Самая глупая девочка

Самолеты я не любила по двум причинам. Во-первых, тут невкусно кормят. Можете сколько угодно убеждать меня, что все зависит от авиалинии, и вообще, не тебе, нищебродка, жующая сосиски на первое, второе и вместо компота, тут возникать, но еда в самолетах полное днище. Во-вторых, я со школьных времен не могу так долго сидеть на жопе ровно. У меня затекают ноги, спина и, собственно, жопа. Конкретно сегодня добавилась третья причина: я лечу в город, который люблю всем сердцем, но к человеку, которого ещё не успела разлюбить. Ну, вернее, лечу-то я не к нему, но для красоты предыдущего предложения давайте ничего не менять. В этот раз перелет был не таким романтично-драматичным, как в предыдущие два раза, в моем путешествии Москва-Ростов-Москва. Там я сидела у иллюминатора, смотрела на ночное небо и красиво пускала слезу под песни с незатейливым текстом. Сейчас я сижу у прохода и каждые полчаса выпускаю свою соседку, у которой либо недержание, либо долбоебизм терминальной стадии, в туалет. Уже есть желание на очередную просьбу «Извините, не могли бы пропустить?» ответить «Не могу». Вернемся к соплям. Я все ещё люблю Сашу. Это факт, данность, реальность моей жизни и отпираться бессмысленно. Я бы отдала многое, чтобы это чувство ушло нахуй (вместе с моей соседкой), но это не в моих силах. Читаю психологически книжки, пару раз навестила психотерапевта, занимаюсь аутотренингами – бесполезно. Я просто люблю этого человека. Без драмы, истерик, громких фраз в социальных сетях. Мы можем быть не вместе, он может жить на другом конце мира, пинать мяч и ебать других телок, я ничего не могу с собой поделать. Я его люблю. Тем не менее, мое чувство невзаимно, что конкретно бросается в глаза в инстаграме. Там появилось ещё больше фоток Саши с какими-то телками. Все как одна модели. Серьезно, я, походу, была какой-то черной полосой в его личной жизни. Антон, который в курсе всей истории, говорит, что выглядит это странно. - То, что он сначала признавался в любви мне, а через неделю после расставания вовсю ебется с моделями? Согласна, странно, - этот разговор у нас состоялся накануне моего приезда. - Нет, просто он выглядит как максимально разбитый человек. Как будто на его глазах котенка утопили. Он вообще не проявляет никакого интереса к девушкам на мероприятиях. Не разговаривает с ними, не смотрит на них. Зато потом папарацци ловят как он выпроваживает баб из своего номера в ночи. От него самого уже все модели тут шарахаются. Не представляю, как он их к себе завлекает. Так или иначе, самолет приземлился, а желтая машинка с молчаливым водителем доставила меня в отель, где радостные Миранчуки меня и встретили. Забавно как бывает в жизни. Вот у тебя есть человек, ты с ним встречаешься, знаешь все о его детстве, помнишь сколько ложек сахара нужно класть в его чай и в курсе, что если вот там за ухом провести пальцем, то ему становится очень-очень щекотно. Потом вы расстаётесь. Спустя время пересекаетесь где-то и тебе нужно пройти мимо него, дружелюбно поздоровавшись. Не просто просочиться угрюмо рядышком, покраснев и выдав всем на свете, что у тебя при виде вот этого парня живот от радости и тоски скручивает, а повести себя достойно. Не сбавляя шага, перевести на него взгляд, улыбнуться, кивнуть, сказать «Привет», отвести глаза и пройти мимо. Шесть действий, секунд пятнадцать времени. Все вокруг поражены от того, насколько ты достойная и уравновешенная девушка. Ты поражена ещё больше. Я во всяком случае, сделав это, знатно охренела от своего самообладания. Ого, даже не заплакала и не покраснела. Не набила ему морду, не заорала на весь холл «Чтоб ты сдох, тварь!». Кажется, я становлюсь адекватной. Вечер обещал быть унылым, но все пошло не по плану в тот момент, когда Баринов предложил прогуляться по территории отеля Миранчукам и, по умолчанию, мне. К компании присоединились Жемалетдинов и Ахметов. Последний потащил за собой Чалова и Головина. Короче, прогулка обещала быть веселой. Парк