Начитался

      — Нет, вместе мы не ляжем, — почти одновременно говорят Андрей и Богдан.       — С чего это вдруг? — Илюха смотрит на них с недоумением.       И действительно. С чего. С тех пор, как Богдан оказался прижатым к стене (по своей же вине, кстати), он начал избегать общества Андрюхи. Но и тот, впрочем, не стремился свое общество ему навязывать. На репетициях, прогонах и всем том, что касалось квн, все было как всегда. Ну, почти. Богдан смотрел сквозь Андрея, тот же как будто ничего не замечал, но уезжал со всех «сходок» первым, чем немало удивлял всех, кроме Лисевского. Ваня шутил, что Андрюха отпустил ситуацию, а Богдан про себя добавлял, что он не просто отпустил, он… дальше никакие слова не подходили, чтобы описать все то, что он думал про Андрея.       Когда он шел домой после того поцелуя, ничего, кроме матов, в голове не крутилось. Лежа на кровати, Богдан прислушивался к себе: изменилось что-нибудь или нет, должно ли вообще что-либо измениться. И, придя на следующий день на репетицию, он и не думал игнорировать Андрея. Вообще-то он, наивный, полагал, что все будет как обычно. Ну, напились, ну, поцеловались. Тем более что это меньше всего походило на поцелуй. Этот акт можно было приравнять к нескольким ударам в бочину. Но как только он зашел и увидел Андрея, его как будто окатило ледяной водой. Он и сам не мог объяснить, что это было за чувство. Как если бы дикий страх вдруг начал превращаться в наслаждение. Андрей, увидев его, улыбнулся своей дежурной улыбкой несколько набок и снова повернулся к Ване. А Богдан всю репетицию боролся с собой, чтобы не схватить Бабича за шиворот, не затащить куда-нибудь за угол и не отмудохать. За что — это было загадкой и для Богдана. Просто хотелось сделать больно; просто хотелось, чтобы сердце перестало замирать каждый раз, как Андрей передвигал его за плечи с одного места на другое. Или просто хлопал по плечу. Или просто звал его по имени.       Но проходили недели, и все сошло на нет, хвала небесам. Только вот по какой-то негласной договоренности они не оставались больше вдвоем, а разговаривали только «по работе». Но беда пришла откуда не ждали.       — Нет, ну если кто-нибудь из вас будет с Настей в номере, тогда останется одноместный для другого, — задумчиво тянет Ваня. — Но это не по-джентльменски. Мы же заранее обговаривали, что Настя будет в одноместном. Что сейчас-то началось?       Ваня, Илья и Настя смотрят одинаково: озадаченно и с недовольством. Особенно Настя. Богдан пожимает плечами. Он бы выбрал Настюху, например. «От нее можно отбиться, если вдруг», — как-то неожиданно появляется мысль. Богдан хмурится и встряхивает головой, чтобы ее отогнать. «Если три раза не попрошу, ничего не будет», — голос в голове звучит саркастично. Богдан ухмыляется, но тут же становится серьезным, потому что слышит безэмоциональный голос Андрея:       — Ладно, давай ключи. Богдан, пошли.       Богдан идет. Почему не с Ильей, например? Бесконечные коридоры. Почему двуспальную кровать придется делить с человеком, который тебя домогался? Богдан морщится. Нет, нужно быть честным хотя бы с самим собой. Домогался Богдан. По факту Андрей просто выполнил просьбу. Просьбу? Рука тянется к волосам. Какая, к черту, просьба?! Провокация. Андрей ответил на провокацию. И он побеждает.       — Я в душ. И сплю у окна.       Дверь ванной хлопает. Богдан оборачивается на звук, потом оглядывает комнату. Балкона нет. Тумбочки, стол, два стула. Графин и стаканы. Полотенце. Кровать. Достает пачку и зажигалку. Открывает окно. Облокачивается на подоконник, подается вперед. На улице замечательно холодно. И запах. Свежий и дурманящий одновременно, обещающий нечто… Богдан закуривает. Что-то будет. Но что? Набрасывает капюшон. И вдруг спохватывается. Раскрыл окно, придурок, а Андрей сейчас выйдет с мокрой головой. И убьет его, если заболеет. Богдан жадно затягивается, машет рукой, чтобы разогнать дым, и закрывает окно. Поворачивается, стягивая капюшон. Андрей в футболке и шортах, с полотенцем на голове, сидит за столом, уткнувшись в телефон.       — Извини, что…       — Ничего, — Андрей не смотрит на него, интонация дежурная.       Хочется топать и махать руками, как делают маленькие дети. Но Богдан не позволяет себе даже вздохнуть. Ладно. Где здесь выключатель? Богдан щелкает кнопкой, и остается только свет от экрана телефона да фонаря за окном. Лисевский стягивает с кровати покрывало. Хоть два одеяла. Спасибо. Снимает с себя кофту и футболку, скидывает джинсы. Холод подушки как всегда успокаивает. Пока он один, и никто не сопит под ухом, никто, чья близость заставляет вдыхать и выдыхать чаще, чем следовало бы, надо постараться вырубиться. Но скрипит пол, и через минуту Богдан чувствует, как Андрей тянет из-под него край своего одеяла.       — Извини, — зачем-то говорит Богдан и сам удивляется, как глухо и неуверенно звучит его голос.       