***
Воспоминания о детстве проносились в голове яркими вспышками, какими-то мутными картинками и небольшими видеофрагментами между гудками из телефона — этот засранец мало того, что пропал накануне важной игры, так ещё и трубку не берёт, гандон. Лёша набрал номер снова и закрыл глаза.***
Почему-то именно одеяло всегда было их тайным местом. Кажется, их кровати повидали всю их жизнь, знают их душу насквозь, как и они друг друга. Лёша всегда поднимался к Антону на второй этаж кровати и укрывал одеялом, если то падало во сне, а потом, недолго думая, сам приползал к брату, потому что слезать обратно было лениво, а с братом и теплее, и спокойнее, и пнуть можно, если захрапит. Антон всё же просыпался, потому что Лёша, разумеется, был ничуть не аккуратнее слона, так что младший помогал близнецу устроиться поудобнее и заключал в объятия, накрывая своим одеялом. Нередко таким образом мальчики мирились, и даже если вечером они и видеть друг друга не хотели, то утром обязательно просыпались вместе, крепче обнимались, согреваясь, а потом пытались в шутку столкнуть друг друга с кровати, лениво пихаясь руками.***
Всё ещё не берёт трубку. Лёша перевернулся, снова набирая номер брата и кладя телефон на ухо. Подушка почему-то была мокрая. Даже не мокрая, а чуточку влажная, будто кто-то какое-то время назад пролил на неё что-то, а оно почти высохло. Лёша нахмурился и пригляделся — выделяющаяся в темноте комнаты белая простыня лежала неаккуратными складками, вытащенная из-под матраса и скомканная. Всё это выглядело так, будто Тоша здесь плакал. Хотя какое к чертям "будто", ведь так и было. Блять, а ведь старший чувствовал перед ужином, что что-то не так! Надо было остаться и лечь рядом, а не уходить. Какой смысл уходить оттуда, где тебе всегда спокойнее? Наверное, Лёша просто дурак.***
Ещё совсем маленьким Антон боялся сильных порывов ветра, которые громко шумели окнами, тогда ещё стоявшими в деревянных рамах, державшихся на честном слове. Мать даже не разрешала им самостоятельно проветривать в комнате — боялась, что её дети упадут вниз вместе с окном. Во время штормовых предупреждений Лёша накрывал брата одеялом, под которым, казалось, можно спрятаться абсолютно от всего. Конечно, защита была всё равно что соломенный домик в качестве убежища от Волка, но детство на то и детство, что ты имеешь право немного редактировать реальность, не до конца понимая её законов. В один день Лёша даже научился делать палатки для брата, чтобы под одеялом было просторнее и можно было сидеть с чашками какао. Тряску оконной рамы было не так сильно слышно, свиста ветра так вообще не существовало под одеялом, так что Тоша оставался спокойным какое-то время, играл со старшим и лишь иногда вздрагивал, услышав происходящее снаружи.***
Что могло с ним случиться? Перенервничал перед игрой? Что-то случилось во время тренировки? Что-то в личной жизни? Да сколько же можно не брать трубку! Лёша мог бы даже отправиться на поиски, если бы имел хоть малейшее представление о том, куда направился младший. Город им обоим незнаком, вокруг базы неисследованная местность, все ребята из команды сейчас спят, а этот шляется непонятно где. Лёша набрал его номер снова, мысленно начиная молиться и теряя последнюю надежду.***
Очень много одеял было испорчено и выкинуто из-за неусидчивости мальчиков, считавших своим долгом что-нибудь разлить на постель, нечаянно затеять драку, заканчивавшуюся хрустом ткани пододеяльника и разлетающимися перьями, словом, мать Миранчуков купила не одно и не два одеяла, пока воспитывала сыновей. Кровати повидали очень и очень много. Например, первую влюблённость Лёши в девочку, встреченную им на кладбище — будучи ещё детьми, они оба не понимали, почему в этом месте нельзя быть весёлым, а наоборот нужно скорбеть и печалиться. Получалась какая-то глупость, ведь в девять лет почти все видят жизнь только в её самых радостных проявлениях. Настя пришла на кладбище с бабушкой, рассказывавшей об умерших намного больше, чем их надгробия. Лёша и Антон ходили между участков и выбирали себе место, постоянно оглядываясь по сторонам, боясь, что кто-то увидит их здесь — ведь мать уехала на работу и строго-настрого наказала сидеть дома. Но пока никого знакомого рядом не было, поэтому, не обращая на других внимания, близнецы эмоционально спорили друг с другом, указывая то на то пустующее место, то на другое. У какого-то из надгробий старушка остановилась, замолчав и понурив голову — девочка без труда высвободила свою руку и двинулась в сторону мальчиков, увлечённых своим спором. — А я