отеля, по которому мы собрались гулять, представлял собой парочку куцых деревьев и клумбы с травой, никогда не знавшей газонокосилки. Парни пытались проявлять максимальную тактичность и старались завлекать меня в общий разговор. Все, кроме Саши, конечно же. Он хмуро молчал и шел позади, проявляя свою заинтересованность лишь по отношению к пыли под ногами. Тем не менее, ребята нет-нет да и сбивались на какие-то шутки-самосмейки и внутряки, о которых я ничего не знала и знать не могла. Особенно их веселила тема дерби, в которых все присутствующие футболисты принимали участие. Однако, как и любая большая компания, наша через час после прогулки разбилась на несколько кружков по интересам. Миранчуки трепались с Бариновым об отдыхе в Мексике, куда все трое собирались рвануть после Евро, футбольные задроты (простите, не могу подобрать другого слова) Чалов и Ахметов обсуждали тактику ближайшего матча так тихо, словно ожидали, что в кустах притаились шпионы команды-соперника. Головин, не изменяя себе, плелся почти в самом конце этой группы. «Почти» – потому что последними шли я и Жемалетдинов. У нас, к обоюдному удивлению, было слишком много общих интересов и одинаково тупое чувство юмора. Жемалетдинов производил впечатление парня, который старается скрыть то, насколько он умный. Тем не менее то, с каким упоением он рассказывал о любимой музыке и то, какой словарный запас при этом задействовал, полностью его выдавало. Помимо этого оказалось, что у него есть весьма нехарактерное для молодого парня хобби. - Рыбалка, ты серьезно? - Серьезнее некуда, - он смеется и смущенно ерошит волосы. Я бы покорилась этому жесту и умильной лужицей растеклась у ног Рифата, но впереди идет не отпускающий меня якорь. Ещё полчаса мы ходим по одним и тем же аллейкам, глядя на садящееся солнце и невольно слыша обрывки чужих разговоров. В десять вечера я понимаю, что зверски голодна. Так как я не живу в номере Миранчуков, меня туда просто вписали за небольшую доплату, то и еда со шведского стола и из маленьких бесплатных закусочных, раскиданных по все территории отеля, для меня остается недоступной. Куда идти поздно вечером в незнакомом городе, чтоб найти себе еду по приемлемым ценам, я не знаю. Заказывать себе что-то в отеле не решаюсь. Иначе я поем здесь, а потом месяц не буду есть в Москве. Когда у меня урчит живот, Рифат сначала тактично делает вид, что не заметил, а потом спрашивает не голодная ли я. Со всем безразличием, на которое способна, отвечаю «Нет». - Ой, не бреши, - Рифат останавливается и, мягко перехватив мое предплечье, тормозит меня. – Пойдем, - он кивает на главный корпус отеля, в котором живет сборная. - А нам не надо предупредить ребят? - По-хорошему надо, - Рифат улыбается и смотрит в спины парням, которые продолжают наворачивать круги по парку. – Кто догонять их будет, ты или я? Вскоре мы уже сидим в его номере в отеле, я уплетаю какое-то потрясающе вкусное мясо с овощами, пока мой новый знакомый травит разные байки из жизни спортсменов. Стараюсь смеяться максимально женственно, чтоб картошечка изо рта не вылетала. Рифат очень добрый. Помимо того, что этот человек бесплатно накормил меня ужином, есть ещё признаки, по которым эта его черта улавливается однозначно. Обо всех своих коллегах он говорит однозначно хорошо, даже о тех, с кем он, казалось бы, конкурирует. Его рассказы о семье преисполнены такой нежности и радости, что у меня от умиления чуть морда не трескается. Ну и самое главное, почему я сделала о нем такой вывод – я так почувствовала. Есть это потрясающее ощущение комфорта и тепла рядом с некоторыми людьми, когда чувствуешь, насколько они добры и открыты этому миру и немного добрее рядом с ними становишься сам. Рифат снова шутит, я смеюсь припадочно и наклоняю вперед голову. Выбившаяся из пучка прядь падает мне на лицо, щекоча щеку и нос. Собираюсь уже поставить кружку с чаем, чтобы убрать её и переделать прическу, но теплая широкая ладонь откидывает волосы с моего