Эребор, Дракон и неудача

Перемены всегда приходят неожиданно и незваными… Я любила своего дракона и была счастливой, как никогда. Пусть это счастье было чуточку омрачено предчувствием обреченности. Мы слишком разные, чтобы быть вместе до конца. Я надеялась прожить сколько мне дано рядом со Смаугом, а потом коротать остаток дней вдали. Была достаточно горда, чтобы не позволить увидеть своему бессмертному возлюбленному мою человеческую старость. Правда, грустные и горькие размышления не занимали меня в ту пору надолго — взаимная любовь делала мир в сто крат краше. Любить — это такое счастье и чудо, что невольно забывается все плохое, а вокруг остается только свет и радость. Влюбленные — самые наивные люди на свете. Я предполагала, что у нас будет больше времени, что я успею больше… Смауг много говорил о нас, о себе. Он вовсе не думал о расставании. В нем жила надежда. Крылатый дракон верил, что у нас есть будущее. Ему не привыкать было бросать вызов миру и его законам. Он позволил себе полюбить смертную и обрел вечную тревогу за мою хрупкую, как былинка, жизнь. Ему ли было не знать, насколько скоротечно и безжалостно время к человеческому роду? Я была пусть и пришедшей извне в Арду, но все же оставалась смертной. Мы оба знали, каков будет итог, но не говорили об этом. Я не могла найти утешения, а Смауг просто искал способ преодолеть жребий. Вся его память, весь его опыт не могли помочь в этом. Переписать судьбу, дать другую мог только Эру… Но взывать к нему… Дракон не делился своими тревогами. А у него их было немало. Смауг ощущал приближение судьбы. Шквала, который изменит устоявшийся уклад. Меня же тревожили смутные образы его гибели во снах. Больше всего я боялась потерять его. Те, кто любил и любит, поймут мой страх. Мне казалось, стоит закрыть глаза и снова увижу падение моего дракона. Что может быть ужасней? Было ли это знаком судьбы? И да, и нет. Я предполагала, что кошмары снятся мне и от соседства с Чернолесьем. Тьма Саурона тянулась к Эребору. Падший майя искал мести и возмездия. А также абсолютной власти. Судьба пришла к Горе в облике изгнанного Короля-под-Горой, его отряда гномов, а также маленького хоббита. И того зла, что он нес в кармане. Смауг почуял гномов еще тогда, когда они тащились по Пустоши. Дракон не спешил вылетать и сжигать несчастных.  — От судьбы бесполезно бежать, Яна, — золотые глаза подозрительно сверкают азартом. — У всех и каждого в Арде есть свой Рок. Мой час пробил… Эти слова ножом воткнулись прямиком в сердце, разбивая его. Я и не предполагала, насколько все плохо. Мой дракон был спокоен и странно беззаботен. Я же злилась, как можно быть таким?! Ведь это… Его жизнь.  — Я не собираюсь умирать, моя смертная девочка. Но и бежать не буду. Драконье упрямство, и спорить бесполезно. Не скрою, я просила его закончить все это. И, можете назвать меня жестокой, я понимала, о чем умоляю. И была совсем не против того, чтобы Смауг сжег, растоптал, сожрал гномов. И плевать, что они в своем праве. Была бы возможность, я бы остановила их любой ценой, любым способом. Но дракон ничего не желал слышать об этом. Гномы стали лагерем и начали искать тайный ход, который ящер давным-давно сломал.  — К Мелькору Рок пришел в облике певчей девы и смертного воина, — Смауг был в своем втором облике. Он лежал рядом со мной, время от времени целуя мои пальцы. — Знаешь, Яна, а ведь Владыка знал, что этот миг придет. Я долго размышлял над этим… — он улыбнулся. — Владыка отпустил их… — Смауг взмахнул руками. — Любой из моих братьев и я могли догнать великого орла и вернуть Сильмарилл.  — Почему?  — Почему отпустил? А ты думала над тем, что эта любовь изменила многое, если не все? Или то, что Камень и Клятва стали причиной войны между нолдор и синдар? Две резни. Дориат и Гавани. Эльфы убивали друг друга. Владыка разом избавился от головной боли в лице сыновей Феанора. Трое пали от рук этого Диора… Двое слегли в Гаванях. Остались лишь Маэдрос и Маглор. Я могу признать одно, хоть и презираю эльфов, сыновья Феанора никогда не боялись лить кровь. И, может, если бы корона осталась у их рода, итог войны мог быть другим. Воспоминания о давно минувших днях. Для меня это были лишь имена забытых и проклятых героев. А для Смауга живая память о жизни, полной борьбы и великих свершений.  — Ты всегда любила слушать мои сказки… Я вижу, как ты восхищаешься Первым домом. Кто бы мог подумать, такая тихоня и вечные мятежники. Убийцы…  — Я ведь полюбила дракона, — чуть грустно улыбнулась я. — Может, я уже и не такая тихоня? Любовь меняет, и не всегда в лучшую сторону. Ведь я не могла даже предположить, что ради этой любви буду готова обрекать на смерть. Я отвечала на его поцелуи и целовала сама. Гладила ладонями лицо, плечи… Совсем не противилась, когда с меня стягивали платье, а затем спускали рубашку. «Все правильно, так и должно быть» — крутилось у меня в голове. До тех пор, пока я была способна думать. Смауг был аккуратен со мной, ни на секунду не забывая, насколько его добыча хрупка, но вовсе не нежен. Нежность осталась где-то там, в прошлом. Когда мы не позволяли себе ничего, кроме объятий и томительных поцелуев. Глупые, сколько времени потеряли… Сейчас это было не пленительное томление от соприкосновения рук, губ. Это был жар, практически болезненный. Жажда, которую не утолить. Потребность, от которой я почти плакала, а он рычал. Первый толчок вызвал у меня крик. Не от боли… Нет, мне было хорошо. Я чувствовала, что горю, сгораю. А его поцелуи только разжигают этот медленный огонь. Ногти впились в стальные плечи. Смауг накрыл мой рот поцелуем, гася очередной то ли крик, то ли стон. Он играл со мной… Не давая разрядки, такой необходимой сейчас. Доводил до сладкого забытья и отступал. Делал почти больно. И это несмотря на то, что сам был багровым пламенем. Я никогда не видела столько страсти в его колдовских глазах. Страсти, мало похожей на то, что способен испытать любой человек. У нас не было единения душ, только животная страсть. Высокие слова придут много позже. Когда я зацелованная буду лежать у него на груди. Тогда, после кульминации, полностью вымотанная, до донышка опустошенная, почувствую небывалое умиротворение и единение. Были двое, стало одно целое. И несмотря на синяки, следы поцелуев, боль в натруженном теле, все следы драконьей страсти, я буду чувствовать себя по-настоящему живой и целой.  — Я измучил тебя, — Смауг провел пальцами по моей все еще очень чувствительной спине. А потом натянул покрывало, укрывая. — Но извиняться не буду, смертная. Кто бы сомневался? Я фыркнула и шутливо укусила чужую ключицу. Ленивая нега.  — А кто просит тебя извиняться? — спросила я, зевая в ладошку. — Наоборот, я не прочь повторить… — снова зеваю и тру слипающиеся глаза. — Только немного посплю… Я быстро уснула, как упала в пропасть. Не слыша, что сказал мой дракон. Хотя, что тут сомневаться, Смауг не мог бы удержать свой замечательный нрав даже в таком случае. Некоторые вещи остаются неизменными, что бы ни произошло. Одна из этих вещей — драконий характер. Мне снились чудные радостные сны. Словно одно присутствие Смауга разгоняло всех зловещих призраков. Кошмары не тревожили мой покой. Незнающие блаженны и спокойны. Иногда знание несет в себе не только ответ, но и боль, крах. Мы стояли в преддверии потери. Потери друг друга. Потери любви. Между тем и другим была волшебница-ночь и узкая полоска рассвета. Новый день приносит не только свет и надежду, но и разочарование. Мой дракон в эту ночь оставил, подарил мне не только единство тел и душ. Но и куда более ценный дар. Я проснулась от тихой, но берущей за душу песни. Смауг пел для меня.  — Перевод тебе ни к чему, — прервался он на секунду. — Просто слушай, любовь моя… Слушай сердцем. Лишь так дано понять музыку. Лишь так дано услышать Арду. Уловить обрывки той величайшей мелодии, что сотворила бытие. Я слушала и тосковала. Хотя магия его голоса открывала для меня завесу ушедшего прошлого, показывала земли, которые ныне покоятся под толщей моря. Я сразу узнала эти залы, хоть никогда не видела их. Меня ласково обнимал мрак. Его дом… Дом моего дракона… А затем я увидела лицо… Лицо, которое было прекрасным, но было выше любого понятия о красоте. И глаза… И свет, обжигающий и бесконечно далекий. Свет незапятнанный, вечный. В голос Смауга вплелся еще один — более сильный, более могучий. Блеснула синь небес, разрезанных десятками крылатых драконов. Засмеялся всемогущий Валар. Мелькнули рыжие, как огонь, пряди высокого однорукого воина. Взлетала в небеса песня над морем потерянного принца и падала в пропасть. Уходили на Запад белые корабли под крики чаек… А потом было пламя. И прекрасный берег с алмазным песком…  — То, что не суждено ни тебе, ни мне, — дракон бережно поцеловал меня в лоб. — Наши незваные гости не в меру обнаглели, мне пора. Смауг стремительно встал, на ходу облачаясь из пламени в золотые доспехи. Его лицо несло только сосредоточенность и недобрую решимость. Он ушел, а я не успела остановить.