тебе говорю, что там места дешевле стоят! Поэтому там и возьмём! — А тут место намного люднее, вот и цена, быть может, чуть выше, зато все будут видеть наши с тобой надгробия! Один из близнецов лишь рукой махнул. Настя подошла к ним, огляделась по сторонам, а потом ни с того, ни с сего, будто всё время стояла рядом и только ждала подходящей возможности, чтобы вставить своё слово, спросила: — А почему вы хотите именно на этом кладбище? — Потому что мама в соседнем доме живёт, — не задумываясь над тем, следует говорить об этом с незнакомым человеком, или нет, ответил Лёша, сразу получив за это неодобряющий взгляд младшего, потому что, кажется, это было их личным. Как оказалось, Лёша так не считал. Как позже выяснилось, Настя жила совсем недалеко — в доме через дорогу, поэтому вскоре она с Миранчуками гуляла каждый день, только вот не по кладбищу, а во дворе, смотрела, как мальчики играют в футбол и, пусть сама не умела и не особо хотела играть, но с удовольствием наблюдала за самим процессом и иногда брала на себя роль судьи. Человеком она была чрезвычайно дружелюбным и через месяц была знакома со всеми ребятами, играющими на одной площадке с Миранчуками. Настя никогда не любила ссориться, не считала лишним извиниться и всегда улыбалась сквозь слёзы, если её кто-то обидел. Её любили все, Настя любила всех в ответ, но ни к кому не была привязана больше, чем была привязана к Миранчукам. Из-за мягкого характера она была просто не способна ссориться с ними и всегда являлась человеком, способным в случае чего примирить поругавшихся близнецов. Вот только теперь братья не держались друг друга так, как раньше. За четыре года традиция оставаться дома, когда кто-то болен или наказан, стёрлась из памяти — ведь была Настя, с которой можно весело провести время, а близнец и сам себя развлечь сможет. Отдаление происходило молча, без обсуждений и высказанных обид, всё было просто сделано, осознано и принято.***
— Лёш? — Чего? — А что случилось у вас с Настей, пока я болел? Под окнами Миранчуков не стояло фонаря, а в комнате не было светящихся украшений вроде звёзд, свисающих с люстры, поэтому близнецов окутывала кромешная тьма, которая, казалось, вот-вот станет настолько плотной, что придавит тебя к кровати и будет мешать дышать, пока свет фар случайной проезжающей под окнами машины не выхватит фрагменты спальни. Братья только что улеглись и теперь оба лежали и смотрели в потолок или на второй этаж кровати, думая о своём. Лёша около десяти секунд собирался с духом, не зная, как объяснится с братом. Неделю назад Антон болел и лежал дома, из-за чего Лёша гулял с Настей без него и успел влипнуть в то, о чём говорить стыдно. Настя теперь избегает его, а он избегает её — удивительно, что Тоша сразу по выздоровлении не спросил. — Мы сыграли в бутылочку, — признался он, зажмурившись от нахлынувших воспоминаний и жгучего смущения. — Чего? — явно шокированный Антон сел на кровати и свесился через бортик, пытаясь разглядеть первый ярус. — Серьёзно? Ты вообще как умудрился? — Да нас ребята на слабо взяли, а мы и повелись... — закрыв лицо руками, оправдывался Лёша. Наступила неловкая пауза, в которой разве что скрипнула кровать — Антон лёг обратно и задумчиво разглядывал в темноте потолок, осознавая сказанное. — Ну и вы... Поцеловались? — с нескрываемым любопытством спросил младший. — Ага. — Прямо в губы? — Прямо в губы. — Как во всяких сопливых фильмах? — Как во всяких сопливых фильмах. И снова тишина. Антон явно хотел что-то ещё спросить, но не решался. Лёша повернулся набок: — Буквы остались.***
Видимо, звонить бесполезно. Попросить у кого-нибудь помощи — весь штаб поднимут, а Антону потом ещё и люлей дадут. Но и оставить ситуацию просто так Лёша тоже не мог. Надо что-то делать, а что — чёрт его знает. Только и остаётся, что тешить себя надеждой на то, что на двадцатый раз Антон возьмёт трубку.***
