По ту сторону северного сияния

Впервые за последние несколько дней пробуждение было почти комфортным. Иен осторожно покрутил шеей, пошевелил конечностями – ничего особенно не беспокоило. Присутствовала легкая тошнота, но это состояние было почти обыденным для человека, регулярно принимающего по утрам кучу разных таблеток. Еще в полусне Иен легко улыбнулся, потом открыл глаза, несколько раз моргнул, и инстинктивно потянулся носом к чужой, теплой щеке. Потом опомнился, чудом поборол основной инстинкт и, стараясь не делать резких движений, отодвинулся от греха подальше. Он никогда еще не наблюдал за спящими парнями, но сейчас зацепился взглядом за яркую отметину на чужом бледном, словно светящемся лице; потом скользнул глазами вниз, по губам, по линии подбородка. Спящий Микки был другим. Совсем не таким, каким Иен привык его видеть - выражение лица пилота вдруг приобрело какую-то детскую чистоту, даже беззащитность, умиротворенность. Микки был мягкий - весь. На секунду дыхание перехватило, и Иен в который раз с головой окунулся в неподконтрольное ему чувство влюбленности. Потом вздохнул, поджал губы, отвел взгляд и принялся разглядывать окружающую обстановку, терпеливо пережидая абсолютно неуместную вакханалию, которую устроили легкомысленные бабочки в его животе. Дом внутри был холодным, промерзшим насквозь, но все равно очень уютным. В комнате царил полумрак – часть окон были закрыты деревянными ставнями. Стены обшиты светлыми досками с ярко выраженной текстурой первозданного дерева, пол выскоблен дочиста и покрыт прозрачным лаком, невысокий свод поддерживали балки из грубо отесанного дерева, крохотная лестница вела на антресоль. Всю дальнюю стену занимал резной кухонный гарнитур, рядом – большая чугунная печь, напоминающая камин, медвежья шкура перед ней, слева - кованая корзина с поленьями, кочерга. Иен, прекрасно помнивший, сколько всего вчера пришлось пережить пилоту, осторожно встал, стараясь не потревожить чужой сон, набросил на себя куртку, прихватил таблетки и пошел на кухонную половину. Там открыл ставни, и на блестящем, желтоватом полу солнце тут же прорисовало теплое окно, а ему открылся потрясающий вид на заснеженные горы. Галлагер быстро исследовал крошечный буфет и к своей великой радости, обнаружил там четыре банки концентрированного молока, чай, растворимый кофе, сахар и килограммовое пластиковое ведерко ирландской овсянки. Отыскав спички и бумагу на растопку, Иен довольно сноровисто для городского жителя развел огонь в печи. Занимаясь, еловые поленья со смолой сыпали искрами и наполняли воздух характерным ароматом. Через минуту стало ясно, что назвать домик совсем уж нежилым было нельзя – в печной трубе кто-то вел собственное хозяйство. Иен мысленно извинился перед выкуренными жильцами, но растопку не прекратил – ему очень хотелось порадовать пострадавшего теплом и горячим завтраком. Огонь разгорался, и атмосфера неуловимо менялась – за стеклом печи трепетали желто-красные языки пламени, окутывая комнату отблесками – яркими, золотыми, уютными. Домик понемногу отогревался, потрескивая бревенчатыми стенами, по воздуху плавали первые волны мягкого тепла. Иен тихонько выскользнул из дома, набрал в реке воды, вернулся, включил газовую плитку, отыскал чайник, кастрюльку для каши и минут через пять уже заваривал кофе. Микки выдернули из теплых объятий сна привычные резкие утренние кухонные звуки. Знакомый аромат приятно щекотал ноздри, и парню на мгновение показалось, что он у себя дома, в Денвере. - Доброе утро, - спросонья на автомате слегка улыбнулся пилот. - Доброе, - Иен тоже растянул лицо в улыбке и кивнул на импровизированный кофейник, - Тебе кофе в постель? - Нет, мне в чашку! - Милкович тут же нацепил на лицо протокольное выражение и стал выбираться из кровати. Похлопав по карманам куртки, он с безграничной досадой вспомнил, как накануне выкурил последнюю