Эребор, Дракон и неудача

Умирать больно… И страшно. Даже если ты прожил многие тысячелетия под небесами Арды. Ни мудрость, ни сила, ни опыт не избавят тебя от горечи страха. Ни понимание того, что конец приходит всем. Даже тем, кому было отпущено бессмертие. Что значат прожитые Эпохи перед лицом неизбежности? В сущности, ничего… Смауг Золотой, последний из Великих драконов Севера, желал забрать с собой всего несколько воспоминаний. Не более, чем мгновений в его бесконечно долгой жизни. Но это недолгое время было окрашено настоящим чувством. Любовью к смертной. Многие его собратья на Той Стороне посмеются над ним. Пред троном Владыки любое чувство кажется ничтожным. Тем более чувство, что обречено само по себе. Им было предначертано расстаться. И он знал это всегда. Люди жили и угасали, как огоньки. Он же — должен был пылать до конца Арды. В ней не было ничего особенного. Знавший величайших, видевший прекраснейших он должен был пройти мимо. Ведь его в свое время не тронули взгляды самых нежных пленниц. Но разве мы выбираем кого и почему любить? О нет! Чувство приходит, и мы не властны этого изменить. Смауг видел в своей смертной возлюбленной то, что было изначально недоступно ему — чистоту, невинность и доброту. Яна была живой и яркой. Молодой и наивной. Но за всем этим скрывалось сильное и чистое сердце. Когда это уважающий себя дракон мог пройти мимо сокровища? А для него Яна из другого мира стала своего рода сокровищем. Живым, непоседливым и вечно влипающим в неприятности. С ней он забывал, насколько мир изменился. Забывал о том, что потерял. Забывал об усталости и злобе. А также и о скуке. Жизнь снова обретала позабытые краски… Бой в небе должен быть тяжелым — ведь он уже забыл, как это — сразиться с собратом, крылатым драконом. Выйдя на стену и увидев стремительный силуэт, Смауг почувствовал удивление и азарт. Было упоительно снова наблюдать за полетом властелина неба и пламени — дракона. Он был уверен, что остался последним… За столетия в нем угасла надежда встретить кого-то из собратьев. А ведь Смауг надеялся, что в Войне Гнева мог выжить еще кто-то. Но летели годы, и молва не доносила ни шепота о другом Великом Змее. Он остался один. Смауг и не думал, что тоска по вечно спорящим между собой задирами будет так его донимать. Нрав у всех крылатых детей был истинно драконовский. И Владыке часто приходилось усмирять не в меру расшалившихся детей. Когда-то, летая над ныне скрытыми под волной землями, он позволял себе мечтать о свободе. И не знал, что будет так хреново обрести ее такой страшной ценой. В памяти Эльдар они останутся чудовищно жестокими монстрами, крылатой местью Моргота, осмелившимися восстать против него. Пламенем с небес. И это — правда, часть её. Во мраке величайшей твердыни тьмы они были семьёй. И превыше всего почитали создавшего их вопреки замыслу. Потерять братьев и Владыку было всё равно, что потерять большую часть себя. Он не умер, но был очень близок тогда к этому. Смауг в самом деле хотел немного покоя и тишины. Спать и видеть сны о былом, пока мир не изменится и не придет время Дагор Дагорат. Именно поэтому он выбрал Эребор. Забиться в пещеру в какой-то глуши, как мышь, было не в характере Змея Севера. Почивать на бесчисленных сокровищах куда приятнее. Он разрушил Дейл, выжег Пустошь и взял Одинокую Гору по праву сильнейшего. И надеялся, что не найдется в Средиземье безумцев, способных его побеспокоить. Нужно признать, недооценил твердолобость потомков Дурина и хитрость одного Серого мага. А также подлость судьбы. Что еще хуже — не воспринял достаточно серьезно Саурона. Майрон всегда был на редкость подлой тварью — не зря же ни один из драконов не ладил с любимчиком Отца. Их противостояние тянулось еще с залов А́нгбанда. Преданность в те дни Владыке Саурона не вызывала сомнений — благодарный ученик делал всё, чтобы учитель победил. Но они стояли неизмеримо ближе к Мелькору и были воплощением его мысли. Все-таки Майрон умел удивлять. Последнее, что Смауг мог ожидать — так это увидеть дракона в небе над Эребором. Но радость быстро сменилась слепящей яростью. Яростью, выжигающей огнем все вокруг на лиги. Потому что… — Смауг обернулся, взлетая — Потому что в том, что он принял за собрата, не было разума и почти не было жизни. Мелькор развеял бы пеплом предателя за то, что тот осмелился использовать одного из них таким мерзким образом. Обернуть триумф Владыки, создавшего новую расу, в эту жалкую тварь. Сейчас он уничтожит эту пародию на дракона, а потом полетит в Дол-Гулдур. Саурон задолжал ему ответы. Каждый великий дракон нес в себе пламя и разум, отделяющий их от животных. Этот, которого он развлекаясь полосовал когтями, не был в полном смысле живым и разумным. Просто