but he tells me that im dreaming when he talks, i hear his ghosts every word they say to me (admits to every little flaw that never let him sit upon the top)
Однажды Брендон предлагает ему убить президента. В шутку, наверное, потому что услышал какую-то не особо приятную новость по телевизору и злился, но у Даллона в голове снова и снова играет одна песня. Это довольно забавно, пока он не вспоминает, что утопил телефон. — Ты в порядке? — М? — Уикс поднимает взгляд. — Да, просто задумался. Пойдем куда-нибудь? — Пойдем. Такими иллюзиями он и прогоняет тревогу.***
Однажды Даллон чуть не падает с моста, потому что Брендон в шутку толкает его, и зовет младшего своей смертью, тут же добавляя, что именно так хочет уйти. Уикс усмехается, проводя пальцами по пыльным перилам. Так все и вышло, да? Брендон — его смерть. Буквально. Красивая смерть. Наверное, самая красивая на всем белом свете, только умирать он не хочет. Просто хочет к нему. Еще хочет, чтобы все закончилось, и больной мозг, как всегда, воспринимает только один вариант. В нем сидят несколько десятков таблеток — Даллона шатает и скоро вырубит — и уверенность в своем решении. Возможно, зря. Вероятнее всего нет. Ладно, все же он просто хочет умереть, хорошо? Он просто давно уже хочет умереть. Голова кружится, Уикс чувствует, будто провода затягиваются сильнее и связывают его. Брендон описывал это так вдохновленно, глаза горели: будто жжение проводов и давало ему силы на все это. Когда он узнал про песню, то искренне удивился — никогда не слышал о ней. Колет сердце. Даллон делает первый шаг, и в этот момент звонит телефон. Да, новый — Райан купил и разве что только не привязал к нему. Спасибо. Номер незнакомый, так что Уикс просто кладет его на асфальт и поднимает взгляд на небо. Эта секундная заминка заставляет его сомневаться. Бред какой-то. Даллон делает второй шаг. И третий. И пропадает следом за тем, кого провода захватили уже давно.***
— Я не понимаю, — Райан не понимает, Райан ничего, черт возьми, не понимает. Он говорит это снова и снова, шепчет про себя, терпеливо ждет. Ему в последнее время только и остается, что ждать: пока найдут Даллона, пока Даллон придет в себя, пока Даллон успокоится и снова начнет с ним разговаривать, пока станет ясно, куда Даллон сбежал, пока Даллона вернут, пока Даллона допросят и пока Даллона отпустят. Райан иногда забывает, что существует что-то кроме Даллона. Также он иногда забывает, почему терпит это все, но потом смотрит в его глаза, и все становится понятным. Парень вздрагивает, когда дверь наконец открывается, и вскакивает на ноги, увидев, кто за ней. Долго висит тишина. — Привет, — говорит Даллон, глядя в пол. Вина, наверное. — Привет, — говорит Райан, пересекая коридор, чтобы обнять его, и чужие руки незамедлительно обвиваются вокруг него, притягивая ближе и не собираясь отпускать. Сердце Симана бьется бешено и колет. Голова болит. — Как ты? — У тебя корни седые, — шепчет тот, зарывшись носом в его макушку. — Прости меня. — Ты жив, — вообще-то, единственно важная вещь. Уикс понимает, кивает. — А он нет. — Поехали домой? Расскажешь все там. Нужно привести тебя в порядок. — Хорошо. — Ты жив, — повторяет Райан, только крепче обнимая друга, и хочет сказать что-то совсем другое. Тот кивает снова. — Я жив, жив, не переживай. — Пообещай не умирать. Даллон не отвечает. Все и так понятно, но Симан игнорирует будущее — в данный момент хоть что-то хоть немного пришло в порядок. Он имеет право хоть на пару минут спокойствия? Видимо, нет. — Нужно кое-что сказать, — Райан ставит перед ним кружку, слышит в ответ тихое «это мой чай?» и «спасибо» и садится рядом. Будто ничего и не было, будто все в порядке и он просто пришел к другу в гости. Тот плотнее кутается в свитер и мотает головой. — Что такое? — Не говори. — Ты еще даже не… Уикс ставит кружку на стол и поднимает на него серьезный