свою сигарету. «Блятское дерьмо!» Пилот вздохнул, мысленно обложив хуями всех – от табачных компаний, рассовывающих сигареты в стандартные крошечные пачки, до производителей самолетов малой авиации, выпускающих вместо нормальных машин ебанные неисправные консервные банки. И заметно прихрамывая, поплелся на улицу, к предполагаемому санузлу. Когда он вновь появился в доме, Иен в одних спортивных штанах и свитере, колдовал возле плиты. Запахи по кухне витали божественные. - Что это? – кивнул Микки, подходя ближе. Над кастрюлькой поднималась густая белая пена с подозрительными черными вкраплениями. - Овсяная каша. - Да она, блять, с жуками! - Ничего, наваристее будет. Накрывай на стол, тарелки вон там. Микки уже открыл рот, чтобы съязвить что-нибудь насчет высокой кухни и изысканных ресторанов, но бросив взгляд на довольного, необычайно гордого собой Галлагера, молча достал из стеклянного буфета ложки, пару мисок и уселся за стол. Он обхватил горячую чашку пальцами, втянул в себя завиток белоснежного пара, отхлебнул кофе и ароматный напиток тут же разлился по телу приятным теплом. Неплохо. Но все равно недостаточно, для того чтобы полюбить это утро. Каша Галлагеру удалась на славу. Обжигаясь и дуя на полные ложки, избегая, однако, дотошного изучения их содержимого, парни слопали все подчистую за считанные секунды. - Спасибо, Иен, - приподняв брови, выразительно, с легким сарказмом поблагодарил Милкович своим мягким, бархатным голосом. - Не за что. Они сидели, допив свой кофе, совсем близко, согревшиеся и расслабленные, и Иен совершенно неосознанно опять провалился в блаженное созерцание лица напротив. Микки неловко поерзал под чужим пристальным, красноречивым взглядом. «Наверно все пидоры такие же вертихвостки как этот Галлагер, им только бы с кем-нибудь потрахаться» - решил он в конце концов. Хотя это обстоятельство никак не объясняло новой привычки его собственного сердца сбиваться с ритма каждый раз, когда их с рыжим глаза встречаются. Микки не знал, откуда это взялось и когда, блять, кончится. - Эй, Мэри Поппинс, как тебе удалось печку-то растопить? – откашлялся он, начиная светскую беседу и поспешно отводя взгляд. На веранде он видел сложенные дрова, но они явно все отсырели и чурки были не расколоты. - Тут, в доме, было немного дров, – Иен рассеянно кивнул на пустую корзинку, - И еще на крыльце нашел несколько деревяшек посуше, там.. внизу поленницы.. ближе к стене.. - А плитка? - Она подключена была, просто повернул вентиль на баллоне, газ там скорее всего «зимний», по крайней мере ничего не замерзло. - А у тебя руки не только под хуй заточены, а, Галлагер? - мелькнул хвостик улыбки, - Мне типа это.. с тобой повезло? Совершенно ошалевший Иен пропустил свою реплику и замер, удивленный услышанным, покусывая нижнюю губу и внимательно всматриваясь в чужое лицо. Без сомнения, он мог бы привыкнуть к тому, как потрясающе звучат подобные признания из уст Микки. - Так, ладно, поели, пора собираться и двигать, - подвел итог Микки, мельком глядя на растерянного парня, и буквально кожей ощущая свое и чужое напряжение от всего происходящего. Он поспешно встал и отошел к окну. - Куда двигать? Тебе как минимум еще день нужно ногу держать в покое! Отдохнем немного, турбаза никуда не убежит, еды нам хватит до послезавтра, если быть экономными. - Да у меня не болит ничего! - на самом деле, Микки отчетливо это ощущал, нога была совсем не в порядке и несколько десятков километров пути выглядели для него серьезным испытанием. – Да ты чтоо? – многозначительно протянул Иен и не менее многозначительно умолк. - То, - сухо ответил Микки, не собираясь выглядеть в глазах рыжего беспомощным инвалидом. Иен серьезно не знал, чего хочет больше. Быстрее добраться домой, чтоб им обоим, наконец, оказали медицинскую помощь или остаться здесь на пару дней, немного продлив их путешествие, чтоб у Микки не было