Горячие слезы струятся по коже его живота и впитываются в пояс спортивных штанов. Он позволяет ей выплакаться, покачивая и целуя в макушку. — Я просто хочу знать, что с ним все в порядке, — всхлипывает она, и он кожей чувствует движения ее губ. — Я тоже. Скалли, мой уход не означал, что я не любил его. Или тебя. Мне было страшно, и ничего лучше просто не пришло в голову. Она плачет. Долго, очень долго. Его горло саднит, а глаза щиплет, но по щекам скатывается лишь пара слезинок. Меж ребер ощущается пустота, заполняемая только глухими ударами сердца. Боже, он так скучал по запаху ее волос! Нет ничего проще — слегка приподнять ее лицо и посмотреть в глаза. Она пристально глядит на него снизу вверх, тихонько всхлипывая, и он наклоняется, чтобы поцеловать ее. Она отвечает на поцелуй, сначала нежно, затем яростно, словно наказывая его, а он охотно впитывает каждое мгновение. — Мой психолог полагает, что если я снова начну спать с тобой, то спровоцирую откат в результатах моего лечения, — шепчет он, когда она отрывается от него. — Теоретически. — Твой психолог может идти ко всем чертям, — выпаливает она. — Во всяком случае, в том, что касается нас с тобой. Она ведет его за собой наверх, в спальню. Стоя рядом с кроватью, медленно расстегивает пуговицы блузки, а он просто смотрит, пользуясь тем, что свои спортивные штаны сможет сбросить за секунду. Она толкает его на постель и трахает так отчаянно, словно их поединок еще не окончен, и он отвечает тем же. Этот грубый, животный секс — именно то, что ему нужно. Квинтэссенция их самых отчаянных споров, микрокосм неразрешенных конфликтов. Но в постели, по крайней мере, не случается роковых ошибок, и каждый остается удовлетвореным. Потом они спят, а, проснувшись, он видит, что она по-прежнему рядом. Они проводят в кровати большую часть утра, практически без разговоров и прикосновений, просто глядя друг на друга, пока наконец кресало*** и кремень в их глазах не начинают высекать искры, и они, не выдержав, притягивают друг друга ближе. «Точно так же мы однажды зачали ребенка», — думает он и гадает, а не смогут ли они сделать это опять. Она, вероятнее всего, сказала бы, что слишком стара, но он верит в чудеса. На собственной шкуре он познал, что никогда не поздно пробовать снова. И снова проигрывать — с каждым разом все лучше. Порой, когда она смотрит на него вот так, он боится, что это в последний раз. А иногда — дерзает надеяться, что нет. Потом она всегда целует его, но в этот момент, с такого близкого расстояния, он не видит ее глаз. В конце концов, голод одолевает их, и валяться дольше становится невозможно. Она аккуратно одевается, а он кое-как натягивает штаны и тяжело шлепает вниз, чтобы сделать омлет и тосты. На полке, куда он никогда не заглядывал, она находит альбом с фотографиями маленького Уильяма, сделанный Мэгги. Они сидят на диване, бедром к бедру, и, перелистывая страницы, она рассказывает ему обо всех вехах в жизни их сына, которые он пропустил. — Не верится, что мы никогда не делали этого раньше, — произносит он. — Ты никогда не просил, — отвечает она. Тишина наполняет комнату, но боли в ней уже немного меньше. — Я должен был… — В любом случае, ты попросил сегодня… Она закрывает альбом, и ее рука рассеянно гладит обложку, будто лаская малыша на фотографиях. — Интересно, как он выглядит сейчас. — Надеюсь, у него твой нос, — поддразнивает он. — Надеюсь, у него твои глаза, — парирует она и слегка улыбается. — Ты вернешься домой? — Не знаю. Мне нужно время, Малдер. — У тебя было время, — говорит он, и это звучит слишком патетично даже для его собственных ушей. — Мне нужно еще, — произносит она, помрачнев. — Если я смогу, то вернусь. Пока этого должно быть достаточно. — «Если», — повторяет он глухо. — Не «когда». — «Если», — подтверждает она. — Если буду уверена, что мы не окажемся снова в том старом порочном круге: два шага вперед, три назад. — Хорошо. Я тоже этого хочу. Она проводит кончиками пальцев по его подбородку. — Не сегодня. Но — возможно… Если для тебя этого недостаточно, скажи мне сейчас. Он перехватывает ее пальцы и целует их. — Ты моя константа, — говорит он. — Это не изменилось. Она смотрит ему в глаза. — Я не могу сделать тебя цельной личностью. И не могу видеть в темноте. — Понимаю. — Мне известно, в каком мире мы живем, — произносит она. — Поэтому пока — «если»… Один бой не решает исхода битвы. — В ее глазах он видит все, что разделяло их все эти двадцать лет — его внезапные исчезновения, неотвеченные звонки. Молчаливые предательства. Дешевые мотели, где они скрывались, пока были в бегах. Потерянных родителей, украденных детей. — Мне нужно время. Он кивает, понимая, что пока ему больше не найти подходящих слов. Она встает и целует его в лоб, надевает туфли и уходит. Он идет на кухню и, плеснув в стакан виски, закрывает бутылку и убирает в шкаф. Зеленый змий жалит, но и в этом есть своя сладость.