взгляд. — Райан. — Даллон. — Райан, нет. — Даллон, я… — Нет. — Ты даже не знаешь, что я хочу сказать. Даллон читает это в его глазах. Понял, когда увидел в отделении полиции: что-то на секунду промелькнуло во взгляде Симана тогда, и причина странной нежности, причина его бесконечного волнения, его вечного терпения, его постоянных прикосновений, его чертового чая стала ясна. Уикс не думает, что ненавидел себя сильнее когда-либо до этого, когда осознает, что ему сейчас скажут, когда вспоминает эти же слова, сказанные им прежде, чем он хоть что-то осознал. Тогда в ответ хотя бы пришло «И я тебя». Тогда хотя бы на секунду он был счастливым, но привычки врать другу Даллон не имеет. — Я знаю, — говорит после секундной паузы, и это ответ на обе вещи. — Мне очень жаль, Райан. — О чем ты? — Пообещай мне кое-что, — тот вопросительно вскидывает брови, — пообещай, — глубокий вздох, — что никогда в жизни не будешь говорить эти слова не подумав. Что никогда в жизни не скажешь их не тому человеку, не в то время, не в том месте, не тем голосом, не с той правдой. Что никогда в жизни не скажешь это, не используя эти слова, — вертит кружку в руках, — как нужно на самом деле. Понимаешь? — смотрит Райану в глаза. — Не говори их не подумав. Не говори их мне. — Даллон… — его голос звучит почти умоляюще. Симан протягивает руку. Даллон кладет в нее пачку печенья с другого края стола. — Пообещай. — Даллон, прекрати! — в его глазах слезы. — Я не могу, я… так переживаю за тебя и… — руки беспомощно трясутся, — безумно волнуюсь. Мне так жаль, что все это происходит, но могу я хоть немного, — вздыхает, — пожалуйста? Уикс ничего не отвечает, разочарованно качая головой. — Пойдем спать, Райан. День был ужасно тяжелый. Выходя из кухни и оставляя младшего наедине с сжирающими мыслями и собственными проводами, Даллон чувствует, как вина окончательно поглощает его целиком. Отлично. Вот теперь можно и все обдумать. Симан приходит через десять минут (Даллон слышал, как кружка разбилась о стену), смотрит на него, поправляет одеяло, кажется, по привычке и говорит: — Обещаю, — и чувствует себя последним идиотом и ничтожеством. Бесконечный кошмар. В голове одна и та же песня на повторе. — Тебе самому будет легче потом. — Не будет. — Просто не говори их, Райан, не… — Не тому человеку и так далее. Я запомнил. — Ты злишься. — Я устал, — Симан наклоняется, целует в лоб тоже, кажется, по привычке и тяжело вздыхает. — Спокойной ночи. — Прости за это, — смотрит взволнованно, пытаясь прочесть его реакцию, — я безумно перед тобой виноват. — Ничего страшного, — врет парень. Хотя бы к этому нет претензий. — Спокойной ночи, Райан. Игрушка друга лежит рядом с Уиксом. Хорошо ли? Закрывая дверь, Райан чувствует, что кто-то из них снова совершает ошибку, а Даллон смотрит в потолок в абсолютной тишине и отмахивается от повисшей в воздухе недосказанности. Он ведь сам велел замолчать.***
На похоронах Даллона два человека. Одному очень жаль. Второй Райан. На самом деле он просил о какой угодно погоде, но не о солнце — серьезно, версия о том, что это Уикс с неба смотрит, казалась дурацкой. Симан просто стоит, наблюдая до последнего комка земли, как закапывают гроб, нервно мотая на пальцы провод наушников. В голове одна песня. Он слишком рано седеет. Кажется, все слезы были выплаканы им на днях. Он не чувствует ничего, только прокручивает в голове все произошедшее с момента его возвращения и вдруг за что-то цепляется. Он должен понять правду. Должен. Звучит тяжело, на самом деле, но Брендона ведь не существует. Все буквально кричит об этом, нет? Не провода же целиком стерли его из памяти. — Помоги мне разобраться, — негромко просит Райан парня с фотографии на своем рабочем столе. Тот, к счастью, молчит — разговаривать с картинкой было бы еще хуже. На фоне звучит что-то про «похоронить свою любовь» и это, вообще-то, помогает отвлечься, хоть и делает лишь больнее. Еще одна глупая песня, видимо: ему-то теперь некому отдавать целый мир, доставшийся по наследству, а самому с этим жить… ну, не хочется. Целый рой мыслей в голове. «Даллон Джеймс Уикс 19ХХ-20ХХ Не верь проводам». Он избегает все провода в доме и курит.***
