My fucking android

два года спустя — Агенты на позициях, всё идёт по плану. Успех операции гарантирован на 98.48%, до захвата ориентировочно девять минут двадцать пять секунд. Офицер RK800, держу связь. — Вот это тон, таким убивать можно, — фыркает Гэвин, когда в ухе перестаёт шелестеть. — А ты как думал? — Андерсон рядом надувается самодовольством. Гэвин пожимает плечами. — Дефолтный. — Сам ты дефолтный, Рид, — беззлобно огрызается Хэнк. — Как тебя такого зубастого люди вообще терпят...       А люди и не терпят, думает Гэвин. Андроиды только. Один.       Он задирает голову, щурясь на солнце — пытается что-то разглядеть в окнах — безуспешно, естественно. Двадцать пятый этаж, удачи, пойди увидь что-нибудь с земли. А там сейчас группа особо опасных преступников удерживает пятерых заложников, среди которых двое детей. Хитро придумали, крысы, залезли в самый центр города, у всех на виду, зарылись и сидят — разве будут здесь искать! Нашли, тоже не лыком шиты. Но от того, что нашли — толку тоже мало, их ещё взять надо, чисто и без жертв, и без паники среди населения.       Решили брать хитростью и без шума, и вариант здесь был только один — Ричард.       Ричард проникает в квартиру под видом посредника, приносит «выкуп», который преступники требуют за заложников, по ходу нейтрализует всю технику, которая может представлять опасность, считывает коды с дверей и передаёт данные ожидающим внизу полицейским, выжидает момент и в нужный — даёт отмашку. Всё просто, как отобрать конфетку у ребёнка. Вот только отбирать конфеты у детей нехорошо, а в любом лёгком и идеальном на первый взгляд плане имеются подводные камни. За это Гэвин лёгкие пути и не любит.       То, что Ричард — мастер перевоплощений, способный безупречно сыграть любую роль, в полиции знают все. И то, что на работу под прикрытием всегда без пустых рассуждений толкают его — тоже знают все. И Гэвин знает. Но в этот раз протестовал. — Да прекращай дёргаться! — не выдерживает Андерсон. — Куда ты столько кофе лакаешь, если уже на месте сидеть не можешь?       Гэвин несколько раз переводит бессмысленный взгляд с Андерсона на стаканчик в своей руке и обратно, а затем лишь отмахивается. Ему нужно, у него с утра всё перевернулось из-за этой облавы — ни свет ни заря сюда дёрнули, и ни привычной тренировки в спортзале не получилось, ни хотя бы экспресс-варианта «пробуждения» с непосредственным участием напарника — энергия в минус уходит.       Самому же Хэнку позавидовать можно — он бодрячком, хотя, впрочем, у него всегда теперь так. Старикан едва ли не в лучшей своей форме — подтянулся, в порядок себя привёл, помолодел как будто бы даже. Спортом, говорят, занимается, по утрам бегает, выгуливает псину свою и тостера — хотя с последним тут ещё вопрос, кто кого выгуливает, конечно. На работу вовремя является и, что самое удивительное, чтобы правда работать, а не дрыхнуть в офисе, как раньше. Мультиварке его должное отдать надо, хватка у него есть — это факт. Гэвин, конечно, не завидует, делать ему больше нечего, но вот кофе, наверное, правда поменьше стоит хлебать, может быть из-за этого нервы в последнее время расшатались.       Он снова смотрит вверх, туда, где происходит сейчас основное действие. Ричард должен быть уже внутри, и Гэвин знает, что прямо сейчас, всё, что он видит, передаётся дежурящему на первом этаже здания Коннору — если вдруг что-то пойдёт не так, он немедленно сообщит. Если только не слишком сильно что-то пойдёт не так.       