возможности быстро забыть его и выбросить из своей головы. Поэтому он поднялся и неторопливо прошествовал до окна. Остановившись перед Микки, он уперся ладонями в подоконник и наклонился вперед, нехорошо прищурив глаза. Милкович скептически проследил за движением чужих рук рядом с собой и, вопросительно подняв бровь, слегка отклонился, уходя от опасного контакта. - Микки, я не хочу тебя пугать и ты взрослый человек, и можешь сам принимать решения…но учти, твое упрямство может привести к серьезным осложнениям, или вообще к ампутации конечности! - бессовестно врал рыжий, нацепив на лицо строгое, профессорское выражение. Пилота тут же посетила тошнота и острое, непреодолимое желание закурить, он молча отвернулся, всем своим видом изображая приступ временной глухоты. Не дожидаясь ответной реплики, Иен решил закрепить достигнутые молчаливые договоренности, натягивая куртку: - Я сейчас схожу немного прогуляюсь, разведаю обстановку, а ты пока тут, в доме, осмотрись. Вернусь и мы составим план на завтра. - Куда ты, блять, один-то прогуляешься?! Мы не в Центральном парке! От необходимости дальше пугать и уговаривать Иена избавил отдаленный рокот. Такой, будто мимо реактивный самолет пролетел. Парни бросились к окну. В нескольких километрах справа от них, к подножию склона вниз по течению реки, в окружении бурлящих завихрений снежных облаков, летела, словно разъяренный белый дьявол, огромная лавина. Снежные пласты с ревом неслись вниз, клубы белой пыли рвались вперед, обгоняя и закрывая передний фронт лавины. Примерно посреди склона снежная стена подпрыгнула на большом утесе и, чуть снизив скорость, полетела дальше вниз. Постепенно ревущая масса потеряла силу, не дойдя до кромки леса примерно метров пятьсот, перехлестнувшись однако, через реку. - Пиздец! – только и смог вымолвить Микки – Там, блять, в ущелье дорога.. Везенье, очевидно, вело с ними двоими непрекращающуюся партизанскую войну. - Пойду посмотрю. - Стоять! Подожди меня! - Ампутация! – весомо напомнил Иен и выскочил за дверь. Пилот замешкался, натягивая куртку и ботинки, и прихрамывая, буквально выпал на крыльцо. Иен уже скрылся за деревьями. - Проклятье, Галлагер! - Микки, успокойся, я просто прогуляюсь вдоль берега! Далеко отходить не буду, клянусь! Иди пока, поищи что-нибудь полезное в доме! Милкович набрал в грудь воздуха и на выдохе выдал затейливую лексическую конструкцию, нелитературную, но предельно доходчивую. Из его выступления следовало, что Иен Галлагер - его личное наказание за грехи и в целом не очень хороший человек. Продолжая гневаться и страдая от нереализованного желания всыпать кое-кому по первое число, Микки вернулся в дом и принялся ожесточенно исследовать шкаф, из которого он накануне достал свитера и спортивки себе и рыжему идиоту. Там он обнаружил шерстяные носки, футболки и фланелевые рубахи на штанге. На полке над ней лежали сложенные одеяла, постельное белье, полотенца. Обуви и верхней одежды не было. Микки с размаху хлопнул дверцей. Следующим на очереди был буфет – столовые приборы, чай, кофе, соль, сахар, жестянки с молоком, корзинка со специями, мешочек сухих трав. Микки перешел на противоположную сторону – сразу у входа еще одна дверь, рядом - огромный деревянный сундук, над ним – несколько полок. На полках обнаружился транзисторный радиоприемник, колода игральных карт, пара наборов толстых свечей, керосиновая лампа. С сундуком пришлось повозиться – он был закрыт на небольшой навесной замок. Выломавший накануне дверь в частное чужое жилище, Микки отбросил остатки щепетильности и церемоний и поддел замок кочергой. В сундуке было несколько отделений для хранения инструментов, среди них: топор - настоящий колун, маленький топорик, громадный железный капкан - тяжелый и грубый, с длинным, в виде якоря хвостом и огромными зубцами, капкан поменьше, армейская складная лопата, в отдельном, закрывающемся