Домик в деревне

Макар       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Калитка в палисаднике под окнами скрипела давно — с тех пор, как я в этот старый дом переехал. Первые несколько месяцев бесконечно-вечный скрип страшно меня бесил, но потом я привык к нему, как привыкают к старинным часам-ходикам, которые издают жуткие скрежещущие звуки, день за днем отмеряя бездарно прожитые нами часы. То есть не «нами», а мной — человеком, который умудрился проебать архитектурно-дизайнерское бюро на пике славы, развестись с беременной женой и потерять трехкомнатную квартиру в Москве.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Дверь скрипела, часы скрежетали, а я пил чай и учился изгонять из головы мысли. Все до единой! Увы. Они то и дело возникали и мешали мне влачить жалкое существование фикуса, брошенного хозяевами на произвол судьбы в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС. А что было бы, если бы я не затеял бизнес с жадным и нечистым на руку однокурсником по Архитектурной академии? Что, если бы не занимался делами круглосуточно? Что, если бы не пришел однажды вечером раньше обычного и не застал беременную жену с лучшим другом в постели? Что, если бы ребенок был не мой, а его? Что, если бы я не сломался, а стал бороться за свой бизнес, имущество и репутацию? Что было бы тогда? Наверное, что-то еще более ужасное, чем то, что было. Так хоть квартиру в счет алиментов засчитали, машину не тронули и на домик в далекой мордовской деревне не покусились.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я допил чай, заварил новый, закинул в рот кусочек горького шоколада и, морщась, медленно и занудно начал его мусолить. Все равно делать нечего. Дом деда в заброшенной, забытой богом и людьми деревне, в который я переехал, когда однокурсник, мой лучший друг и моя жена отобрали у меня практически все, выглядел куда хуже, чем был на самом деле, так что я ремонтом не заморачивался: на голову не капает, электричество и вода в колонке возле соседнего дома есть — больше и не надо ничего. Да и перед кем нам красоваться? Тучам комаров, волкам из соседнего леса и паре-тройке дачников-охотников, приезжающих в деревню на выходные раз в пятилетку, было на нас с домом глубоко плевать.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я налил чай в кружку, поставил возле окна остывать, тяжело вздохнул и встал с кресла, на котором качался в такт скрипящей калитке. Единственным, на что я не мог забить, была еда. Мне было пофигу, что есть, однако маковая росинка не могла насытить мое изрядно постройневшее за время пребывания в деревне тело, так что приходилось заниматься деревенским занудством. Огород: морковка, капуста, лук, картошка, в теплицу — помидоры, перец, огурцы, и дальше по списку. Живность: пара куриц, злобный павлин-петух, два белых кролика и кошка Василиса, доставшиеся мне в наследство от умершей полгода назад бабы Веры из соседнего дома. Рыбалка: небольшое, но на удивление чистое озеро плескалось в двадцати метрах от огородного забора и изобиловало рыбой. Вот, собственно, и все, чем я больше года занимался.       Ах да, еще были ежемесячные вылазки в магазин, находящийся в пятнадцати километрах от моей исчезнувшей из Яндекс-навигатора деревни, за мукой, крупами и одежкой на велосипеде летом или на лыжах зимой. Лосяш, владелец магазина и местный авторитет-воротила, меня там поджидал, потому что у нас был уговор: я беру в магазине все, что хочу, а взамен еду с ним на его очередной строительный объект (обычно речь шла о загородной охотничьей резиденции какого-нибудь богатого Буратино или клубе для ВИП отдыхающих) и выдаю его штатному дизайнеру ценные указания: там беседку поставь, там ручей с мостиками через все владения протяни, там сосен насади, а там наоборот нафиг все выруби и из болота пруд с кристально чистой родниковой водой сделай.       Меня подобное положение дел устраивало, а Лосяша не очень, потому что контролировать выполнение своих ценных указаний я отказывался наотрез, а ему зачастую не хватало на исполнение моих гениальных задумок мозгов и квалификации. Лосяш не сдавался и предлагал за авторский надзор деньги (с каждым месяцем все больше и больше), но я пропускал его слова мимо ушей. Как там говорил мой любимец? Для Атоса звание лейтенанта мушкетеров — это много, а для графа де Ла Фер — мало. Так и мне. Для Макара — деревенского увальня из Ижищ, деньги, которые предлагал Лосяш, были слишком большими, а для Макара — обладателя золотого диплома Российской национальной премии по ландшафтной архитектуре, — слишком маленькими. Да и зачем мне деньги, если все, что нужно для жизни, я получал бартером? То есть для существования нужно, а не для жизни. Жизнь — это больше не для меня.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я послушал калитку, изгнал мысли из головы и вышел на заднее крыльцо. Повтыкал на голубое в белый барашек облаков небо, на сосновый бор, начинающийся сразу за границей моего огорода, на старый тополь, подпиравший забор внушительным стволом и шумевший листьями при малейшем дуновении ветра на берегу озерца. Прихлопнул наглого комара на лбу, надел перчатки и пошел убивать время, растения и поясницу. Жизнь — боль. Без вариантов. Андрей       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я стоял возле чудовищно живописного деревянно-кирпичного дома и не мог на него наглядеться. Это ж надо! В 21-м веке получить в свое распоряжение потрясающий раритет — купеческий особняк начала 20-го века в отличном состоянии. Самое смешное, что я ничего такого-этакого, чтобы стать его обладателем, не сделал: просто пару-тройку лет перезванивался с бабой Верой — моей дальней-предальней родственницей с маминой стороны, не давал ей киснуть, просвещал и отправлял в ее умирающую деревню посылки со всякой полезной и не очень всячиной.       Она была замечательной старушкой и моим лучшим другом, но такого щедрого подарка я не ожидал, ведь у нее были дети, внуки и даже правнуки, так что я был немало удивлен, когда ко мне на работу пришел мрачного вида мужик, оказавшийся адвокатом, и сообщил, что полгода назад, перед смертью, баба Вера завещала мне свой дом и участок площадью целых 60 соток.       Наверное, я радовался подарку слишком громко, потому что на следующий день о доме знали все мои коллеги и начальники вплоть до генерального, который вызвал меня к себе в кабинет ближе к вечеру и предложил уволиться по собственному желанию, ибо «владельцам особняков и сельскохозяйственных угодий в отделе корпоративных продаж офисной мебели не место».       Я подобному повороту событий даже обрадовался: не надо мучиться проблемой выбора, объясняться с начальством и отрабатывать две недели. Написал заявление — оп — и через полчаса с вещами и зарплатой на выход. И неважно, что денег в обрез и на что жить — непонятно, главное — свобода! И дом в деревне. Мой. Собственный. Дом! Я, городской мальчик, видевший коров, озеро с камышами и огород с грядками только по телевизору, мечтал о домике в деревне с самого детства. И вот, чудо случилось. Мне оставалось лишь скачать электронные пособия для садоводов-любителей (что я и сделал), собрать вещички (всего-то рюкзак на 80 литров набрался), сдать квартиру знакомому студенту (плюс содрать с него плату за год) и свалить из ненавистной Москвы в мой персональный Рай, находящийся в самом центре загадочной земли Мордовии.