Самое сложное, что может произойти — это то, что Ричарду придётся прекратить всю передачу данных. Обычным людям не так легко понять, кто перед ними — человек или андроид — особенно, если андроид не хочет раскрывать свою природу. Но за три года, прошедших с революции и установления нового мира, появилось немало приборов, фиксирующих цифровые сигналы, сканирующих и вычисляющих, способных распознать электромагнитное излучение, несмотря на то, что в системе работы андроида оно сведено к минимуму. Подобные гаджеты незаконны, и большинство из них бесполезны — работают некорректно и слабо, реагируя на какие-то внешние раздражители, сигналы радиостанций и электровышек, бытовую технику и никак не помогая человеку, не желающему встречи с роботом, эту встречу предугадать. Однако среди кучи хлама, наводнившего рынок, встречаются и очень хорошие вещи — дорогие, но действенные.       Преступники требовали, чтобы пришёл к ним человек, справедливая предосторожность с их стороны. И кто знает — была ли это просто угроза в воздух или они владеют средствами, с помощью которых смогут оградить себя от нежелательной опасности в лице андроида, способного по щелчку пальца взломать все коды и пароли их цифровых крепостей.       Ричард себя не выдаст, ему не составит труда обойти любой из таких навороченных приборов. Но для этого ему придётся прервать все текущие сигналы. Он может остаться без связи, и Гэвину это совсем не нравится. Именно поэтому он даже пытался уговорить капитана соблюсти требование преступников и отправить на передовую его — с рацией, по старинке, выкрутимся как-нибудь — но зато без риска блокировки связи и подвержения агента слишком большой опасности. Его-то преступники и проверять не будут, невооруженным взглядом видно, что человек.       Уговорить не получилось, над ним посмеялись только — мол, что ещё предложишь? Коннор тут же подсчитал, калькулятор пластиковый, что тогда вероятность успешности предприятия упадёт почти на пятьдесят процентов. Вопрос закрыли, и Ричард потянул за рукав: всё нормально, справлюсь. Знаю — кивнул Гэвин, но нервничать не перестал.       Делать, однако, было нечего, пришлось остаться за бортом.       И вот они с Андерсоном сидят у здания бизнес-центра на скамейке, делают вид, что приятно проводят время в обществе друг друга. Их на большие дела теперь почти всегда вдвоём отправляют — кэп после истории с «Чёрным пеликаном» старается перестраховываться и не оставлять Гэвина без «присмотра», чтобы не выкидывал номеров. Гэвин возмущается, что он не «номера выкидывает», а олицетворяет собой честь, героизм и отвагу и каждый день неустанно защищает своё право носить жетон и почётное звание сотрудника Департамента полиции Детройта, но его, конечно, как обычно никто не слушает.       Где-то неподалёку ещё несколько групп полицейских ждут сигнала. Они в штатском, «чтобы не привлекать внимание» — Гэвин посмеялся на это требование: можно было и не уточнять, он его каждый день соблюдает и не представляет, как работать иначе. Преступников ловить и в обычных шмотках можно, а для ремней Гэвин найдёт применение поинтереснее.       Он в очередной раз зевает, жмурясь, и присасывается к стаканчику с кофе, когда в ухе снова шуршит — Коннор выходит на связь. Докладывает сперва основную информацию диспетчерам, курирующим ход операции, и Гэвин слушает этот отчёт, затаив дыхание, забыв даже посмеяться над дефолтно-жёстким тоном ромашки-Коннора. Выдыхает только тогда, когда слышит, что пока всё в порядке и под контролем, и это главное, потому что дальше дело за малым, самый опасный рубеж пройден.       Коннор отключается от центра и обращается теперь уже непосредственно к ним с Андерсоном — это слышно по исчезновению из его голоса металлических интонаций. — Будьте готовы, ещё около трёх минут, и можно будет начинать операцию захвата. Сержант Рид, вы пойдёте первым.       Гэвин хмыкает — понятно не Андерсон. Тот косится на него недовольно, но не спорит — тоже понимает, что хоть и взялся за себя, но и в скорости, и в ловкости Гэвину всё равно проигрывает. — Я получил данные с электронного замка пожарного выхода здания, запоминайте код...       