Вторая попытка

Штрих там, штрих тут и девочка довольно рассматривает плоды своих трудов. На детском рисунке можно было различить человеческие фигуры — неумелые и корявые, но нарисованные с огромным трудом и старанием. Девочка наклоняет голову набок, хмыкает и кивает, соглашаясь с собственными мыслями — солнце на картинке определенно должно быть ярче. Она берет карандаш в свою по-детски пухлую ладонь, сжимает маленькие пальчики и приступает к работе, незаметно для себя высовывая кончик языка от усердия. Закончив, она еще раз окидывает взглядом незатейливый рисунок, ее бровки сведены на переносице, а губки надуты. Вот папа в своем по-обычному строгом костюме, вот мама в платье приглушенных оттенков, а тетя наоборот — ярких, а в серединке стоит сама Адриана, счастливо улыбаясь. Для кого-то более сведущего в искусстве этот рисунок мог показаться нелепой мазней, но для девочки, вложившей душу в каждую деталь, он казался идеальным. Через него она пыталась выразить все свои чувства, наделить той любовью, которая таилась в ее крошечном сердечке, а это делало картинку особенной и безумно трогательной. С некой мстительностью Адриана решила не рисовать свою злую гувернантку, которая заставляла ее читать скучные книги вместо прогулок. Девочка посмотрела на часы, отметив, что скоро время ужина. Отсчитывая про себя секунды, она ждала прихода мадам Аманды. И вот, в дверь постучались. Адриана мигом слетела со стула, радостно улыбнулась и трепетно прижала рисунок к груди одной рукой, второй распахивая дверь. В коридоре ее встретила хмурая и суровая гувернантка. — Юная леди, вы считаете это достойным поведением? — Адриана не спорила, лишь крепче прижала рисунок и опустила голову, улыбка пропала с губ. — Подумайте об этом на досуге. И что это у вас? Адриана нахмурилась, сжала ладошку в кулачок и тихонько ответила: — Подарок маме с папой. Мадам Аманда хмыкнула, но отбирать рисунок не стала, а лишь пошла в сторону столовой. Адриана поплелась за ней. Проповеди гувернантки немного остудили пыл, девочка чувствовала волнение и нервозность. От той живой и активной малышки не осталось и следа, девочка переживала, что ее подарок не понравится. Они зашли в комнату, мадам Аманда вежливо поприветствовала людей, которые их ожидали. Отец, читающий газету, лишь кивнул не глядя, матушка же оторвалась от ноутбука, перекинулась несколькими незначительными фразами с гувернанткой и вернулась к работе. Когда мадам Аманда вышла, девочка тихо поздоровалась и села на отодвинутый дворецким стул. Она не знала, как начать разговор — лишь нервно сжимала подол своего белого кружевного платьица и придерживала картинку на коленях, чтобы та не соскользнула на пол. — Эм, м-матушка… отец… — малышка замялась. — Адриана, будь добра, не мямли. — сказала ей женщина, все также не отрываясь от дел. Девочка нервно сглотнула, собралась с духом, но все же не смогла произнести фразу уверенно: — Я… вот, это вам. Подарок. – к концу ее голос стал совсем тихим, дрожащими руками она держала рисунок перед собой. Ее отец устало вздохнул и окинул работу дочери ничего не выражающим взглядом. — Очень хорошо. — эта «похвала» прозвучала столь безразлично, что вместо радости от долгожданных слов принесла девочке лишь боль. Не было ни улыбки, ни похвалы. Он просто перевернул страницу газеты и продолжил чтение. Его глаза быстро забегали по строчкам, будто стремились наверстать упущенные секунды. Женщина устало вздохнула и с заметной неохотой оторвалась от работы, посмотрела на рисунок и растерянную дочь, и, не меняя позы, холодно ответила: — Ты не думаешь, что стоит заняться делом вместо этой ерунды? Я хотела позже с тобой поговорить, но вижу дело не терпит отлагательств. Адриана, ты вечно витаешь в облаках — мне поведали о твоем поведении на уроке. — девочка вздрогнула и вернула рисунок на коленки. Она нервно закусила губу и сама не заметила, как начала мять край бумаги. — Не грызи губы! Никаких манер. Кажется, мне стоит поговорить с учителем этикета об увеличении нагрузки, ты совсем от рук отбилась! Тащишь за стол всякий мусор… Лицо женщины скривилось в презрительной гримасе. — В общем, так не пойдет и я буду принимать меры, ты меня поняла? Адриана побледнела, вся сжалась и тихонько прошептала: — Да, матушка. Все надежды окончательно рухнули. Ее сердечко было разбито в дребезги этими жестокими словами. Адриана еле сдерживала слезы. Да и на что она вообще рассчитывала?.. Эта затея изначально была обречена на провал. Остаток ужина прошел в полном молчании, стуке пальцев по клавиатуре, шелесте страниц газеты и тиканье старых часов. Безразличные взрослые продолжали заниматься своими делами, и только дворецкий украдкой прикрыл глаза и неодобрительно покачал головой, кидая на девочку сочувствующий взгляд, который так и остался никем незамеченным. Все это время Адриана просидела как на иголках, кусок не лез ей в горло, и она с трудом дождалась завершения трапезы. Стоило двери в ее комнату закрыться и отделить девочку от внешнего мира, как ребенок разрыдался. Здесь уже не было нужды себя сдерживать. Ее ноги подкосились, она упала на пол и прислонилась спиной к двери. Мысли девочки терзали многочисленные вопросы: «почему они меня не любят?», «что я сделала не так?», «за что?». Она захлебывалась собственными слезами. Ее нутро наполнилось жгучей злобой, стоило только перевести взгляд на рисунок. Набатом в голове звучали слова матери. «Раз ты тащишь всякий мусор». «Тащишь всяких мусор». Мусор… Адриана задумчиво наклонила голову в бок и горько усмехнулась. И правда, мусор. Всего лишь жалкий мусор. И неизвестно, кто больше — рисунок или она сама. Выплескивая эмоции, девочка разорвала рисунок пополам. И еще. И еще. Пока от него ничего не осталось, кроме бесполезных клочков. Пока ее ожидания не превратились в пепел. Она перестанет страдать ерундой, она станет достойной дочерью. Карандаши и альбомы были выкинуты, яркие краски окончательно растворились в серости.