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я станцевал джигу под скрип калитки и пошел обозревать владения, в которых никогда не был, оставляя сам дом напоследок. Сначала надо проверить, как поживают баня, огород, клозет и сарай, за которые часто переживала баба Вера, а уж потом приступать к главному блюду. Я погладил пальцами мощные деревянные столбы сарая, подпирающие внушительно-мрачный сеновал, вышел в огород и офигел: вместо сорняковых зарослей перед моими глазами предстал английский парк, переделанный на русско-народный манер. — Чума…       Грядки с общественно-полезной зеленью причудливо-элегантно изгибались вдоль выложенных камнями дорожек, вились вокруг яблонь, кустов смородины и вишни, расчесывали аккуратной гребенкой малину и терялись в идеально ровных полянах цветущей бело-сине-розовыми цветками картошки. Я порадовался сам себе: не зря картинки смотрел и пособия читал, почти все растения сразу идентифицировал! — И кто это тут так жестоко упоролся?       Я огляделся по сторонам в поисках таинственного огородного дизайнера, который обнаружился в замаскированной под беседку теплице. Пятая точка, направленная в зенит и упакованная в короткие яркие сине-желтые шорты, мне чертовски понравилась. Как и крепкие загорелые ноги. И треугольная, разрисованная крыльями татуировки, спина. И загорелый, абсолютно лысый затылок. И плавные перекаты мышц на руках. И… — Бряк!       Я засмотрелся на возившегося с помидорами парня, споткнулся о ведро и едва не прилетел носом в аккуратно подстриженную траву. — Черт! — Какого… — выпрямился парень. — Привет! — ринулся к нему с рукопожатием я. — Рад тебя видеть!       Он нахмурился, отступил, сжал саперного вида лопатку в руке на манер ножа и поджал губы: — Зато я не рад. Ты кто такой? — Я Андрей. А ты кто? — Макар. И что тебе здесь надо, Андрей? — Приехал на ПМЖ. — Чего? — Жить, говорю, сюда приехал. Насовсем. — Сюда — это куда? — В этот дом. — Шутишь? — посмотрел на меня, как на сумасшедшего, Макар. — Нет. — А с чего вдруг ты моим домом распоряжаться вздумал? — Я его хозяин, — улыбнулся я виновато.       Фигня какая-то. Парень уверен, что дом принадлежит ему. Он что — родственник бабы Веры, который знать не знает, что она мне дом подарила? — Хозяин? Ты — хозяин? И с каких пор? — С тех самых, как баба Вера умерла. Она мне этот дом подарила. — Баба Вера подарила? На каком основании?! — Захотела и подарила, — пожал плечами я и снял рюкзак. — Хочешь, бумаги покажу? Мне пришлось месяц бегать по всяким-разным официальным заведениям, чтобы все формальности уладить. — Покажи, — мрачно сказал Макар, откидывая в сторону лопатку, которая вонзилась в землю строго вертикально и стала неотъемлемой частью пейзажа.       Я восхитился точностью броска и результатом сверх всякой меры. Во дает парень! Запредельное чувство прекрасного! Да и сам он ничего такой… Стильный. Подтянутый. Лысый, но с бородой. Весь в татуировках. Сразу видно — творческая личность. — Эй, але! — А? — я с трудом оторвался от разгадывания выполненной замороченным шрифтом английской надписи на запястье его левой руки. — Бэ. Бумаги показывай, говорю! — А. Да-да, конечно.       Я залез в рюкзак в надежде отыскать копии бумажек на дом быстро, но в итоге нашел искомое, только когда выпотрошил его до основания. Макар выдернул их у меня из рук, плюхнулся в плетеное кресло-гамак, висящее меж двух толстенных дубов, и погрузился в чтение, а я принялся разглядывать все вокруг. Парк и озеро повергли меня в полный восторг, как и сосновый лес, начинающийся сразу за оградой. Другое дело заброшенный участок справа от моих владений: огород там зарос бурьяном и крапивой, высотой мне до груди, баня ушла по окна в землю, сарай завалился набок, а сам дом сложился пополам ровно посередине. — Хорошо, что мне достался этот дом, а не соседний, — сказал я, возвращаясь к Макару, который качался в гамаке со странным выражением на лице. — Слушай, дружище, я не хочу с тобой ссориться. Давай жить вместе? Ты тут такую красоту навел, что мне для тебя половины всего этого великолепия не жалко. Правда! Да и вдвоем веселее. — Щедрое предложение, но, боюсь, оно не актуально, — сказал Макар, и я понял, что он едва сдерживает смех. — Почему?       Макар вылез из гамака, подошел ко мне и приобнял за плечи, поворачивая лицом к соседским развалинам. — Потому что твои владения рядом. Макар — Не может быть!       Лицо Андрея вытянулось, руки опустились, а в глазах застыла вселенская скорбь. — Еще как может. Баба Вера — моя соседка. Последний год она жила у меня дома, потому что все ее хозяйство развалилось к чертям. — Вот тебе и «старинный особняк с сельскохозяйственными угодьями»…       Я ржал так, что чуть живот не надорвал, а когда ржать перестал, разглядел на лице наследника железную решимость, которая мне категорически не понравилась. Не дай Бог он решит тут остаться. Это ж катастрофа, шум, гам, техника и строители. Нафиг мне такое счастье не сдалось. — Макар, я хоть и городской житель, но даже мне понятно, что в моем доме жить невозможно, — сказал Андрей. — Именно так. — Поэтому я предлагаю тебе меня приютить. — На одну ночь — так и быть, — согласился я и принялся нагнетать обстановку. — Скоро стемнеет, зверья в лесу полным-полно — змеи, волки, лисы, лоси, дорога никакая — собьешься с тропинки и стопудово в болоте утопнешь. Опасно у нас тут, поэтому деревню и забросили. Утром в обратку двинешься, по светлому. — Я говорил не об одной ноч… — Ты на чем сюда приехал? — перебил его я. Важно не то, о чем он говорит, а то, о чем говорю я. — Чего-то я шум мотора не слышал. — Его и не было, я из Москвы на попутках добирался. — Автостопом, что ли? — Ага, — горделиво заулыбался Андрей. — Чуть больше суток получилось, а из соседнего села, от большого ярко-красного магазина, пешком. Мне дорогу его хозяин подсказал — классный мужик со смешным прозвищем Лосяш. Если б не он, я б ни за что это замечательное место не нашел. — То есть машины у тебя нет, — плюхнулся обратно в гамак я, делая пометку в мысленном ежедневнике.       Лосяш подсказал, да? Ну-ну. Мне к нему через неделю ехать, и если к этому времени не в меру позитивный наследник отсюда не уберется, жизнь моему неофициальному работодателю покажется Адом. — Нет, — начал собирать вещи обратно в рюкзак Андрей. — И возвращаться мне некуда. Я свою однушку на год сдал в аренду, а с работы меня уволили. — Ты ехал черт знает куда без машины, без денег и без понятия, что тебя ждет в конце пути. Так? — Да. И в этом есть своя прелесть: море новых впечатлений — и никакой ответственности. Я за сутки столько кайфа словил, сколько за весь прошедший год не наберется. — Ты сумасшедший? — Нет. Я оптимист и знаю, что в конце концов все у меня будет хорошо. — В конце концов мы все умрем, так что в общем и целом я с тобой согласен. — Не будь пессимистом. — А ты не будь дураком. Баба Вера была старушкой с юмором, и ее подарок стоит воспринимать как шутку, не более того. Возвращайся домой, чудак-человек. Здесь тебе делать нечего.       