Просто сидеть и ждать скучно, и это ещё одна причина, по которой Гэвин не может удержать свою пятую точку в одном положении хотя бы пару минут. Он больше погони любит — вот где адреналин бьёт через край — когда автомобиль летит в ночь на механике, послушная машина, и всё под тончайшим контролем. Ну или почти всё, но самое главное — загонять в кварталы, подальше от магистралей, они с Ричардом наловчились профессионально, на радость кэпу. А вот так, как сейчас, когда сперва пинаешь воздух, пока другие работают, а потом остаётся только взять готовое — там миг один, и всё закончилось — это так себе. Хотя, конечно, лучше уж так, чем в офисе над бумажками.       Но три минуты — не так много. Гэвин не успевает досчитать количество горошинок на придурковатой рубашке Андерсона, когда Коннор командует старт.       И дальше счёт идёт на секунды.       Сзади координируются дополнительные силы, готовясь при необходимости вступить в игру, все на связи и на низком старте, а Рид с Андерсоном уже огибают здание высотки, оказываясь у пожарного выхода — напрямую опасно, на ресепшене могут быть купленные люди. Или андроиды — что ещё опаснее — стычки с роботами неприятны не только для преступников.       Гэвин вводит код, и дверь послушно поддаётся, изнутри лицо обдаёт сыростью и прохладой. Коннор встречает на лестнице первого этажа, вылетает навстречу — тоже в штатском, в одной из своих любимых ярких рубашек с закатанными до локтя рукавами и расстёгнутой верхней пуговицей. Дебильнее в участке одевается только Андерсон, но тостеру, как ни странно, идёт — не признать этого не может даже Гэвин. Неудивительно, что Коннор умудрился привести своего деда в человеческий вид — он и сам какому угодно человеку даст фору в человечности.       У роботов мода пошла в последнее время — наловчились залезать в свои коды, менять то, что у людей называется ДНК. Коннор волосы кудрями пустил, припечатал на скулы румянец; ходит — светит ямочками на щеках на весь Детройт. Его нынешнего показать бы Киберлайф три года назад — они бы словили пару инфарктов и сами переписали на Маркуса все права на компанию — хорош, секретное оружие людей против девиантов.       Плюс этих экспериментов Коннора с внешностью оказался в том, что теперь его невозможно было перепутать с Ричардом даже издалека. Но для Гэвина это был больше минус, чем плюс — он и так их никогда не путал, а дурить других было весело. — Не тормози, хлеборезка, — Гэвин пихает Коннора в плечо. Андерсон рычит что-то сзади, но он не слушает — сейчас пререкания откладываются.       На двадцать пятом чисто, Ричард сработал идеально, хотя другого варианта и не могло быть априори. Коннор на ходу отключает блокировку входной двери и через секунду они уже в квартире — без лишнего шума, вся сигнализация вырублена. Всё проходит быстро и красиво, пути к отступлению у преступников отрезаны, доступ в комнату с заложниками заблокирован. Вся банда оказывается на мушке быстрее, чем успевает дёрнуть руки к собственному оружию.       В соседней комнате работает телевизор, ровная дикторша с ровной осанкой ровным голосом вещает новости. — Долгожданный проект закона о разрешении браков между людьми и андроидами, после долгих обсуждений, наконец-то почти принят, остались в основном лишь формальности...       Коннор, рыскающий по квартире на предмет вещдоков, пока подоспевшее подкрепление работает с задержанными, замирает на мгновение. От Гэвина не укрывается его брошенный на экран взволнованно-оживлённый взгляд.       Задержание и составление протоколов проходит успешно. ~ ~ ~       Холодный колючий ветер забрался под ворот куртки, и Гэвин, поёжась, запахнулся сильнее.       