лба и заправляет прядь за ухо. Блядь. Ненавижу, когда так делают. А Рифат только начинал мне нравиться. - Слушай, спасибо за ужин, но мне пора идти, - бросаю взгляд на недоеденную порцию и недопитый чай. Делаю вид, что так и было задумано. - Я что-то не так сделал? – Рифат неловко переминается с ноги на ногу и смотрит на меня самым невинным взглядом. Господи, чувак, да все так. Волосы мои только трогать не надо. У тебя нет на это права, несмотря на милую улыбку и готовность купить мне пожрать. Бонусом ко всему – я ближайший месяц совершенно точно не готова, чтоб мужчины ко мне прикасались вот так, словно рассчитывают на что-то большее, чем посиделка с чаем. - Нет, что ты, все отлично. Просто мне завтра с самого утра нужно будет заниматься моделями, так что лучше будет лечь спать. Да и после перелета я устала. Правда, спасибо большое за ужин. Уже в номере я понимаю, насколько тупым был мой поступок. Можно же было как-нибудь объяснить, что я не настроена на все эти прикосновения к волосам, но нет, я как обычно убежала. Смываю макияж и переодеваюсь в пижаму (ну как пижаму, старая футболка и шорты), мысленно составляя чек-лист дел на завтра. Не проспать, подготовить кисти и весь косметос, сделать рассылку с напоминанием о встрече всем моделям, съесть праздничный тортик вместе с Миранчуками, и главное – не сойти с ума. Лезу в сумку, чтобы поставить будильник и улечься уже наконец-таки спать. Обертка от жвачки, блеск для губ, паспорт, загран паспорт, отвертка (даже не спрашивайте), пилочка для ногтей и наушники – все на месте, кроме телефона. Вот дерьмо. Вспоминаю, что последний раз я доставала телефон в номере Жемалетдинова, чтобы проверить время. Ох, как интересно. Теперь придется возвращаться, напрашиваться в номер и искать там свой телефон, при том, что я уже в пижаме и мне слишком лень переодеваться из неё обратно. Номер Рифата и Баринова расположен почти в самом конце коридора, для того чтобы туда попасть, нужно обойти огромный фикус, который буквально закрывает дверь от посторонних глаз. Именно за ним я прячусь, когда понимаю, что возле номера Жемалетдинов разговаривает с Головиным. - Да нет, я просто не думаю, что между нами все закончилось. Она ж приехала сюда не только телок красить. - Ладно, я понял. - Ну, доброй ночи тогда. Я слышу сухой звук рукопожатия. Изо всех сил вжимаюсь в стену и мимикрирую под фикус. Саша, к моему облегчению, проходит мимо и даже не смотрим в нашу с фикусом сторону. Опускаюсь на ковролин и считаю в уме до трехсот, чтобы Рифат никак не заподозрил меня в подслушивании разговора, который, по иронии, касался как раз меня. Я извлекаю свой телефон из номера Жемалетдинова в максимально напряженной обстановке. Рифат пытается шутить, я пытаюсь смеяться и оба мы выглядим как два душевнобольных. Я бы хотела быть нормальной девушкой. Спокойной и рассудительной, той, которая все говно в жизни маскирует или игнорирует, а не лезет разгребать его самой большой лопатой, при этом основательно в нем же заляпываясь. Хотела бы иметь мудрость на правильные поступки, чтобы можно было не умирать от адреналиновых приходов, а просто жить своей красивой жизнью и не совершать глупостей. Но я ебнутая, так что все складывается немного по-другому. Возвращаюсь в номер Миранчуков, которые все ещё где-то пропадают. Пытаюсь судорожно найти что-нибудь, что сможет мне помочь. В их вещах я копаться не собиралась, да и не пришлось в общем-то. На журнальном столике, под измятым ресторанным меню лежит распечатка распорядка дня, под ней – список команды с указанием номеров проживания каждого игрока. Великолепно. Я несусь по всему коридору в пижаме и с мобильником в руке. Я зла, как черт, и душусь своей собственной яростью. Где-то на периферии мозга, подсознание подкидывает заунывную мыслишку: «Миленькая, а ты вот действительно сейчас настолько в гневе или просто с Сашей хочешь увидеться?». Давайте не будем отвечать на этот вопрос. Все и так слишком запутанно, не стоит усугублять. Моей