Андрей посмотрел на свои владения, потоптался нерешительно, а потом взял и плюхнулся рядом со мной в гамак. — Здесь-то мне как раз есть что делать. И ты мне с этим всем поможешь разобраться. — А из нижнего белья тебе ничего не надо? — возмутился я и попытался выбраться из гамака, но Андрей рассмеялся и меня не пустил: обнял за плечи, удержал. — Не надо. Я не ношу нижнее белье. — Серьезно? — Да. — Извращенец, — буркнул я и сумел-таки обрести свободу. Сделал пару шагов к дому и споткнулся на ровном месте от брошенного в спину: — Я не извращенец. Я гей, и дом в глухой деревне — то самое место, где я смогу быть самим собой. — Только это ты тут и сможешь, — буркнул я и ушел в дом, не оглядываясь. Андрей       Макар ушел, а я улегся в гамаке удобнее и расслабился. Эту ночь я проведу в теплой постельке, под крышей, сытым и довольным, а завтра утром схожу на разведку в свои владения и приму решение. И вопрос вовсе не в том — возвращаться в Москву или нет, а в том — что с наследством делать. Чинить что-то или все сносить под основание? Строить временное жилье или уговорить упрямого соседа на совместное проживание, пока свой дом не построю? А сколько, интересно, стоит новый дом? Что-то мне подсказывало, что недешево, а у меня на руках было всего двести тысяч, на которые я должен был прожить целый год. Можно ли дом своими руками построить? Раньше же люди строили — и нормально. А как быстро? На дворе — начало июля. К осени надо уложиться. Вряд ли отсюда можно выбраться зимой, к которой тоже надо готовиться.       Я оборвал поток мыслей, вылез из гамака и пошел напрашиваться в гости к Макару не на одну ночь, а как минимум на три месяца. Тогда мне казалось, что это достаточный срок, чтобы разобраться со всеми проблемами и начать жить в этом замечательном месте счастливо. В общем и целом так оно и получилось. Макар       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       Я лежал на диване и пялился в потолок. Обычное утреннее времяпровождение. Проснулся? Позавтракал? Живность покормил? Избавься от суеты и мыслей. Растению мысли по определению не положены. Увы. Мысли упорно роились, суетились и мешали жить спокойно.       Не знаю, за что мне в очередной раз прилетело из ниоткуда. Наверное, это мой крест по жизни. Мало того, что Андрей категорически отказался уезжать (после ужина, полного страшных и вполне правдивых историй про тяжелую жизнь в этом жутком захолустье, он окончательно утвердился в мысли остаться здесь навсегда), отобрал у меня крышу над головой (в прямом смысле слова — я отправил его жить на чердак за символическую плату в три тысячи рублей в месяц), так еще и оказался геем, отношения с которыми у меня были сложнее сложного. Точнее, они были — и этого вполне достаточно для того, чтобы начать нервничать.       Много лет назад на берегу озера я познакомился с парнем, который за неделю научил меня такому, о чем большинство до конца жизни ведать не ведает. Я не знал, что секс между парнями под запретом до тех пор, пока мне не объяснил это мой дед, застукавший нас на сеновале в очень откровенной позе. Небольшой, но весьма красочной и насыщенной матерными словами лекции мне хватило надолго.       Я запретил себе думать о парнях (честно не думал) и сексе с ними (гейская порнушка раз в полгода не в счет), задушил в сердце светлое и восторженное к парню с озера (это было довольно сложно, но я справился), забыл его имя и облик (с этим помог дед, устроивший мне вынос мозга в такой форме, что моя неокрепшая подростковая психика предпочла стереть эту информацию из памяти, оставляя взамен расплывчатый беспредметный образ) и поступил в Архитектурную академию (легко и непринужденно), где встретил будущую жену (кажется, на дискотеке, но я не уверен — пьян был страшно, а утром обнаружил ее в своей постели) и влюбился без памяти, наплевав на мудрые советы деда. «Не руби сплеча. Не иди на поводу своего сердца, оно у тебя слишком мягкое», — говорил он мне, но я пошел. И пришел к разбитому корыту. Какой из этого можно сделать вывод? Если ты — клинический идиот, тебя уже ничто не спасет.       Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип.       И вот, много лет спустя, великая приколистка, насмешница и самая настоящая ведьма баба Вера, верная подруга моего деда, знающая обо мне все на свете, подкинула мне в соседи симпатичного парня-гея. Зачем? Я ломал над этой загадкой голову дни и ночи напролет.       Она знала, что Андрей — гей, а так же то, что я развелся и остался ни с чем, а потому подсунула конфетку в утешение, зная, что ни одна женщина здесь не выживет, а я к парням неравнодушен? По мне так это слишком сложно даже для нее. Андрей — столичный житель, чем она его сюда заманила? Или он сам пришел, потому что с детства мечтал жить в деревне? Просто совпало. Хотя в совпадения я не верил. Я верил в злой рок и в то, что если есть малейшая вероятность для свершения гадости, она обязательно свершится.       Или другой вариант. Она не знала, что Андрей — гей, считала его хорошим человеком и поэтому забила на своего внука, которого я, кстати, ни разу не видел. Может, ее внук — тот еще пидорас? Но это вряд ли. Славу, единственного оставшегося в живых родственника, который звонил ей два раза в неделю и присылал парня с продуктами, баба Вера любила. Да и отзывалась она о нем крайне положительно, вот только на похороны он не приехал, а приехал Лосяш, взявший на себя возню с бумажками. Так мы с ним и познакомились.       Баххххрякк-ух! — ОЙ! Ой-ой-ой! ООООООЙ! Фух. Живой. Ух ты, какая штука.       Я прислушался к причитаниям, доносящимся из развалин соседского дома (через открытые настежь окна слышно было так, будто Андрей в соседней комнате находился), которые взялся разбирать упрямый наследник, тяжело вздохнул, встал с дивана и отправился его спасать. Жизнь — боль, с этим не поспоришь, но соседи, погребенные под обломками старого дома — это уже слишком.       Увы, спасти его мне не удалось. Андрей оказался на редкость упрямым типом и покидать развалины отказался, мотивируя отказ поисками дореволюционных сокровищ. Я махнул на него рукой, не стал говорить, что все сокровища успела продать баба Вера, и ушел на озеро купаться. Чему быть, того не миновать. Сломает шею — туда ему и дорога. Андрей       Я понял, что без спецтехники не обойтись, когда едва не провалился в подпол следом за ухнувшей туда на моих глазах печкой. Опасное это дело — старые дома разбирать, но интересное… Страсть! Если уж быть честным, то толком я ничего не разбирал: ползал по развалинам, открывал все ящики подряд, ковырялся в старье и искал тайник с сокровищами. Как без тайника-то? Это ж дореволюционный дом! Но тайник находиться отказывался. — Андрей, я в магазин, потом с Лосяшем на объект. До темноты вернусь, — возник в бывших дверях Макар, в кои веки выглядящий очень прилично: стильные, явно купленные не на базаре, джинсы, крепкие CAT-овские кроссовки, футболка, джинсовая безрукавка и ковбойская шляпа, которая чертовски ему шла. — Хорошо. — Тебе купить чего? — Сникерс разве что, — пожал плечами я.       Потыкал пальцем в старый комод. Прогнившая насквозь рухлядь рухнула так быстро, что я едва успел отскочить. — Черт-те что! — Завязывай ты с этим дерьмом, — покачал головой Макар. — Лучше новый дом построй, ближе к озеру, а с этим потом разберешься, когда время и деньги будут. — Так я и сделаю, — согласился я. Строить новое куда лучше, чем пытаться восстановить старое. Тут все насквозь прогнило! — Здесь ловить нечего, но это и к лучшему. — У тебя все к лучшему, неуемный, — буркнул Макар.       