отсеке - помповое охотничье ружье, патроны к нему. Микки присвистнул «Неплохо». За дверью обнаружилось темное помещение, пилот решил сначала, что это кладовка, но, когда зажег свечу и открыл ставни на крошечном, подслеповатом окошке, понял, что это что-то вроде небольшой парной с кирпичной печью. «Баня» - тут же всплыло в мозгу забытое название. Бочка с краном, соединенная с печкой, стены, обшитые светлой вагонкой, пара деревянных тазов – шайки. С небольшой, пыльной антресоли пилот стащил упаковку кускового мыла, по небольшому мешку муки и фасоли, бумажные салфетки и дубовый бочонок на пять литров. Судя по весу, полный. Микки покрутил кран, плеснул в чашку, осторожно понюхал и сделал глоток. Сделав второй, Микки решил, что утро не такое уж и плохое, а их положение с такими запасами просто шикарное. Он зарядил ружье и пошел искать Галлагера – на обед у них будет дичь и горячий глинтвейн. А потом баня. За последние дни, он, Микки, заработал пожизненную фобию на всё белое и холодное, включая мороженое. Он вышел на крыльцо – бревна уже совсем сухие и на вид теплые – и огляделся. В голубой тени величественных деревьев лежали пухлые перины сугробов, впереди прихотливо извивалась серебряная речушка, в которую как в зеркало смотрелись громадные ели. Она то замирала на отмели, то вдруг ныряла под огромный камень и вновь выбегала оттуда, тихонько журча. Могучие кроны закрывали почти все небо, птицы над головой перелетали с дерева на дерево, совсем рядом из дупла выглянул и пропал обратно какой-то зверек. «Белка», - решил Микки. В просвете между елками он заметил движение. «Слава тебе, блять, господибоже!» Пилот подождал пару минут, но рыжий так и не появился, и Микки похромал ему на встречу – впереди раздавались беспокоящие, непонятные звуки. Он сделал несколько шагов, внимательно смотря под ноги, стараясь сильно не приступать на больную ногу и на всякий случай не шуметь ветками и не трещать сучьями, сердце встревоженно стучало, отдаваясь в ушах - паника навалилась мгновенно. Сделав еще пару шагов, Микки вышел на крошечную заснеженную полянку и у него словно тяжёлый груз свалился с плеч, он мгновенно успокоился. Галлагер, целый и невредимый, крадучись продвигался по снегу. Микки видел, как он сосредоточен и взволнован, потом заметил на противоположном конце полянки целую семейку крупных белых птиц и решил притормозить и посмотреть как будут развиваться события. Иен сделал еще несколько шагов вперед, двигаясь легко и бесшумно, потом стремительно кинулся на снег, упал на него грудью и победно заорал: - Вот так, блять! - Фр… фрр… - ответила добыча и буквально выскользнула из его рук, на прощанье обдав снежной пылью. Иен бросился к другой птице, но не тут то было. Как только он к ней подобрался, куропатка вспорхнула и опустилась в нескольких шагах от него. Это всё действо повторялось несколько раз - с шумом и фырчанием куропатки постоянно ускользали от рыжего. Птицы вязли в мягком снегу и не могли как следует оттолкнуться, чтобы достаточно высоко взлететь, но и в руки не давались - взмывая в воздух каждый раз буквально из-под самого носа Галлагера. Микки прятался за елкой и сотрясался от смеха. Правда недолго. Сначала он хотел дождаться, пока рыжий сам утратит интерес к бесперспективному мероприятию, но через пару минут ему стало совестно - Иен действительно держался молодцом все это время, не ныл и даже приготовил ему завтрак. И сейчас вон как старается, добывая им пропитание. - Эй, охотник, хватит там прыгать, отойди-ка подальше, - Микки стащил ружье с плеча и прицелился. Два точных выстрела, эхом прокатившиеся по лесу, и пара куропаток лежит без движения на снегу. - Как долго ты тут стоишь?? - Оу, совсем недолго, минут десять... У Иена от возмущения дар речи пропал, он стоял как вкопанный, беззвучно разевая рот и совершая сложные жесты руками. – Ну что, гуппи, сказать что-то хочешь или