Солнце давно село, над Детройтом опустилась ночь, подмораживает. На крыше высотки это ощущается особенно, Гэвин уже почти не чувствует кончиков пальцев, а виски неприятно сдавливает от продувающих уши порывов ветра. Но он всё равно стоит и курит.       Поздно уже, и пора бы домой. Дома Шекспир голодный, но ничего, не поужинает один раз — не убудет с него. И так — разжирел, кошак, такими темпами скоро в дверной проём не поместится. Да и Ричард уж точно не забудет, он никогда ничего не забывает. Если он, конечно, дома сейчас, на счёт чего Гэвин сомневается.       Здесь красиво — город раскинулся, сияет призывно огнями. В нём бы затеряться и забыть обо всём на время, — звучит смешно и меланхолично, но когда находит бродячесть — хочется. У Гэвина случается — он любит бродить по городу, по улицам, крышам; есть в этом какая-то полуподростковая романтика. Вдвоём, конечно, ещё лучше, вдвоём — не холодно, но иногда хочется одному. Тогда, когда мыслей слишком много — ещё чуть-чуть, и раздавят с хрустом — вот как сегодня. Иногда Гэвину кажется, что всё было бы проще, будь он андроидом: проанализировал, систематизировал, разложил по ячейкам памяти — и делов! А ты, глупый человек, мучайся.       Он наваливается на металлическое ограждение, выдыхая в тёмный ночной воздух сигаретный дым. Вдалеке шумит никогда не дремлющая трасса. Кольцо в кармане такое же холодное, как всё вокруг, и Гэвин достаёт его, греет в пальцах. Оно простое, металлическое и широкое, с царапинами на поверхности — Гэвин как-то пытался выкарябать перочинным ножом свои инициалы. Он уже не помнит, где и когда нашёл его — тогда ещё подростком был. Но с того времени стал таскать с собой, как талисман. Не задумывался, помогает или нет, просто верил. А потом забыл, потерял где-то — не заметил даже. Те годы самые трудные были.       Связь между пропавшей безделушкой и чёрной полосой в жизни искать глупо, как минимум. Гэвин и не думал о такой ерунде, не до того было, но однажды нашёл случайно, в кармане старой куртки, которую давно уже собирался выбросить.       А на следующий день в участок явился Ричард. И жизнь начала налаживаться.       Вот и не верь после этого в подобные вещи.       Гэвин сжимает кольцо в ладони и затягивается, когда сзади хлопает дверь. Он не оборачивается, усмехается про себя — вспомнишь солнце. — Ты же бросил. — Подобрал, — хмыкает Гэвин, стряхивая пепел вниз. — Почему ты от меня бегаешь? — С чего ты взял? — Ты выключил телефон. — Но ты же всё равно умудрился отследить сигнал. — С чего ты взял? — интонация — точь-в-точь. — Ну как-то же ты меня нашёл.       Повисает молчание. Гэвин оборачивается — диод на виске Ричарда мерцает жёлтым. — Всё в порядке?       Гэвин не отвечает — не видит смысла — Ричард и сам прекрасно читает по нему ответ, и едва ли он утвердительный. — Мне уйти?       Тихий вопрос бьёт громко, во взгляде — молчаливая паника. Гэвин пожимает плечами, отворачивается. — Нет, зачем. Иди сюда.       Он больше чувствует, чем слышит, как Ричард подходит, останавливается нерешительно рядом. — Твоё эмоциональное состояние сегодня после облавы показалось мне нестабильным, поэтому я... — оправдывается, но Гэвин отмахивается, не давая ему закончить: забей, проехали. — Как заложники? — Отданы в руки специалистов-психологов. Чувствуют себя хорошо. — Хорошо.       Они вместе смотрят, как рассеивается в воздухе белое облачко сигаретного дыма. Скрип шестерёнок в голове у Ричарда буквально слышен в тишине, и Гэвин улыбается своим мыслям — возможно, он и погорячился, завидуя андроидам. Возможно, даже им — таким, казалось бы, умным — бывает трудно разобраться в простом человеческом — и никакие самые мощные анализировалки тут не помогут. — Хочешь, сходим как-нибудь в клуб? — неожиданно предлагает он.       