Я не обратил на его ворчание внимания. Он был моей полной противоположностью, все время бубнил и не верил в лучшее, а я верил. Как без веры жить? Так, как жил Макар? Да ну нафиг! Тем не менее о жизни в деревне он знал куда больше моего, и этим стоило воспользоваться. — Ты, случаем, не знаешь, кто бы мог мне избушку соорудить быстро, дешево и сердито, но при этом качественно? — Ишь, масленица. Два из трех: или дешево, или быстро, или качественно. Три из трех не бывает. — Спорим, что бывает? — Не буду я с тобой спорить, но у Лосяша спрошу. Он у нас великий строитель всего и вся, так что если ты на самом деле везунчик, то получишь желаемое в кратчайшие сроки. — Если мы с ним договоримся, то я от тебя к зиме съеду, — подначил Макара я.       Съезжать мне не хотелось, уж больно уютным был его дом, но и жить в нем постоянно не представлялось возможным. Рано или поздно (скорее рано, чем поздно — я ж не монах, а мужчина в полном расцвете сил) я сорвусь и к Макару в постель залезу. Кто знает, как он на это отреагирует? Если плохо — то у меня должен быть дом, где я от его гнева укроюсь, а если хорошо — то в новом доме можно чуток пожить, пока старый подшаманивать будем. Во всем надо видеть плюсы! — Было бы неплохо, — кивнул Макар и уехал, громко скрипя великом на колдобинах разбитой в хлам дороги.       Я вылез из развалин, побродил по двору, обнаружил в чудом уцелевшем чулане косу и решил скосить все то безобразие, что на моих владениях выросло. Уж больно страшно на фоне Макаровского элегантного парка эти заросли выглядели. Макар       Лосяш ждал меня у входа в магазин, как всегда, деловой до невозможности. И по телефону-то он говорил, и продавщицу, не уследившую за холодильником, на все лады костерил, и на меня краем глаза косил. Цезарь местного разлива, не иначе. — Ты сегодня поздно, — сказал он, когда я поставил велик возле его Лексуса. — Подумаешь, на полчаса позже приехал. — Подумаешь. Ты раньше никогда не опаздывал. Что случилось? — Парень со мной случился, которого ты ко мне отправил, — хмуро сказал я, усаживаясь в Лексус. — А что с ним не так? — сел на место водителя Лосяш.       Завел машину и лихо вырулил со стоянки. Я схватился за ручку, чтобы не упасть на него при развороте, и продолжил ворчать, зная, что он терпеть не может, когда я долго и нудно ворчу. Нет, ну, а что? Неделя прошла, Андрей никуда не уехал, так что Ад я Лосяшу устроить просто обязан. Он начал молить о пощаде и просить прощения минут через десять. Я помучил его нудными нравоучениями еще пять и милостиво простил. — Чтоб больше гостей ко мне без моего ведома не отправлял, понял? — Ни за какие сокровища мира, — поклялся Лосяш. Скосил на меня хитрые глаза и добавил: — А мне к тебе в гости можно? Сегодня вечером. С ночевкой. Я б тебя и твой велик до дому довез. — Нельзя, — отрезал я.       Не знаю почему, но от одной только мысли о том, что Лосяш войдет в мой дом, сядет за мой стол или того хуже — останется ночевать, мне становилось не по себе: мурашки по спине и в затылке жарко. А зачем делать или разрешать другим то, от чего тебе не по себе? Правильно. Незачем. Даже если иногда и хочется. — Надеюсь, однажды ты передумаешь. — Давай по делу, а? — Давай.       Делами в этот раз мы занимались долго: пока то, пока се, там косяк, тут затык. Лосяш нервничал, злился, орал на рабочих, но толку от этого было мало. Мы вернулись к магазину, когда солнце практически скрылось за стройными рядами деревьев. — Макар, хочешь — не хочешь, но до дому я тебя сегодня довезу.       Я снял шляпу, надел, снял. Солнце ухнуло в лес, тени поползли по дороге, и я не стал спорить. В Ижищах я чувствовал себя в полной безопасности даже глухой зимней ночью, но вот пятнадцать километров бывшей дороги — это совсем другое дело. Проходила она через две заброшенные деревни, и в темноте мимо полуразрушенных домов ехать было откровенно страшно. Кто знает, какие маньяки там обретаются? Мир катился в пропасть, и мы вместе с ним. За последнее время в нашем районе столько народу с ума посходило, что считать перестали. Кто от безденежья, кто от белой горячки, кто с тоски, а кто от того, чего по телику насмотрелся. — Вези.       Лосяш разом повеселел, развил бурную деятельность, цепляя мой велик к своему роскошному драндулету, и развлекал меня разговорами все те двадцать минут, что мы до Ижищ ехали.       Дом встретил нас темными окнами и абсолютной тишиной. — Не понял, а где новичок? — нахмурился Лосяш и вышел следом за мной из машины. — Надеюсь, ему хватило мозгов не лезть, куда не надо, в одиночестве. — Андрей! Ты где? — рявкнул Лосяш так, что я присел.       Ответа не последовало, и мы, переглянувшись и прихватив с собой фонари, отправились на поиски. — Андрей! Мать твою за ногу! Отзовись!       Глухой на оба уха отморозок обнаружился спящим в обнимку с ржавой щербатой косой на берегу озера тогда, когда мы потеряли надежду его найти. — Ребята, вы чего такие злые? — сонно захлопал на нас глазами он, когда мы с чистой совестью и громкими матами распинали его в прямом смысле слова: несильно, но ногами и под задницу. — Станешь тут злым, — проворчал Лосяш. — Какого хера ты на берегу спать улегся? — Я траву косил на своем огороде, устал, решил отдохнуть и уснул. Что в этом такого? — Ничего, — не стал вдаваться в подробности я.       Мы в темноте, рискуя жизнями в прямом смысле слова, излазили все старые постройки, а он просто спал на берегу. Кто из нас дурак? Мы, с ходу предположившие самое страшное, или Андрей, не подумавший о том, что его будут искать? Наверное, мы. — Завтра же пригоню сюда экскаватор и снесу все это старье к херам собачьим, — сказал Лосяш, когда Андрей был благополучно загнан в дом, а я вышел велик забирать и Лосяша провожать. — Может, ты лучше Андрея отсюда выгонишь к херам собачьим? — Может, я лучше тебя к себе домой заберу, пока Андрей дом не построит? — Рабы не мы, мы не рабы, — хмыкнул я и подтолкнул Лосяша к машине. — Тебе пора. — Увидимся через неделю, — сел за руль он.       Глянул на меня, вынул влажную салфетку из подлокотника и аккуратно стер с моего виска какую-то фигню. — Почему это через неделю? Через месяц! — отступил от него подальше я.       Не то, что бы мне было неприятно, просто дышать нечем стало. — Через неделю. Не приедешь — пеняй на себя, — отрезал Лосяш и лихо стартанул с места, оставляя меня глотать пыль. — Чтоб тебя, зараза! Андрей       Я понял, что накосячил, утром, когда обнаружил у спящего мертвым сном Макара синяк на виске и длиннющую царапину на руке. Они, по ходу, меня в развалинах искали. Брррр. В темноте! Никогда бы не подумал, что Макар на такое способен, а поди ж ты. Значит, правильно я в людей и в лучшее верю. Случись что на самом деле, он бы меня в беде не бросил.       Я вышел в огород, чтобы успокоиться и не натворить дел. Так хотелось залезть к Макару в кровать и затискать его до посинения, что страшное дело! Было в нем что-то такое-этакое, которое и словами-то не объяснить — просто обнять и целовать до тех пор, пока не отпустит. Меня отпустило чуть раньше, но вину надо было заглаживать, и начал я с приготовления завтрака. Настрогал салат, хотел сделать яичницу, но не обнаружил в холодильнике яиц. — Яйца несут курицы, курицы живут в курятнике, значит, там я яйца и найду.       С логикой у меня во все времена порядок был. Сказано — сделано. Я смело вошел в курятник и… устроил там некоторый переполох. Макар       Я проснулся от дикого грохота, громкого мата Андрея и боевого клича Петьки, который он издавал крайне редко — только когда кто-то покушался на его владения или подопечных. — Да чтоб вас всех, — простонал я, накрываясь подушкой, но это не помогло. — Отвали от меня, маньяк недобитый! Шею сверну! Ай! Ой!!! Скотина пернатая! Изыди, демон! Ой! Макар! Помоги!!!       