утреннюю зарядку делаешь? - насмешливо поинтересовался пилот, подбирая дичь и прикапывая ботинком кровь на всякий случай. - Микки, какого хера?? Тот приподнял брови, как бы говоря: Может, потому что ты упрямый болван, заставляющий меня волноваться? Домик потихоньку обрел жилой вид. Солнце ярко светило в окна; слегка пыльные занавески, бликующий пол, стены с древесным узором - все купалось в золотом свете. Пара закладок дров прогорела, и от печки пошёл настоящий жар. - Ну что ты там видел, юный разведчик? - Не знаю, Мик, там снегу по уши и густая непролазная чаща, и по берегу не пройти – река вышла из берегов, замерзшие ручьи и ледяная вода под снегом, запросто можно провалиться. - Ну пиздец, блять, опять застряли в этих ебанных дебрях! Микки предоставил Галлагеру подробный список своих находок: с такими запасами провианта и охотничьего снаряжения голод им точно не грозил. - С выпивкой у нас особенно хорошо, – заверил он – Пять литров чистейшего, выдержанного виски. Иен кивнул и двинулся на кухню: - Пожарю мяса на обед. – Значит, готовить у нас будешь ты? Иен обернулся и снова кивнул, и лицо Милковича озарилось той самой улыбкой, от которой с пульсом Галлагера творились какие-то непонятные вещи. – Но при условии, что мыть посуду будешь ты, - в свою очередь, не смог сдержать рыжий улыбку. Пилот с трудом заставил себя прекратить лыбиться как идиот, и с совершенно серьезным видом кивнул: – Это пиздец жесткое условие, но, ладно, хуй с ним. И да, Гордон Рамзи, оставь кусок мяса – на ночь зарядим капкан. На обед у них было фантазийное блюдо из мяса куропаток и овсяной крупы. Потом, чудом избежав драки за вёдра, Иен натаскал в дом и в баню воды, а Микки оставленный на хозяйстве, перемыл всю посуду. Дожидаясь, когда парная нагреется, парни болтали, слушали радио и играли в покер, за неимением денег, приспособив в качестве ставок горошины красной фасоли. Баня встретила его плотным влажным жаром. Над большой бочкой поднимался к потолку пар, собирался там крупными каплями и вновь падал вниз. Жар кусал лицо, плечи, живот, потом опускался к ногам и уже почти ласково щекотал пятки. Микки, сидя на полке, неторопливо намылился, потом облился из таза и плеснул немного воды на печь. Белый пар, как шипящая змея, взлетел к потолку, постепенно наполнил всю комнатку, и пилот каждой клеточной впитывал это потрясающее ощущение. Натягивая на себя прямо в парной прилипающие к чистому, скрипящему телу трусы, Микки чувствовал себя заново родившимся. Но, разумеется, гладко это мыльно-рыльное мероприятие пройти не могло. Следующим в баню пошел Галлагер, и не прошло и пяти минут, как он завопил оттуда, требуя принести забытое полотенце. Микки горестно вдохнул, подтянул трусы и направился к парной. «Надеюсь, он, блять, не собирается передо мной мыло ронять!». Полотенце он нес на вытянутой руке, заранее прикрыв глаза. - Спасибо, - улыбнулся красный, блестящий от пота Галлагер, развернулся и пошел, не закрывая дверь, нарочно демонстрируя своё тело. И Микки демонстрацию оценил. Не сдержав себя, он проводил взглядом широкую спину, непроизвольно опускаясь к талии и вниз.. Сердце заработало с такой силой, что стало страшно. Микки на ходу покачнулся, кое-как развернулся и буквально вывалился в проём. «Ебись в рот, голой жопы в бане испугался. Позорище. Кому рассказать, блять, засмеют», – подумал он, тяжело привалившись к косяку. Милкович бы и сам над собой с удовольствием поржал, вообще-то это все было нихуя не смешно. За окном быстро темнело и опять начиналась метель. В домике жарко пылала печь, в трубе посвистывало. Атмосфера была уютная, желтоватая, совершенно домашняя - пляшущие багровые языки пламени отражались по всей комнате бликами золотого света, громко потрескивали дрова. Падающие огромные снежные хлопья на фоне величественных синих гор добавляли ощущения красивой, новогодней открытки. Парни уже поужинали, но