Андрей ничего не отвечает. Богдан пытается различить его дыхание среди прочих звуков: где-то внизу громко разговаривают и смеются, справа играет музыка (или это телевизор?), за окном проносятся машины. Хочется понять, как лежит Андрей. Но безуспешно. Белая дверь ванной как будто бы светится в темноте. В коридоре все еще горит свет. Еще бы часы тикали, усугубляя. Богдан жмурится и понимает, что сжимает зубы. И кулаки. Нет, нужно это прекращать.       — Андрей, извини, — Богдан лежит все так же лицом к двери, но на этот раз голос тверд.       — За что? — Андрей сонно вздыхает. По-видимому, он уже успел задремать.       — За то, что… — Богдан не может подобрать слова, и ему хочется накрыться одеялом с головой. Почему-то начинают гореть щеки.       — Забыли, — Богдан чувствует движение сзади и понимает, что Андрей тоже повернулся к двери. Или к нему. Смотря, как сказать. Богдан облизывает губы. Почему-то.       — Я не хотел, чтобы все так вышло, — звучит по-идиотски, по-сериальному, но когда не знаешь, что сказать, в голову лезут штампы.       — Уж извини. Но я могу нежнее, — в голосе Андрея звучит насмешка. Он явно улыбается в своей, андреевской, манере.       Богдан приподнимает брови. И чувствует, что сердце начинает стучать в горле. Так. Он слишком долго молчит. Три, два, один.       — Хорошо, что можешь. Поздравляю, — спрятаться под одеяло с головой. Сейчас. Но одеяло все так же укрывает его до пояса. Богдан не шевелится.       А вот Андрей наоборот. Что-то мягко падает на пол. Богдан пытается совладать с сердцем и легкими и закрывает глаза. Тепло чужого дыхания совсем близко у затылка. Потом спускается ниже, и Богдан чувствует между лопаток прикосновение горячих и сухих губ. Что, блять, происходит?! Зажмуривает глаза. Нахрен это все. Притвориться спящим. Но вдруг шумно выдыхает, потому что одним поцелуем Андрей не ограничивается: медленно, целуя и проводя языком по позвоночнику, он спускается вниз по спине, до одеяла. Ну уж нет, это слишком. Богдан резко поворачивается к нему, но Андрей перехватывает его руки и садится на него сверху.       — Ты что, блять, творишь? — шипит Богдан, но вдруг замечает, что Андрей не улыбается. И ему становится страшно. Потому что все это можно было бы списать на изощренный способ помириться. Стеб. Но. Андрей выглядит серьезным. Насколько в темноте может различить Богдан.       — Хочу тебя, — у Лисевского немеют руки: в голосе Андрея нет ничего, что заставило бы усомниться в искренности его желания. — Поцеловать, — добавляет Андрей. Богдан слышит мягкий смешок. — Можно?       И Андрей наклоняется к ошарашенному парню, который ничего не может ответить, пораженный мольбой в голосе этого безэмоционального человека. Богдан как-то запоздало понимает, что Андрей снял футболку: тело как будто ошпарило прикосновением другого тела. Богдан сглатывает, закрывает глаза и плотно сжимает губы. Что ж, если Бабичу так хочется, он не будет активно сопротивляться. Но и отвечать не собирается. Но целуют его не в губы, а в шею, под правым ухом. Твою мать. Пальцы сжимаются в кулак. Андрей же, продолжая удерживать его за запястья, спускается к ключице, проводит языком по кадыку, целует подбородок, проводит носом от уголка губ к виску, целует в волосы над ухом. И Богдан слышит его учащенное дыхание так близко, кажется, даже чувствует своей кожей, как бьется его сердце, и изо всех сил сдерживает себя, чтобы не начать нетерпеливо ерзать под ним. И тут Андрей отстраняется и отпускает его руки. Но не слазит.       — Черт, — рычит Богдан и, приподнимаясь на локте, другой рукой хватает Андрея за затылок и тянет к своим губам. Вдох. Андрей приподнимается и, опираясь одной рукой о кровать, другой рукой проводит по спине Богдана, заставляя того плотнее прижаться к себе. Сейчас они действительно целуются. Неторопливо, до одури мягко и, сука, нежно. То один, то другой переводит дыхание. Терпеливо, ну, почти, один ждет другого. И поцелуй становится все интимнее, все… горячее? Андрей мягко давит на Богдана своим весом, заставляя того лечь. Лисевский послушно опускается на подушку, гладит Андрея по спине. И вдруг понимает, что рука Бабича, поглаживая его по животу, спускается вниз. Богдан мычит, прерывая поцелуй, и перехватывает его руку.       — Андрей, — Богдан дышит тяжело, но хватку не ослабляет. И пусть все плывет перед глазами, все-таки… — Нет. Не надо.       — Хорошо, — Андрей мягко высвобождается, отворачивается. Трет рукой лицо, вздыхает. Потом встает и идет к двери ванной. Открывает ее. Останавливается. — Извини?       Богдан снова слышит ебучую насмешку в голосе капитана. Отворачивается к окну. За спиной хлопает дверь. Через минуту шумит вода. Богдан обеими руками ерошит волосы. Адовый пиздец. Нащупывает в темноте свою одежду, быстро одевается, проверяет, в кармане ли сигареты. И выходит из номера.