Пришлось вставать. Протер глаза, залез в джинсы, снял с вешалки фуфайку и поплелся на улицу. Страсть как не хотелось в разборки петуха с нарушителем его спокойствия встревать, но вариантов-то нет. Или Петька Андрея заклюет так, что в больницу везти придется, или Андрей Петьке шею свернет. Меня ни то, ни другое не устраивало. Надел фуфайку (на всякий случай, мало ли), взял ведро воды и зашел в курятник. — Твою ж мать…       Зашел в бывший курятник. Погром, который устроили горе-воины, не поддавался описанию. Все, что можно было сломать, было сломано. Взъерошенные курицы тихарились в углу, на вершине столба, к которому крепились насесты, сидел вымазанный в курином дерьме, в перьях и битых яйцах Андрей, держащий в дрожащих руках кусок фанеры на манер щита, а потрепанный, но не сдавшийся Петька готовился к очередному штурму. — На счет три слезаешь со столба и бежишь на выход, понял? — сказал я, сдерживая смех из последних сил. — Понял. — Три!       Фууурх! Ведро воды, вылитое на голову Петьки, сбило его с мысли и отвлекло, Андрей вылетел из курятника ракетой, а я закрыл за ним дверь, прислонился к ней спиной и заржал так, что живот заболел. Андрей присоединился ко мне через минуту. — Ахахахаха! Ты бы видел, как я от него фанеркой отбивался! Ахахахахаха! Гладиатор, блин. Ахахахахах!       Там нас Лосяш и застукал. Округлил глаза, ощупал меня глазами, Андрея руками, убедился, что никто не пострадал, поржал и развил бурную деятельность, о которой его никто не просил. — Макар, баню затапливай, новоявленного короля курей отмывать надо с толком и расстановкой. Андрей, пока баня топится, идем, покумекаем, что и как в твоих владениях убирать будем. — Не хочу я баню топить! — возмутился я. — Кому надо, пусть тот и топит. Я лучше с тобой пойду. Что Андрей в зачистке территории под строительство понимает? — Ничего, — закивал головой Андрей.       Перья посыпались с его головы на пол, превращая в побитого жизнью ангела. Симпатичного ангела. Несладко ему пришлось, по себе знаю. Утешить бы его, обнять, поцеловать, по руке, когтями вредного петуха поцарапанной, пальцами провести, перья из волос вынуть… — Макар, может, ты мне в бане поможешь? — после минутной заминки неожиданно хриплым голосом предложил Андрей. — Облизнешься, — решительно вытряхнул меня из фуфайки Лосяш. Вручил ее Андрею, а меня ни фига не вежливо подтолкнул в спину к выходу. — Идем, он и без тебя прекрасно справится. — Не уверен, — попытался оглянуться я, но Лосяш был неумолим. Пришлось смириться. — Ладно, хрен с ним, будем разбираться с тобой. Какого черта ты приперся? — Я, ежели слово дал, сдержу его обязательно. Сказал, что снесу все здесь к ебеням, значит, снесу. — Ишь какой грозный, — покосился на него я. — Ты мне зубы не заговаривай, лучше на деле сосредоточься. Быстрее с техникой определимся, быстрее уеду. Хотелось бы за завтра все сделать, мне экскаватор в другом месте нужен.       Пришлось переключаться в рабочий режим. Отбросил сантименты, подошел к объекту приложения усилий с чисто утилитарной стороны, подумал немного, нарисовал в планшете то, что на месте руин можно построить, чтоб котлован два раза не копать, добавил в него отсебятину, полюбовался результатом. Поругался с Лосяшем, обнаружившим в подвале ручей после того, как я новый дом и постройки к нему нарисовал, стер все нафиг, нарисовал заново, задумался. Поругался с Лосяшем, нудевшим в ухо на манер комара про веранду, но добавил крытую террасу по всему второму этажу и третий этаж, а потом забил на дом и перешел к любимому: отводной ручей вдоль огорода к озеру, пара-тройка горбатых мостиков, ивы возле них, дорожки из обломков черного гранита, беседки возле антуражных горок из необработанных остроугольных камней и зелени, елки между домом и баней… — Воняет горелым, тебе не кажется?       Задумчивый голос Лосяша, сопевшего мне в висок из-за спины и глазевшего в мой планшет, не моргая, едва не сбил меня с творческой волны. — Отъебись! — Понял. Исчез. Вернусь через пять минут.       Лосяш ушел, а я забыл, что, вообще-то, этот участок не мой, и разошелся вовсю: 120 соток, если оба наших участка считать — есть, где развернуться. Убрал с земли абсолютно все и нарисовал главный дом, двор, конюшню на пару лошадей и стайки для животины, которые спрятал под роскошный сеновал, домик садовника-сторожа, баню с бассейном и парк, включающий в себя не только бывшие огороды, но и озеро — его кругом обойти за час можно. Теоретически.       Я вышел в огород, чтобы сопоставить, подправить и скоординировать на местности… и сложился пополам от хохота: из открытой двери бани тянуло темным и вонючим, а на ступеньках сидел белый, как простыня, Андрей и вяло переругивался с матерящимся внутри бани во весь голос Лосяшем. — Ты башкой думать будешь или нет? Заслонку кто открывать должен? Домовой? — Какую еще заслонку? В кино никто никакие заслонки не открывал. — Тьфу на тебя и на твое кино! Проветривать до вечера будем. Так, а в топке что?       Вжих-вжих-вжих. Из дверей, не задев макушку Андрея лишь чудом, вылетели злобно шипящие и жутко воняющие огрызки какого-то полусгнившего то ли шпона, то ли фанеры, то ли хрен пойми чего. — Это что за хуйня?! — присоединился к воплям Лосяша я.       Печка в бане стояла древняя, капризная, чуть что не так — потом фиг затопишь. Вот я дурак, а? Отвлекся на Лосяша и забыл, что Андрей настоящую баню только по телевизору видел. — Это бывший комод, — втянул голову в плечи он. — Я подумал, чего зря дрова переводить, если можно обломки старой мебели утилизировать. — Ты дебил? Кто в печку труху пихает? Она ж гореть не будет! — Я не знал, но теперь знаю. Тяжело в ученье, легко в бою. — В каком бою тебе легко? С петухом? — И с ним тоже. В курятник буду ходить с ведром воды, и никакие петухи мне будут не страшны. — Нет у нас больше курятника, — вспомнил погром в стайке я и печально плюхнулся рядом с Андреем на ступеньку. — Не переживай, новый сделаем. Получше прежнего, — приобнял меня за плечи он. — Такими темпами мы все тут новое сделаем, — нагло раздвинул нас Лосяш. Сел между нами, обнял меня за плечи куда крепче Андрея, притиснул к себе. — Значит так, уважаемые. Мне пора ехать, поэтому договоримся так: планшет с рисунками я забираю с собой, погляжу, когда время будет, покумекаю, что к чему. Андрей, иди мыться в озеро. Макар, баню проветри и вечером обязательно затопи, а то ни в жисть от вони не избавимся. — Все сказал? — вырвался из его медвежьей хватки я. Встал и демонстративно планшет в руках спрятал. — Планшет я тебе не отдам и баню вечером топить не буду. Не люблю в темноте при свете свечей или фонарей мыться. — Только не говори, что в бане электричества нет, — округлил глаза Лосяш. — Нет. — Ну вы и дерееевняяя.       Я не поленился, сходил за воняющей головешкой и запустил ею в ржущего в голос Лосяша. Он увернулся, прикрылся Андреем и ответил мне тем же. Андрей попытался нас угомонить, получил от обоих и принялся мстить. В общем, когда битва кончилась, пришлось нам всем идти на озеро мыться, благо жара стояла под 30С.       Как и следовало ожидать, я вылез из воды первым. Че мне, лысому, невысокому, безволосому черту, мыть? Только бороду. Парни рассекали озеро наперегонки ближе к другому берегу, и я решил поваляться на травке. Расстелил большое банное полотенце, улегся на него мордой вниз и блаженно задремал. Андрей       Соревноваться с горой мышц под названием Лосяш было бесполезно — это я понял сразу, но сдаваться и не подумал. Главное не победа, а участие! Мы намахнули круг по озеру, а когда вернулись, увидели Макара, лежащего кверху попой на берегу. Голой попой кверху лежащего. И была его попа офигенно прекрасна, как и все его загорелое, разукрашенное татуировками тело. Я от этого великолепного зрелища кончил немедленно. — Что у него за птица на спине, не знаешь? — шепотом спросил Лосяш, выходя из воды следом за мной. — Сколько смотрел, так и не понял.       