Поговорить с Настей так и не удалось — по собственной инициативе девочка уехала загород до середины августа, а вернулась с печальной для всего двора новостью — переездом. И Лёше не надо было бы особо много думать об этом, потому что новый учебный год на носу, совмещать учёбу с футболом с каждым годом становится всё сложнее и сложнее, а тут все мысли забиты какими-то глупостями и пустяками, как про себя это сам называл старший Миранчук, боясь просто признаться себе в том, что за четыре года Настя стала ему нравиться намного больше, чем друг. Она уехала, обнявшись с когда-то близкими друзьями на прощание и не сказав ничего, кроме "пока". Антон пытался привести близнеца в чувства, постоянно шутил и выдумывал всякое, но тот всё равно терзал себя кучей вопросов и сам же придумывал на них неутешительные ответы. Учёба вогнала старшего только в ещё бóльшую хандру, заставляя Антона волноваться за брата до дрожи в пальцах. Младший пытался скрасить серые будни близнеца фильмами, футболом, любимыми напитками домашнего приготовления и другими затеями. Очень часто у него удавалось, и он безумно гордился собой, когда накрывал одеялом лежащего рядом Лёшу, безмятежно спящего после утомительного разговора по душам. В новом учебном году в классе Миранчуков появилось несколько новых человек: два мальчика-задиры, быстро сдружившихся между собой из-за повышенного самомнения, и девочка-тихоня, выбравшая себе место на последней парте и проводившая перемены в полном одиночестве. Конечно, близнецы не могли это просто так оставить. Необходимо было поставить этого человека на ноги в новом обществе, найти ей друзей, а потом можно и расслабиться. Как выяснилось, Алиса не была чересчур стеснительной, запуганной или скрытной. Она была просто лицемерной сукой. Правда, братья это не сразу поняли, потому что та умела строить глазки и располагать людей к себе, при этом внушая свой авторитет. Что со стороны Миранчуков было проявлением снисходительности и доброты для неё являлось просто подчинением её прихотям, являвшихся законом. За полгода близнецы стали её мальчиками на побегушках, составлявших ей компанию всегда и везде. — Может, я лезу не в своё дело, но почему вы с ней общаетесь? — как-то раз спросила Аня, с которой выпало работать в одной бригаде. Аня отличалась умом у них в классе, поэтому Миранчуки спихнули всю работу на неё, а она особо и не возражала, ей учёба была только в радость, да и никто своей тупостью не мешал. — Она же та ещё задира, относится к вам так, будто вы гроша медного не стóите, а вы всё под неё подстраиваетесь... — С чего ты взяла, что она задира? — Мы не подстраиваемся, а помогаем. — А с чего вы взяли, что она нуждается в вашей помощи?***
Алиса просчиталась только в одном месте: для Миранчуков интересы брата стоят превыше интересов кого бы то ни было, а другое мнение по поводу данного вопроса являлось ошибочным. Ссора вспыхнула буквально на пустом месте, из-за какой-то проверочной, но Алиса как-то не сумела сдержать свой характер и разговор закончился для Миранчуков смесью отвращения, предательства и шока. Весь урок обществознания они сидели на последней парте и активно что-то обсуждали, иногда оборачиваясь на Аню и ни разу не взглянув в сторону Алисы. Было решено ещё раз поговорить после конца учебного дня, а оставшийся урок держаться вместе и остывать, чтобы потом не наговорить глупостей сгоряча. Так и сделали, а потом подловили Алису при выходе из школы: — Пришли извиниться? — презрительно подняв верхнюю губу, спросила девочка, высокомерно оглядывая близнецов. Лёшу как будто по лицу ударили, настолько тот быстро вскипел и даже угрожающе шагнул вперёд, заставив девочку отстраниться. — За что? За то, что помог своему брату, а не тебе? Своих мозгов нет? — Лёш, не кипятись, — попытался было успокоить близнеца Антон, но это не имело смысла. — Да катись ты к хуям со своими требованиями! — старший махнул рукой и двинулся в сторону дома, оставляя Алису и Тошу шокированно смотреть ему вслед.***
— Поругались-таки? — участливо спросила Аня, с сочувствием оглядывая хмурых братьев и кивая на как ни в чём не бывало улыбающуюся Алису в другом конце класса. Аня сидела за партой перед Миранчуками и не могла не переживать за близнецов, лежавших у себя на тетрадях так, будто всю ночь не спали (они и правда всю ночь не спали, смотря боевики и припоминая все моменты их общения с Алисой, которые доказывали то, что она просто пользовалась ими). — Угу, — буркнул в ответ Антон, подняв голову с парты. Аня вздохнула и на минуту нырнула куда-то вниз, копаясь в рюкзаке, а потом достала оттуда шоколадку: — Угощайтесь, только не будьте такими убитыми, на вас смотреть больно.***