***

Глаза жгло. Тело безумно болело. Порезы ныли и кровоточили, а об дезинфекции и речи не шло. Наверняка она сейчас выглядела неряшливо. Ничтожно. Пусто. Теперь нет прежнего лоска, чистой фарфоровой кожи, гладких волос. Нет Адрианы Джонс, даже милой маленькой Бетти нет. Есть она — уставшая, униженная, разбитая. Она горько ухмыльнулась и тут же сморщилась, рана на лице дала о себе знать. Девушка не знала сколько уже тут находится. Не знала ни даты, ни времени. Она, казалось, и вовсе потерялась в пространстве. Есть только эти серые стены, решетка, холодный каменный пол и свечение горящего в коридоре факела. Последнее было незначительным и жалким, но, тем не менее, она подползла поближе к свету, будто пытаясь согреть оледеневшие конечности, которые уже не гнулись. Она попыталась как можно менее болезненно приобнять себя руками и подтянуть колени к груди, но все равно не могла согреться. Девушка спала урывками, просыпаясь то от боли, то от тяжелых воспоминаний. Ее психика не выдерживала свалившихся испытаний. Раны жутко зудели, вроде бы она даже расчесывала их до крови, как и кожу головы. Она переставала понимать, где сон, а где реальность. Во рту было ужасно сухо, в животе все сжималось. Было очень плохо. Боже, почему она? За что? Даже в этом кошмаре ей не могут послать утешения в виде сладких снов. Адриана была полна жалости к себе (и к нынешней, и к прошлой), но вместе с тем ее разрывала жгучая ненависть ко всему вокруг. Вот только если бы она не была такой жалкой... Она плакала, теряла сознание, раздирала свою кожу, пытаясь унять зуд, тонула в кошмарах и ненавидела. Ненавидела эту гребанную принцесску, ненавидела своих родителей, тетю, себя. Адриана не выдерживала. Адриана хотела не то умереть, не то уничтожить всех вокруг. Сровнять все с землей. Внутри клокотала ярость. Девушка раскачивалась из стороны в сторону, представляя, как она расправится с ненавистными людьми. Она упустила момент того, как в помещении появились черные бабочки. Они не казались такими же теплыми, как золотистые, но привлекали внимания не меньше. Теперь у нее появилось новое увлечение — наблюдать, как эти существа множатся и заполняют собой комнату.