кастрюлька, над которой шаманил Галлагер, источала потрясающий аромат мяса и незнакомых приправ, вновь возбуждая аппетит. Микки восседал в плетеном кресле возле огня и потягивал глинтвейн, горячий, ароматный, со специями и травами. - А ты круто стреляешь! Где научился? – Иен сидел недалеко, за столом, и оттуда постоянно на пилота поглядывал. Милкович, который родился с «глоком» в руках, а лет в семь управлялся с любым огнестрельным оружием лучше, чем с обеденной ложкой, просто пожал плечами. Не рассказывать же этой рыжей принцессе о суровых буднях Саут Сайда. - Я бы тоже хотел так уметь. В детстве я бредил военным лагерем и мечтал поступить в Вест Поинт… - Что тебе помешало, мм? – негромко спросил пилот, внимательно и осторожно заглядывая в зеленые, как дно бутылки, глаза. Спросил и сам удивился своим ощущениям – как так получается, что встречаешь сотни людей и никто из них тебя не трогает, не цепляет, а потом вдруг кто-то один-единственный поселяет в твоей душе непроходящее волнение? Ощущения были странные, но Микки никак не мог найти достаточно подходящие слова, чтобы обозначить их для себя. Иен принципиально никогда никому не рассказывал о своих болячках. Сочувствие почти синоним жалости, а он скорее умер бы, чем позволил себя жалеть. Но у Микки была волшебная способность спрашивать его так, что хотелось ответить. - Все детство я провел в Чикагской детской больнице Энн и Роберта Лурье.. Оттуда не дают направление и рекомендации в Вест Поинт, - Иен изучал взглядом деревянную поверхность стола. Микки просто кивнул - в этот момент он ощутимо почувствовал, что у него в груди есть сердце и в честь этого открытия тут же опрокинул в себя сразу полстакана глинтвейна. На миг мелькнула мысль обнять рыжего, поцеловать утешающе в висок и она показалась Микки такой позорной, что он даже головой повертел - не подслушал ли кто. - Так ты из Чикаго? С Норд Сайда? - мягко спросил он, и, подняв глаза, Иен с удивлением заметил, как сильно смягчилось выражение его лица. - Мм..вообще-то дом моей семьи на Юг Хоман Авеню. Это Саут Сайд, Микки. Но сейчас да, я живу в пентхаусе моего жениха, около Линкольн-Парка. Упоминание будущего мужа рыжего внезапно кольнуло Микки в самое сердце, как заточка в драке. Он вот, например, Галлагера своим назвать не может. А какой-то неизвестный старый хрыч может. Где-то внутри опять заскреблось непонятное волнение, а еще бессильная злость и досада. - По-моему, ты достоин большего, чем жизнь при богатеньком папике. В ответ Иен скорчил недоверчивую гримасу, поднял взгляд, на миг встретился с Микки глазами и основа посмотрел вниз. - Хэй, разве я не прав? - Ты действительно так думаешь? – прошептал рыжий, чувствуя, как сердце пропускает удар за ударом, настолько ему хотелось в эту неожиданную похвалу верить. - Да, я действительно так думаю. Ты молодой. Красивый. Самостоятельный. Умеешь варить кофе и кашу. - Ты смеешься надо мной! - Да нихуя! Я тебя еще и стрелять научу! Захочешь – станешь вообще первым в истории пидором–главой Пентагона. - Правда научишь? – приободрился Иен и, подумав, что сейчас логично воспользоваться всплывшей темой и уместно узнать у Микки про его жизнь, спросил: - А у тебя есть семья? - У меня сын есть. Евгений. Ему скоро шесть. И жена, - добавил он, нарочно отдельно указав на то, что не пидор. Однако эти слова о Свете и Женьке собственному голосу рассудка никак не помогли, мысли о рыжем парне из сознания никуда не делись. Микки посмотрел в окно. По деревьям темным туманом наползала ночь. Луна, прозрачная, словно тающая льдинка, практиковалась в освещении притихшей земли. «Может быть, ее видит Женя». Странно и пугающе было осознавать, что эту же луну сейчас видят близкие люди, которые живут своей жизнью и ничего не знают о них. Ночь всегда оживляет страхи, темные мысли и сомнения, которые в свете дня прячутся, но не исчезают. - Давай лучше спать.