Не знаю почему, но шли мы абсолютно бесшумно, а когда пришли к Макару, то не стали его будить, уселись по обе стороны от живописной тушки и принялись изучать тату, раскинувшую крылья на его плечах и лопатках. — Сова? Феникс? Павлин? Петух? Змей?       Мы перебрали все, что только можно, но так ни на чем и не остановились. — Ладно, хрен с ней, потом у Макара спросим, — подвел итог нашим изысканиям Лосяш. — Мне пора ехать. Буди его, да пойдем. — Сам буди.       Я до Макара дотронуться не посмел: коснусь пальцем — и не остановлюсь, пока всего не оближу и не затискаю. Лосяш пожал плечищами Стэтхэма, положил могучую руку на спину Макара, провел широкой ладонью вверх, до шеи, прихватил аккуратно между плечом и головой, склонился низко и прошептал ему что-то в самое ухо. Замер, слушая невнятный ответ. Улыбнулся. Коснулся его виска и затылка губами.       Это было так неприлично-эротично, что я снова кончил. Пришлось идти в озеро и мыться заново. Когда я вернулся, Лосяша на берегу не было, зато был странно смущенный Макар, прикрывающий пах полотенцем. — И чего ты смущаешься? — спросил я, демонстративно выжимая плавки, а заодно демонстрируя мышцы на руках и крепкую задницу, к формированию которой ежедневно прикладывал определенные усилия. — Понятия не имею, — пожал плечами Макар, отбросил полотенце и прямой наводкой потопал в озеро. Макар       Когда моей спины коснулась чья-то рука, я словно провалился в прошлое.       Такое же лето, такие же тени от деревьев, такой же ветерок и такое же ласковое, но властное прикосновение. Возбуждающее ощущение кого-то могучего, но совершенно безопасного за спиной. Рука ползет вверх по позвоночнику и выгибает кошкой, обхватывая за шею, под кадык. — Хочешь, я доставлю тебе еще большее удовольствие?       Шепот в висок. Губы касаются верхнего краешка уха. Щекотно, но безумно приятно. Хочется большего: тяжести крепкого тела, жестокой хватки и жадного поцелуя. Но прилетает только ласково-тоскливое: — Макар… Хочешь? — Хочу, — сонно мычу я. — Не сегодня, но однажды — обещаю.       Губы прокладывают дорожку от виска к затылку, рука сжимается на моей шее мертвой хваткой, на спину наваливается невыносимая тяжесть — и меня бросает в дрожь оргазма, которого ждет тот, кто стоит за моей спиной. — Люблю тебя, — шепчет он и растворяется в тенях на траве и в шелесте листьев без следа.       Я вздрогнул, приподнялся на локтях и очумело огляделся вокруг. Это что сейчас такое было?! Сел, протер глаза руками. Лосяша нет, Андрей выходит из озера, а мой едва успокоившийся член липнет спермой к животу. Эк меня приглючило! Я прикрыл пах полотенцем и уставился на подошедшего Андрея в некотором смущении, которое он заметил. — И чего ты смущаешься?       Снял плавки, демонстрируя тщательно выбритый пах и поджарую задницу во всей красе. Если бы не мой то ли сон, то ли чертовщина какая-то, у меня б на него встал моментально, а так… — Понятия не имею, — пожал плечами я и пошел смывать с себя следы невоздержанности, отказываясь думать о том, кто вжимал меня в землю, целовал в затылок и шептал про любовь.       Я мог бы вспомнить его имя и лицо. Мог бы найти и узнать, как у него теперь дела. Мог бы… много чего, но… Призракам прошлого в моем новом мире места нет. Андрей       Кто бы мог подумать, что за выражением «сровнять все здесь с землей» стоит хренова куча работы? Только не я. Я думал, приедет экскаватор, погоняет ковшом туда-сюда, развалит все, сгребет в сторонку — и все пучком. Не тут то было! Мало того, что экскаватор не приехал, а его привезли, так вместе с ним прибыл целый полк рабочих. Но перед этим к нам в гости пожаловал грейдер, который превратил уебищную дорогу в Ижищи в автобан.       Макар, завидев грейдер, позвонил Лосяшу и отматерил его за самоуправство так, что у меня уши покраснели, но Лосяша это не остановило. — Ах так! Ладно, — зло бросил трубку Макар.       Я от его голоса мурашками ужаса покрылся и свалил на свой огород косить упрямые сорняки, которые не желали коситься ни в какую. Я терзал их до тех пор, пока не услышал рев тягача, тащившего экскаватор.       Макар поджидал пришельцев возле моего дома, вооруженный какой-то непонятной то ли линейкой, то ли палкой, и обвешанный загадочного вида приборами с ног до головы. Дождался, когда из подъехавшего следом за тягачом автобуса выйдут помятые работники, и принялся творить тиранию. Я ходил за ним хвостом, слушал в оба уха и тихо восторгался. Никто не посмел ему слова поперек сказать, включая подъехавшего получасом позже Лосяша, которого он умудрился загнать в кабину экскаватора. — Макар, я сто лет не… — Нехрен было пьяного экскаваторщика пригонять!       Вот и весь разговор.       Макар вообще мало разговаривал, больше матом ругался и тыкал в нерадивых и непонятливых своей странной палкой-линейкой, но действовало это безотказно, а потому не прошло и шести часов, как на моем участке не осталось ничего, кроме тщательно расчищенного, местами осыпавшегося фундамента дома, который по диагонали пересекал веселый и весьма бодрый на вид ручеек. — Хорошо, что дом обрушился после того, как баба Вера ко мне переехала, — сказал, увидев это, Макар. — Хорошо, — поддакнул стоящий рядом Лосяш. — Траншею под ручей сейчас копать будем или потом? — Потом. Чтобы понять, как и куда копать, мне нужны инженерные изыскания: геодезические и геологические в первую очередь. — Издеваешься? Я тебе где их найду? — Да мне плевать, — отрезал Макар. — Ты все это затеял, тебе и разгребать. Без точных данных я тут ничего проектировать и строить не буду. — Ну ты и зануда. — Я пессимист. Если есть хоть малейшая возможность случиться гадости… — Она обязательно случается, — закончил за Макара Лосяш. — Я помню твой принцип по жизни, но… — Есть еще мой принцип, и я считаю, что он вернее, — вмешался я. — Все к лучшему? — устало улыбнулся Лосяш. — Да. И я прошу: сделайте сегодня все, что только можно, потому что потом вы это уже никогда не сделаете. У меня просто не хватит денег, чтобы заплатить вам за работу. — И то верно, — прищурился Лосяш. — Макар, я знаю про тебя гораздо больше, чем ты думаешь, и если на меня и моих ребят Андрей, может, и наскребет, то на тебя — никогда. — Я снимаю с себя всякую ответственность! — попытался слиться Макар. — Договорились, — хором согласились мы с Лосяшем. Переглянулись, рассмеялись, хлопнули друг друга по плечам. — Да пошли вы оба к херам! — выругался Макар и начал скидывать на землю свои девайсы. — Не трогайте меня и не шумите. Ясно? — Ясно, — кивнули мы и притворились статуями, ни словом, ни взглядом не комментируя действия Макара, который принялся таскаться по участку с сосредоточенным видом, периодически ругаясь себе под нос и втыкая палки в землю на мой взгляд в совершенно произвольном порядке. — Лосяш, а в чем проблема-то? — спросил я, когда Макар отошел от нас метров на тридцать. — Почему нельзя прокопать траншею по прямой к озеру? — Потому что у Макара от этого случится сердечный приступ, — улыбаясь, ответил Лосяш. — Он гений во всем, что касается дизайна и архитектуры, и особенно ландшафта. Я больше чем уверен, что он проследит путь грунтовых вод по твоему участку с точностью до сантиметра без каких-либо приборов, а потом, когда мы выроем траншею, она превратится в речку и соберет в себя верховодку и всю прочую чухню, которая доставляет немало проблем владельцам дачных участков. Но самое главное, Макар сделает все красиво. — Ты сказал, что у меня никогда не хватит денег на него. Почему? — Потому что люди с его квалификацией, достижениями и умениями занимаются домами и парками тех, кто деньги в принципе не считает. У него отобрали бизнес в Москве, Андрей. Он зарабатывал за день столько, сколько я за месяц. — Охренеть… — Не то слово.       