оболочка. Смауг узнал его — один из младших, пришедших за столетие до начала Войны Гнева. Он пытался до него дозваться, но встречал лишь пустоту и искру которая управляла им — Майрон. Некромантия… Он не был ему ровней. И на что надеялся Гортхаур? На то, что он за Эпохи покоя растерял навыки? Сбросив труп в воду, ни мало не заботясь, куда именно он упадет, Смауг повернул к Горе. Яна там с ума сходит от страха. И тут до него наконец дошло, зачем Саурону нужно было это жалкое подобие — чтобы выманить его. Он бился в невидимых путах и понимал, что не может разорвать их быстро. Понимая, что еще одна стрела его убьет, дракон решил обернуться — один раз это уже спасло его. И в маленькую мишень труднее попасть и еще сложнее удержать в ловушке. Он падал на землю, захлебываясь кровью, и падал неудачно — прямо в ряды орков. Дышать было невозможно, холод металла выворачивал внутренности. Копье в груди не идет на пользу даже дракону. Наконец, чужая магия оставила его в покое. Майрон надеялся, что даже если он не сдохнет от ран, то орки его добьют. Но разве так легко убить дракона Моргота? Никто из созданий искажения не решится приблизиться к нему на расстояние, достаточное для удара. Причиной тому страх пред змееглазыми воинами, который орки несут в своих тупых башках от первых из них до сего дня. Смауг был одним из генералов Владыки Мелькора, орки помнят Первого Хозяина. Он был создан, он в некотором роде продолжение Отца, в нем его сила. Ни одна тьма не коснется рожденного в ней. Смауг был ослаблен, почти мертв. А удар об землю был такой силы, что сломал торчавшее в груди копье. Выплюнув кровь, он чуть повернул голову, ощущая, как сила утекает из него вместе с кровью, которая уже пропитала землю. Он не мог обернуться драконом, зная, что это верная смерть. Но и оставаться посреди битвы не мог. Орков уже теснили, а любой из эльфов или гномов перережет ему глотку без лишних сомнений. Нужно было убираться отсюда и скорее. Смауг понимал это, но не мог сделать — там, в Эреборе, осталась Яна. Один на один с гномами. Но сейчас он ей ничем не поможет. Она, наверное, думает, что он умер. Дракон на мгновение прикрыл глаза, а потом ухмыльнулся. Второй раз чуть не сдох, и снова в небе. Он, с трудом ворочая языком, произнес длинную фразу на рычащем языке, и его тело окутал огонь. Чтобы через секунду в яркой вспышке оставить лишь пепел за собой. Перемещение на огромное расстояние едва не убило его окончательно. Даже у Великих Змеев есть лимит запаса прочности. Смауг почти достиг Врат Ночи, когда его выдернуло обратно.  — Вы, крылатые, всегда были неуемными идиотами… Смауг пару раз моргнул — всё плывет перед глазами. Но потом острота зрения вернулась, и он рассмотрел скуластое недовольное лицо и короткие рыжие волосы, торчавшие во все стороны. Он заметил щетину и булькнул, чтобы тут же выгнуться от боли — смех ему явно пока противопоказан.  — Лежи, — рявкнул рыжий, суетливо поправляя подушку. — Я почти все пламя в тебя перелил, чтобы хоть как-то залатать. Ты же знаешь, лечение — не мой профиль. Так что, думаю, внутренности если и зажили, то не сильно.  — Как давно я здесь? — он говорил тихо и через боль.  — Второй день, — хмыкнул рыжий, почесывая щеку. — Я был, знаешь ли, очень рад, когда на мою голову свалился старый друг, весь в крови и с обломками копья в легких, с переломанными ребрами и костями. Какого драного орка случилось, Смауг, что тебя так потрепало?  — Майрон и дракон, — Смауг прикрыл глаза, спасаясь от того, что потолок кружится, вызывая тошноту.  — Ничего у тебя не меняется, — буркнул обреченно рыжий, и его глаза полыхнули пламенем. — Ты едва не увидел Хозяина. Не думаю, что он был бы доволен, встретив тебя так рано, Золотой. А теперь спи… Очухаешься, тогда и поговорим… Дракон провалился в сон, а рыжий не спешил уходить. Было опасно его оставлять, и так едва удалось вытащить. И, как он думал, не обошлось без помощи Хозяина. Всем были известны привязанность Господина к крылатым балбесам. Он не хотел потерять еще одну нить, связывающую с ушедшим. Без драконов Арда будет уже не та. У них было нечто общее, кроме верности — пламя. Суть драконов и его. Жаль будет остаться по-настоящему одиноким. Рыжий любил пребывать в этом облике. Из всех возможных он предпочитал бывать человеком. Эльф с его окрасом напоминал бы Господину и всем прочим одного эльфийского принца, который доставил столько проблем. А это было чревато — рука у Хозяина была очень тяжелой. А он был всего лишь одним из слуг, далеко не самым сильным и умным. Не драконом, которым Владыка прощал практически все. И все же он никогда не завидовал им. И был рад снова увидеть Смауга и приютить его и его возлюбленную. Вечность в одиночестве порядком его утомила.