фирменной фишкой в общаге было стучать в дверь так, что вечеринка внутри моментально стихала, так как все думали, что примчала коменда. На этот раз я тоже едва ли не высаживаю дверь кулаком. Саша на пороге появляется мгновенно, будто меня и ждал. - Если думаешь, что ты так круто прячешься за фикусами, то у меня плохие новости,- затаскивает меня в номер. - Да пошел ты, - я переступаю порог и захлопываю дверь. Потом отхожу на пионерское расстояние и едва Головин думает приблизиться, предостерегающе вытягиваю руку: Давай-ка соблюдать дистанцию. Мне не нравятся наши разговоры на расстоянии менее полутора метров. - Чем же? – Хмыкает непривычно дерзко. Прям так обнаглел что ли за две недели? - Я в конце всегда остаюсь без трусов. Пауза. Я не могу сказать, чего я испытываю к нему больше: любви, такой, от которой сердце заходится и болит, или ненависти, чтоб прям глаза выцарапать. И вроде не делает он ничего плохого, но осознание того, что он без меня может и живет, задевает мою женскую гордость. Осознание того, что он на свои семнадцать сантиметров (теперь вы знаете, в честь чего такой номер) насаживал других баб, а «между нами не все закончилось» пробуждает во мне Салемскую ведьму, которая с минуты на минуты принесет всех постояльцев отеля в жертву своему самолюбию. - Головин, объясни мне, какого хера ты творишь? Зачем ты спишь с другими, но при этом продолжаешь твердить, что мы ещё не всё, что что-то ещё возможно. - А разве это не так? – Саша скрещивает руки на груди и смотрит на меня чужими глазами. Где-то за этим взглядом, за этим слоем льда толщиной в километры, есть парень, который не любит море, но обожает горы, который целовал меня теплее всех и смотрел на меня так, что я таяла. Только теперь это уже не мой парень. - Нет, не так. Если бы ты действительно меня любил, то не было бы этих непонятных телок, невесть откуда взявшихся. - Даш, ты же понимаешь, что любовь и секс – вообще разные вещи? - Понимаю. Я не против, чтоб так жил кто-нибудь другой, но я-то так не могу. Да и вообще, слушай, я, когда тебе в любви признавалась, даже мысли не могла допустить о том, чтобы прикасаться к чужому мужчине, не говоря уж о том, чтоб с ним спать. Мне тогда казалось, что мы с тобой во взглядах похожи, а оказалось, что нет. Это не страшно, конечно, но быть вместе мы так не сможем. Я ж все время буду думать «А что ты чувствовал, когда ебал других баб? А сейчас ты о них думаешь? А кто лучше в постели?». - Я не чувствовал ничего. Мне было совершенно похуй. Ебал я их просто потому, что мне нужно было пар куда-то выпустить. Думал я тогда только о тебе. Одну даже твоим именем назвал. - Мне это польстить сейчас должно было? - Не знаю, просто решил сказать. Я стою и молчу, потому что словарный запас, кажется, кончился. Мысли, идеи, все, что я могла сказать и дать этому человеку, как будто плавно из меня исчезло. Во мне была такая пустота, как будто все те месяцы между нами обнулились, все те чувства, которые были по отношению к нему, теперь обернулись против меня. - Знаешь, я все-таки рада, что приехала и зашла к тебе. Мне все эти твои слова было нужно услышать. - Почему же? - Я теперь, наверное, лучше понимаю, что ты за человек. А ещё я к тебе уже почти совсем ничего не чувствую. Тебе понадобилось два предложения, чтобы это сделать. Ни один психотерапевт бы так быстро не справился, а они ведь за это деньги берут, в отличие от тебя. - Серьезно? Ты ко мне ничего не чувствуешь? – Головин ухмыляется ещё шире, делает шаг вперед, ко мне. Я синхронно отхожу назад. Нет уж, теперь между нами будет то расстояние, которое придумала я. - Что-то осталось, но этого, слава богу, мало. Выветрится само по себе со временем. - То есть ты хочешь сказать, что никаких чувств ко мне больше не испытываешь, да? – Когда я киваю, Головин улыбается и лезет за телефоном. – Сейчас проверим, - он что-то быстро печатает и убирает телефон обратно в карман. Серьезно? Он что, заказал нам какую-то службу проверки отношений или просто