— И я прошу его помочь разобраться, — Райан пьет доктор пеппер, — говорю, что не понимаю. Что нет никакого Брендона, тем более Ури, просто не существует. Что летел он один. Сбегал один. В больнице жил один и не значился там никакой Брендон, тем более, — нервный смешок, — Ури. А у него засосы на шее, яркие такие, большие, и пара вопросов к моим чувствам. Насквозь выцветшие полароиды, там не то, что личности, там количество людей не установишь. Зато пальто пахнет не им, но по размеру мог носить и он. Оно не греет совсем, и там ценник остался. Стоит копейки. Я пытался звонить в гостиницу, в музеи, где они… по идее они были. Пытался найти что угодно, понимаете, хоть последнюю маленькую зацепку. Что угодно, чтобы поверить, что Даллон говорит правду. Что все это было. Что он влюблен в реального человека, погибшего на его руках в гребаном Лондоне. Мне никогда этот город не нравился, в основном из-за погоды, но, — Райан нервно смеется. — Теперь не только в погоде дело. Его просвещают в курс дела, насколько могут по своим правилам, и Симан старается понять и запомнить, но паззл все никак не желает складываться. Это его злит. От этого в доме не остается ни одной кружки и беда с тарелками. — Может, я не там ищу? А где тогда искать? Я не знаю, не знаю, — смеется, проводя ладонью по волосам. Взгляд полон ужаса. — Ничего уже не знаю. Я вчера только Даллона похоронил. Лучшего друга. Мне так больно, я физически ощущаю, как мое сердце ломается, как оно скоро точно не выдержит. Не по моей воле, — пауза, — не по моей, а жаль. Мне никогда не хватит смелости о таком даже задуматься. Я боли очень боюсь, на самом-то деле, — печальная улыбка, — но зачем-то связался с Даллоном. Весь этот бред про провода испортил мне множество вещей в доме. Это тяжело. Песня тяжелая. Жизнь тяжелая. Я понимаю так мало, вечно какие-то детали ускользают, и я остаюсь ни с чем. И я остаюсь со своими мыслями и игрушечным кроликом, которого он носил с собой весь Лондон, и еще нашим чаем, который завариваю вкуснее, чем он… чем он это делал. Приходите как-нибудь, двери теперь всегда открыты… — пьет еще. — А я люблю его. Люблю безумно. Я говорил, он же запретил мне признаваться, и я… так жалею. О многих вещах. Кроме момента его возвращения.***
я люблю тебя я люблю тебя я люблю люблю люблю люблю люблю люблю люблю люблю тебя пожалуйста вернись пожалуйста прошу умоляю вернись будь живым будь живым я не хочу хоронить тебя скажи что все будет хорошо прости меня это я виноват пожалуйста удалить контакт***
На улице катастрофически холодно, и руки Райана мерзнут, пока он стоит, кажется, целую вечность и смотрит на имя на надгробии. В его свитере. Это слишком плохо, да? Нужно отпустить? Пальцы буквально коченеют, так что он кладет букет, проглатывая свои очередные «мне так жаль», которые здесь никому сейчас не нужны. Да и не услышит никто. Жизни после смерти нет. Райан не может смотреть на провода, даже если это его наушники. Парень разворачивается и уже собирается уходить, когда взгляд цепляется за что-то, и Симан хмурится, подходя к источнику тревоги ближе. А потом у него кружится голова. А потом он вдруг начинает истерично смеяться, и люди на другом конце кладбища даже оборачиваются и смотрят обеспокоенно, когда бледное нечто с синими волосами падает на колени, громко смеясь и глотая слезы. Один цветок он кладет на соседнюю могилу и не может заставить себя подняться. Ему бесконечно жаль, ему становится еще больнее, так, что даже невозможно дышать. Последнее, что он помнит перед тем, как какие-то люди подходят, спрашивают, все ли хорошо, и пытаются помочь: «Брендон Бойд Ури 19ХХ-20ХХ Я же говорил».