за час до рассвета.

      Затопленный квартал. Это место, облюбованное убийцами, пропитано зловонным запахом смерти, оно, гнилое и обжигающее руки кислотой, совсем не предрасполагает к романтике.       Их встречи, если подумать, к романтике не предрасполагают вообще никогда — они либо случайны, наполнены жаром ненависти и обоюдного презрения, либо тщательно спланированы настолько, что придраться не к чему.       Корво вдыхает полной грудью вязкий, терпкий сигаретный дым и ощущает, как тонет в жидкой субстанции, именуемой «время». Чувствует, как руки его опутывает паутиной лживой вязкой ласки и пытается уцепиться за берега, которых нет. Схватиться получается только за чужие крепкие плечи. И если раньше он бы от такого испытал к себе отвращение, то сейчас иррационально впивается пальцами в кожу сильнее. Огрубевшие от рукояти клинка ладони скользят по мокрой коже красного макинтоша. В чужих серых глазах читается ликование и некий восторг. А Корво все равно. Он, если подумать, и сам не лучше — идёт на поводу у слепых желаний, робея, когда чужой язык скользит по его губам и оставляет во рту вкус дорогого табака.       Скорее всего, так происходило из-за того, что у Аттано язык пропитан ядом, а по венам струится концентрированный сарказм и тьма, разбавленная красной жидкостью, что именуется кровью. А быть может, потому что Дауд не мог ни на секунду отбросить свой </center>образ лидера и всегда указывал Корво на его место. Чужой их знает, на самом деле. Их обоих все устраивало.       Корво прижимается спиной к подгнившим скрипучим доскам, что пропитались влагой и тьмой. От них пахнет бездной, а быть может, ей веет от Дауда. Он не может разобрать, а заострять на такой незначительной вещи своё внимание не хочется. Поэтому Лорд-Защитник плывёт по течению, с головой уходит под флуоресцирующую воду. Тонет. И хоть расслабиться сложно, потому что в скрипучие доски его буквально вжимают с силой, яростью и упорством, близкими к безумию, Корво поддается. Неохотно, как заевшая скрипучая дверь, но позволяет, уступая место лидера. Отчего-то ему не хочется держать над Даудом контроль.       Каждая встреча оборачивалась битвой равных за первенство, и выглядело это всегда по-своему увлекательно. Хоть китобои умели хранить секреты, как никто другой, даже среди них слухи ползли слишком быстро. Со временем представить вечер без Рульфио, записывающего ставки на Мастера или Лорда-Защитника, стало невозможным, и среди ассасинов ходили разные шепотки с одной сутью: кто кого отделал этой ночью.       И хотя это страшно — пытаться довериться другому человеку, бывшему врагу, Аттано делает это. Разум уже не кажется чем-то необходимым, когда здесь, в этом кабинете в сердце Затопленного квартала, конденсируется чистое существо. Собирается в капли на подгнивших досках и падает на них двоих, захлёстывая водоворотом ощущений, где сознание и само понятие эфемерных «морали» и «осознанности» кажется чем-то недосягаемым.       Между ними то и дело мелькает едва заметная вспышка бело-голубой ворвани, но инстинкты не бьют тревогу, и сердце внутри спокойно, хоть трепещет как загнанная птица. А электрические импульсы раз за разом проходят по его телу, воем сирены отдаются в ушах, но душа его спокойна и только разум мечется голодным волкодавом в клетке, разрываемый сомнениями.        Корво, наверное, просто устал от вечной борьбы и не может объяснить, почему ему абсолютно не хочется снова скалить зубы и лаять как цепная дворняга. Внутри что-то настойчиво требует подойти черной кошкой и ласково боднуть чужую ногу, потереться спинкой о высокий сапог. Корво спокоен.       Он отпускает поводья, а гнедая судьбы скачет к обрыву. Он чувствует, что падает в пропасть, где виднеется синева, и позволяет убийце, что называет себя китобоем, тянуть за собой, уволакивая себя в бездну.  А Дауд, зарываясь мозолистыми пальцами в непозволительно длинные для мужчины волосы, только рад этому.