блефует, чтобы я упала к его ногам и просила принять меня обратно. В любом случае, это не сработает. - И что ты сделал? – Я отхожу назад и оглядываю номер. Практично и стильно. Удивительно для отеля, в коридоре которого есть фикусы. - Да так, ничего особенного, сейчас увидишь. - Саш, серьезно, - запал во мне как-то сам по себе пропал. – У меня не то, чтобы много времени. Утром ещё вставать рано и работать. Так что давай я просто пойду спать. А если мы с тобой ещё будем видеться, то можем просто делать вид, что мы толком не знаем друг друга. - Нет, давай мы лучше проверим, точно ли у тебя прошли все чувства. Мы препираемся ещё минуты три к тому моменту, как в дверь стучат. С учетом того, что мы оба перешли на повышенные тона, то я совсем не исключаю возможности, что постояльцы или администратор сейчас ввалятся сюда, давать нам пиздюлей. Что ж, в который уже раз за вечер я оказалась совершенно неправа. Ошибаться в людях крайне неприятно. Сначала в комнату вошел запах цветочных духов, дорогих, но в таком количестве портящих все впечатление о девушке, которая ими воспользовалась, а потом она сама. Легкое непонимание в её глазах сменилось плотоядной улыбкой: - Сегодня ты хочешь втроем? - Нет, Даша через минуту уйдет. У меня есть два выбора. Хотя на самом деле их великое множество, но все они в конечном итоге сводятся к двум вариантам: позволить ему сделать то, что он хочет или уйти, не оглядываясь и хрен с ней с работой. Плевать, найду деньги, знаю, где искать. Я медлю лишь минуту, а потом выхожу из комнаты. Тело, не слушается, словно чье-то чужое, но я иду, просто потому что остаться – нельзя. Нельзя, нельзя, позволить ему здесь одержать верх. Не ради него, не ради того, что было и осталось в прошлом, а ради себя. На свете ещё много всяких мудаков, которые захотят разобить и раскромсать меня, но я не должна позволять им этого. Никакая любовь, никакой мужчина не стоит того, чтобы чувствовать себя униженной. Даже самое громкое признание в любви не заглушит тот голосок, который будет ночами шептать о том, как ты предала себя. И все же, я сдаюсь. За секунду до захлопнувшейся двери я оборачиваюсь. Может, это все шутка, дурной сон? На самом деле этого не случилось, или я просто опять все не так поняла. Не шутка. Саша, как голодный, присосался к шее девушки, но глаза поднял на меня. Я выдала себя с потрохами, знаю. Но я ушла, так что проиграла не всухую. Ночь я ворочаюсь без сна. Каждый наш момент, каждое воспоминание проходит током через меня и оставляет шрам. Я обновляюсь, как приложение на гребанном анроиде, вот честно, в тот момент у меня такие ощущения. Господи, как же мне было больно. Физически плохо. Горло болело от желания сдержать слезы и не расклеиться. К утру меня вырубает от усталости, а потом орет будильник. Вот же блять. Что было утром, вы уже знаете. Засос, кисти, тональник. Да-да. А потом было прощание с Миранчуками, такси, самолет и место у иллюминатора. Я уезжала из Лондона в свой день рождения с ощущением, что получила сегодня самый ценный подарок. Странно, но это действительно так. У меня отняли человека, которого я любила до дрожи, а дали нечто более важное. Меня саму. Бонусом шло осознание: я – это самое ценное, что у меня есть. Мои желания, мои приоритеты всегда идут впереди всего остального. Мое будущее и мое счастье на чаше весов перевешивает все. Если я этого не пойму, то я не получу в этой жизни того, чего заслуживаю. А заслуживаю я слишком многого, чтоб отказываться от этого ради мужчины. В Шереметьево я приземлилась, уже будучи двадцатитрехлетней и абсолютно спокойной. Меня традиционно встречала Даша на симпатичном каршеринге. Она пыталась выказать какие-то признаки беспокойства и грусти на моей лице, я это видела. Видела этот взгляд, которым она всегда сканит меня в самые тяжелые дни, чтобы потом сказать мудрые целебные слова, затягивающие мои беды. - Ты в порядке? – Даша заводит машину. - Более чем, -киваю и с улыбкой поворачиваюсь на неё. – Я открываю салон.