Аня во многом напоминала Настю — такая же солнечная, милая и дружелюбная. Вот только попробуй с ней поспорь — даже если девочка не была права, она упёрто доказывала свою точку зрения и в результате побеждала, всегда добиваясь своего. Она училась с Миранчуками с первого класса и всегда была надёжной опорой в учёбе — можно было и списать, и попросить объяснить, и просто пообщаться на любую тему, пока учитель занудствует у доски. А ещё Аня была невероятно красивой. Среди своих одноклассниц она выделялась естественностью и отсутствием понтов, чем и привлекала к себе внимание, хотя сама того и не хотела. Аня всегда прятала свою метку на руке под одеждой или толстыми браслетами, объясняя это своим обожателям тем, что так она точно узнает, кто "тот самый". Аня была романтиком и всеми силами пыталась это скрыть, говорила всегда честно и прямо, считая, что лучше неприятная правда, чем красивая ложь. За счёт своей прямолинейности Аня зачастую служила психологом своих друзей, выслушивая их и равнодушно вынося вердикт в духе "этот человек тебя предал", не задумываясь над тем, насколько больно её "клиенту". Она не была жестокой и чёрствой, просто на вещи любила смотреть правильно, а не через розовые очки, да и приходили к ней за трезвым взглядом. Миранчуки хорошо с ней общались, но лучшими друзьями не были — так, скорее приятелями. До тех пор, пока Алиса не присоединилась к пришедшим с ней мальчикам и не стала задирать лучшую ученицу класса — Аню, разумеется. И, конечно же, та себя в обиду не давала, но одной против троих было тяжело. Поэтому братья вмешивались, рассчитывая, что с их помощью от Ани быстрее отстанут. Так они и сблизились, на протяжении оставшегося полугодия давая Алисе и её новым мальчикам на побегушках отпор. Наступило лето — живому общению пришёл конец, Аня уехала из города и переписывалась с братьями в социальных сетях, рассказывая о своих каникулах, присылая фото и видео, спрашивая о времяпрепровождении Миранчуков и строя планы на предстоящую встречу в конце августа. Разумеется, они встретились и вдоволь нагулялись. Дружба за время разлуки только окрепла и закалилась, так что ещё один учебный год они провели в компании друг друга, продолжая давать отпор Алисе и компании. Снова пришло лето, ребята сдали экзамены, получили аттестаты, Аня снова уехала и снова очень много переписывалась с братьями. И всё бы хорошо, да вот только Лёша успел по уши влюбиться и прекрасно понимал, что шансы его ничтожны и не стоит портить такие хорошие дружеские отношения неожиданным признанием. Только в темноте спальни, чувствуя себя комфортно среди неизменного уюта комнаты, претерпевшей некоторые изменения, он поведал о своих чувствах брату. Теперь по бокам от окна, напротив друг друга, стояли две кровати, которые иногда сдвигались ради совместного ночного просмотра фильмов, так что близнецы могли видеть друг друга в тусклом освещении луны. Разумеется, Антон поддерживал старшего и советовал не ставить крест на своих чувствах раньше времени, просто дождаться личной встречи с Аней, а там уже и видно будет. Лёша во всём соглашался и безумно ценил советы Тоши, но его прямо поедало чувство влюблённости и желания быть счастливым. Младший видел, как брату тяжело, но ничего поделать с этим не мог. Опыта у него никакого, понятия о душевных муках он тоже не имел, да и как-то особо не интересовался пока отношениями. О любви он разве что читал, но от этого имел довольно абстрактные понятия и только о сказочно счастливых чувствах, поэтому у него возникло много вопросов, когда Лёша сказал, что нашёл себе девушку. Какую-то тоже Аню, вот только совсем другую: страшную и не немного мёртвую внутри. Как оказалось, у девушки на запястье было уже две буквы: "Ал", вот только это ей ни капли не помогало. Лёша утверждал, что любит её, что нет ничего страшного в её запястье, что всё у неё будет, а если и не с ним, то с тем, кто полюбит её ещё сильнее. Девушка сбежала через неделю после поцелуя, не поддавшись уговорам Лёши остаться. Тот был разбит, а спустя ещё неделю представил новую девушку — снова Аню. Где он с ними знакомился, Антон понятия не имел и начал всерьёз волноваться за старшего, но тот лишь отмахивался: мол, я к той Ане уже не чувствую ничего давно, мы просто хорошие друзья. Сбежала и эта девушка, Лёша снова нашёл новую, а спустя какое-то время попросил Антона прийти домой чуть позже, намекнув о том, что им нужна спальня. Младший лишь уточнил, всё ли хорошо. Ответом были натянутая улыбка и лживое "Конечно". Старший, видимо, был уверен, что его ночных всхлипов никто не слышит. И эта тоже ушла из жизни Лёши, причём ушла так невовремя, что тот готов был на стену лезть от безысходности: теперь ему не на кого отвлекаться, теперь приедет та самая Аня и вся любовь и нежность, которую он пытался заглушить почти два месяца пустыми отношениями, выльется наружу, испортив всё окончательно. За день до встречи с любимой Лёша сидел на балконе Антонины Павловны и слушал философские рассуждения старушки о любовных похождениях Миранчука, когда к ним постучался Антон и сказал, что влюблён определённо не в ту девушку. Звали её Катя.