Ричард бросает на него удивлённый взгляд, и в темноте диод заходится громче всякого произнесённого вслух вопроса. Гэвин фыркает — протягивает руку и прикрывает его ладонью. — Не свети, и так голова болит. — Ты хочешь в клуб? — Ну, тебе же нравится, — пожимает плечами Гэвин, снова облокачиваясь на перила. — А я ещё не хочу превращаться в деда-пердуна навроде Андерсона. Но только чур без приколов вот этих всяких ваших, окей? Помнишь, как Коннор волосы в розовый ебанул, это было ужасно.       Ричард тихо смеётся, окончательно успокаиваясь, и Гэвин улыбается тоже. Скашивает глаза, разглядывает его исподтишка: бледное лицо, растрёпанные волосы и мятую толстовку — правда, что ли, так переволновался, что даже своему драгоценному педантизму изменил?       Думает, что вдвоём, наверное, всё-таки, лучше. Вдвоём — тепло. Тушит сигарету о перекладину перил и пихает Ричарда локтем. Раскрывает ладонь. — Что это? — мигает лампочкой Ричард. — Кольцо, — отвечает очевидное Гэвин. — Прости, я речь не готовил, да и себя не готовил к такой херне, но. Выйдешь за меня?       Висок Ричарда опять обдаёт пожаром, Гэвин сталкивается с ним взглядом. — Но... — Когда закон примут. Говорят, почти уже. Выйдешь? Могу на колено встать.       Ричард приподнимает уголки губ — улыбка получается такой настоящей, человеческой. Куда же так быстро бежит время, думает Гэвин, когда ловит его в объятья.       Ричард утыкается ему носом в шею и сопит, щекочет дыханием кожу — охлаждается. Если бы Гэвин всё-таки был андроидом, он бы сказал что-то типа: «у тебя уровень стресса дохулион процентов и отвал процессора». Но он не андроид и сам не лучше — сердце дурное тоже перегреваться умеет. — Эй, — тормошит он Ричарда. — Это – да?       Чувствует, как тот кивает, прижимаясь сильнее. Смеётся — опять что ли забыл, как динамики включаются? — у него бывает. Так забавно по-человечески. Гэвин кладёт ему руку на затылок, ерошит волосы и целует открытую шею. Ждёт, когда Ричард наконец отлипнет, чтобы добраться уже до губ — целует медленно и вдумчиво, как будто впервые, знает — что Ричард чувствует остатки никотина на губах, как знает и то, что сейчас он ничего про это не скажет. Прохладный гладкий пластик под лежащей на шее ладонью ощущается правильно.       Ричард отстраняется, возвращая Гэвину доступ к кислороду, и, склонившись, прижимается к его лбу своим. Они стоят так какое-то время молча, не выпуская друг друга из объятий, — до тех пор, пока диод Ричарда не начинает вдруг отсигналивать азбукой Морзе какую-то мазурку. — Входящий вызов, — сообщает тот. — Капитан Фаулер. — Чего-о, — хмурится Гэвин, пытаясь прикинуть, сколько сейчас времени, и что за геморрой в жопе у старика кэпа, что ему не спится. — Не думаю, что что-то, что не могло бы подождать до утра. Будь что срочное — со мной бы связались через диспетчеров-андроидов — так быстрее и надёжнее. Капитан, вероятно, просто не дозвонился до тебя и решил попробовать обходной путь.       Ну да, телефон-то выключен уже несколько часов, и Фаулер вполне мог попытаться выцепить Гэвина для какого-нибудь супер важного неотложного разговора по вправлению мозгов через Ричарда — они ведь всегда вместе. Гэвин вскидывает брови, вопросительно глядя на напарника. — И?.. Ричард ухмыляется. — Пусть идёт нахуй.       Диод последний раз мигает, замыкая круг, и замирает в тихом голубом сиянии, а Гэвин громко фыркает, давясь смехом. Ричард ловит этот смех губами, касаясь мягко и тепло, улыбается. Гэвин обхватывает его за шею, всё ещё хихикая, думает, что, если попытаться сейчас выразить чувства словами, то получится что-то типа — «ты лучшее, что было в моей жизни» — но это долго очень, а говорить не хочется, хочется целовать. И где-то между их губ срывается простое короткое «люблю» и тонет в разряженном воздухе, пропитанном пьяным счастьем.