Я посмотрел на бродящего среди криво покусанных моей косой сорняков Макара и не смог удержать язык за зубами: — Мой принцип опять сработал. — В смысле? — Все к лучшему. Если бы у Макара не отобрали бизнес, он бы не приехал сюда. Если бы он не приехал сюда, я бы тоже здесь не остался. А так… Я остался, он помогает мне сделать место, в котором мы оба живем, самым красивым на свете. Бесплатно.       Лосяш округлил глаза и заржал так громко, что услышал даже Макар, спустившийся к озеру. — Эй! Весельчаки! Сюда идите.       Мы пришли, восхитились очередной гениальной задумкой, и конечно же, на нее согласились (особенно я, ведь мне это ничего не стоило, а Лосяшу это стоило еще одного дня работы экскаватора). Макар       Тишина. Боже мой, как же я, оказывается, люблю тишину! Второй день в моих владениях не происходило ничего. Вообще ничего! Даже неуемный Андрей притих и на глаза мне практически не попадался, потому что целыми днями возился на своем участке, проводя тотальную зачистку территории с косой в руках и дьявольским блеском в глазах. Я с его древнего орудия труда поржал, конечно, но издеваться дальше не стал (почти не стал): выдал ему брусок, чтоб лезвие наточил, показал, как косой пользоваться, и благословил на битву, умалчивая о газонокосилке, что стояла в надежно запертом гараже под боком у моей Тойоты. Жизнь — боль, а Андрей, судя по всему из тех, кто любит помучиться подольше. Я что, против?       Я вышел в парк, улегся в гамак и, помимо воли, принялся творить: на месте бабы Вериного дома — беседка-купель, рядом — живописная горка из камней, кустов и березы, чуть дальше, на первой линии от дороги — уходящий на минус первый этаж гараж на три машины, замаскированный под холм с кустами и даже деревьями на крыше… Я увлекся мечтами и незаметно заснул, а когда проснулся, обнаружил стоящего рядом с гамаком Андрея, нога которого была располосована косой от бедра до колена. — Хьюстон, у нас проблемы, — сказал он, побелел, как простыня, и рухнул в обморок. …       Хорошо то, что паника — это не мое. Плохо то, что перевязки делать я так и не научился. Хорошо то, что рана оказалась всего лишь глубокой царапиной. Плохо то, что понял я это только после того, как позвонил Лосяшу. Хорошо то, что он прискакал на помощь вместе с врачом скорой помощи ну очень быстро. Плохо то, что Андрея в больницу не забрали: вкололи ему в задницу уколы от всего на свете, продезинфицировали рану, наорали страшно, сломали косу и выкинули обломки в котлован, в котором покоились останки бабы Вериного имущества. Хорошо то, что после этого случая Андрей чуток повзрослел и лезть куда ни попадя перестал. Плохо то, что врач запретила ему купаться в озере. Пришлось топить баню и мыться в ней вместе с ним.       Почему последнее плохо? Да потому что у меня на него — несчастного, молчаливого, покорного и мыльного — встал. Хорошо, что он этого не заметил. Или плохо? Наверное, все-таки плохо. Или хорошо? Я запутался в желаниях, позвонил Лосяшу и проболтал с ним целых полчаса ни о чем, успокаивая нервы. Хорошо, что это помогло. Или плохо?       Тьфу! Андрей       Сидеть взаперти мне надоело на третий день вынужденного безделья. Царапина зажила (я даже корку отковырял), ништяки кончились, и я решил сгонять в магазин и поглазеть на цивилизацию. Я ж в ней три недели не был, вдруг что к лучшему изменилось? Макар спорить не стал: вручил велосипед, рюкзак и список необходимых продуктов. — Обратно ты должен выехать не позже 17ч, понял? — Понял, — кивнул я и умчался вдаль по пыльно-глиняной дороге.       Думать о том, во что она превратится, когда пойдут дожди, не хотелось. Сейчас же все прекрасно — и ладно. С проблемами будем разбираться по мере их поступления.       Лосяш поджидал меня у магазина. — Макар позвонил, да? — Да. Я обещал за тобой присмотреть, — не стал отпираться Лосяш, косясь на часы. — У тебя дела, езжай, я не маленький, сам справлюсь. — Поехали лучше со мной, тебе же все равно делать нечего. — Поехали! — обрадовался я. День переставал быть томным.       Ехали мы недолго — до соседней деревни, в которой происходил форменный бардак: семейство алкашей делило имущество покойного. Я даже из машины выходить не стал, так мне было противно. Другое дело Лосяш: вошел в дом с какими-то бумагами и тяжелым рюкзачком в руках, а через полчаса оттуда высыпало крикливо-говорливо-синее семейство. Я убедился, что они ушли, и зашел в дом. Лосяш сидел за столом и что-то писал в официального вида документах. — И что это было? — спросил я, заглядывая во все комнаты подряд. — Выкупил у них дом и землю, — ответил Лосяш. — По дешевке? — По дешевке. И мне совсем за это не стыдно, если ты об этом. Ненавижу буйных алкоголиков, а эти придурки из тех, кто может дом сжечь или яйца отрезать просто потому что белочка нашептала. Мне соседи сразу после смерти Егора Васильевича позвонили и все явки и пароли сдали. Лучше богатый дачник под боком, чем кодла неуправляемых долбоебов. — Не оправдывайся, я все понимаю, — махнул рукой я. — Бизнес есть бизнес. И не самый плохой, прямо скажем. — Не самый, — улыбнулся Лосяш, собрал бумаги в опустевший рюкзак и поднялся из-за стола. — Но иногда я чувствую себя не в своей тарелке. Как будто я — рука судьбы. Я даю людям деньги и выбор: купить дом попроще или упиться вусмерть. Как правило мои клиенты выбирают второе. — Это их выбор, а не твой. Забей. — Пойдем, глянем, что тут из живности осталось. Кого сможем — раздадим, кого не сможем — подкинем. — Хороший подход. Беспроигрышный, — рассмеялся я.       Мы обошли дом, заглянули в подпол, в стайки, в сарай и на огород, где и обнаружили симпатичную черно-белую корову, в которую я влюбился с первого взгляда. Лосяш, когда понял, что я пропал, смеялся до слез, а потом сказал то, чего я ждал от него с замиранием сердца: — Дарю. — Спасибо!!! — бросился к нему с обнимашками я.       Охнул от ответного объятия, смутился, но тут же успокоился, заметив, что ничего такого-этакого Лосяш в виду не имел. Прошвырнулся по могучему телу глазами, сравнил его с Макаровским и понял, что Лосяш, конечно, хорош, но Макар мне нравится гораздо больше. — Как корову назовешь? — Магдалена, — ляпнул первое попавшееся женское имя я. — Отличный выбор, — рассмеялся Лосяш. — Но имей в виду, Макар будет против. — Против имени? — Против коровы. Приготовь аргументацию посерьезнее.       Я пропустил его слова мимо ушей. Как можно быть против такой замечательной зверюшки?! Макар       Очередной день начался с очередного прикола. Точнее, он им закончился. Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Так и с Андреем. Отправил его в магазин за едой, в итоге огреб целый ворох проблем и решил больше никуда и никогда его одного не отпускать. Кто знает, что он мне из леса притащит, если из магазина он притащил не пару куриных окорочков и кусок телятины, а живую корову! Я как увидел, что он с ней в обнимку по дороге шкандыбает, так из дома и выбежал. Злой, как собака! Толку-то! Жизнерадостная тварь даже не притормозила: прошла мимо меня в ворота и запихнула корову под сеновал — туда, где раньше подобные ей и жили. — Андрей! Это что? — возопил я страшным голосом. Он даже ухом не повел! — Макар, не придуривайся. Это не что, а кто — корова. Она будет жить у нас. — Сдурел? — Нет. Она будет давать молоко, из которого мы будем делать очень вкусную сметану и масло. — Она нам ничего не будет давать! Верни ее туда, где взял. — Не могу. — Почему? — Мне ее Лосяш подарил, а подарки не возвращают и не передаривают. — Лосяш, говоришь, подарил? Ну-ну.       Я мысленно расчленил поганца на части, утопил в болоте и скормил волкам. Что он о себе возомнил?! Разгромил на пару со мной соседский дом, так теперь все можно что ли?! — Макар, он Магдалену обратно не возьмет. Сказал, что ты стал слишком худым и что тебе без парного молока никак жить невозможно. — Пиздец. Только коровы мне и не хватало. — Чего ты ворчишь? Какие от коровы могут быть проблемы? — Глобальные! — Ой, все. У тебя от всего на свете проблемы. От Магдалены проблем не будет. …       Проблемы начались через сутки: корову надо было поить, кормить, холить и лелеять, но я это делать категорически отказывался, а Андрей тупо не понимал, что и в каком порядке надо делать — интернет ему в этом нелегком деле нисколько не помог. В итоге Магдалена надавала ему по жопе хвостом, боднула в плечо и начала мычать без перерыва на обед и ужин.       Я не выдержал часов через пять и позвонил Лосяшу с твердым намерением всучить корову обратно. — Рад тебя слышать, Макар, — со второго раза взял трубку Лосяш. — Зато я не рад! Ты что натворил, а? — Что? — А то ты не знаешь. Немедленно приезжай ко мне! — Ты зовешь меня в гости? — Я зову не в гости, а на разборки по поводу коровы, которая мычит, как оглашенная, целый день. — А чего она мычит? — А я почем знаю? Это же твоя корова! Не заткнешь ее до вечера — пристрелю нафиг. И Андрея до кучи. Мне терять нечего! — Макар, ты живого рака в котелке сварить не можешь, о какой стрельбе идет речь? — расхохотался Лосяш. — Не приедешь — тебя пристрелю первым, понял? — мрачно сказал я и отключился. …       Лосяш приехал через час. Не стал заходить в дом, вытащил Андрея из остатков бурьяна, с которыми он сражался секатором (хрен ему, а не газонокосилка!), и пошел спасать мычащую корову, которая заткнулась буквально через пять минут после того, как они до нее дошли. Конечно же, я не выдержал и пошел подглядывать, что же он такое сделал, что она заткнулась. Лучше бы я на грядках ковырялся, честное слово, но любопытство — мой самый главный грех, и оно меня сгубило. Хотя ничто ведь не предвещало. Ничто!       Когда я прокрался в темный угол между поленницей и сараем, Лосяш сидел на перевернутом ведре, доил счастливую Магдалену, учил это делать Андрея и болтал, не закрывая рта. Оказывается, коров доят не когда захотят молока, а когда того природа требует: каждый день утром и вечером. Я подозревал нечто подобное, но, перевесив проблему на плечи Лосяша и Андрея, снял с себя всякую ответственность. Мне куриц с петухом и кроликов хватает. С коровой пусть сами мучаются!       Я собирался уходить, когда Лосяш спросил интересное. Пришлось остаться, а то он тайны Андрея знать будет, а я нет. Это неправильно. Андрей же со мной в одном доме живет, а не с ним. — Я слышал, ты гей? — спросил его Лосяш в своей обычной манере: тупо в лоб. — Да. Но ты и без моего ответа это знал. — Знал. — Когда я прокололся? — Когда на берегу на Макара с вожделением смотрел. — А ты наблюдательный. — Не то слово. — Ты спросить что-то хотел или так, поболтать? — Спросить хотел. — Спрашивай. — Как тебе с этим твоим гейством живется? — Когда любимый парень есть — отлично, — ответил Андрей, поменялся местами с Лосяшем и попробовал доить корову сам.       Я не сумел удержать улыбку. Слабые пальцы парня смешно скользили по соскам почти что без толку, не то что сильные и умелые руки Лосяша. — А когда парня нет? — Тоже неплохо. Пока хоть одна рука есть и порнушка — жить можно. — Ахахаха, бля, ты неисправимый оптимист, — прислонился плечом к столбу сарая Лосяш и скрестил руки на груди.       И я вдруг увидел, понял и осознал, что он качок. Реальный качок! Солнечный луч, прокравшийся сквозь неплотно пригнанные доски крыши, прочертил на его теле диагональ, подчеркивая узкие бедра, лишь слегка прикрытые футболкой, неприлично широкие плечи, на которых футболка аж потрескивала, и мощные ноги, облепленные от бедер до колен спортивными штанами не потому, что штаны узкие, а потому что ноги прокачанные. Вот бы на него в неглиже посмотреть!       Я подавил предательскую мысль в зародыше, но тут Лосяш наклонился и взялся за коровьи соски, показывая неофиту, как правильно доить, и мысли мои пустились вскачь. А что, если бы в его сильных пальцах оказался мой член? Если бы он так гладил и потягивал его? — Лосяш, дай-ка я сам, — неожиданно хриплым голосом сказал Андрей. Откашлялся. — Да ты не так делаешь, смотри… — Если я еще чуть-чуть посмотрю, то кончу. Ты так эротично терзаешь коровьи соски, что я волей-неволей представляю на их месте свой член.       Ошеломленное молчание нарушила Магдалена, пнувшая задней ногой ведро с молоком. Лосяш успел его подхватить, поставил на место, звонко приложил корове по ляжке ладонью и выпрямился. Я отступил в глубокую тень угла, в котором стоял, чтобы он меня не увидел. Как ни странно, отвращения на его задумчивом лице не было, а потом на губах и вовсе улыбка появилась: — Я бы с удовольствием потискал член, но не твой и не свой. — А чей? — поднялся на ноги по другую сторону Магдалены Андрей. — Макара, — сразил меня (и не только меня) наповал Лосяш. — Вот это да! И давно ты по нему сохнешь? — С моего первого курса универа. — Ни фига себе! А Макар знает? — Нет. Да. Не знаю. — Это как? — Он забыл обо мне и о…хм… наших… хм… встречах. — Откуда знаешь? — Он не узнал меня, когда вернулся сюда, а я не стал напоминать. Ему сейчас не до меня. — Ай, да ладно тебе. До секса мужикам всегда дело есть. — Я не о сексе говорю, а о любви. Разные вещи. — Согласен. Расскажешь?        Я навострил уши. О каких это я, интересно, «хм-хм» встречах забыл? Да еще в школе! — Однажды, давным-давно, Макар приехал к деду на каникулы, а я был сослан на исправительные работы к бабке. Вот мы и встретились. Я тогда первый курс закончил, гормоны перли, трахаться хотелось безумно, и тут он — шестнадцатилетний ангел во плоти и все такое. В общем, башню мне снесло конкретно, так что шансов передо мной устоять у Макара не было. Да он и не сопротивлялся. Он просто не знал, что надо сопротивляться! Когда нас застукали его дед и моя бабка, даже защищать меня пытался, представляешь? Говорил, что любит меня и верит мне больше, чем им. Этого мне ни дед Матвей, ни баба Вера так и не простили. Ну и Макара, понятное дело, больше в гости не звали.       Я прислонился спиной к столбу и вытер испарину со лба. Это что же получается? Лосяш — тот самый парень с озера, с которым я тогда неделю в постели кувыркался?! Тошнота поднялась к горлу. Мозг забуксовал… и вдруг взорвался ворохом цветных картинок.       Теплые карие глаза. Шрам на щеке, он говорил, собака покусала. Сильные руки, ласкающие меня откровеннее некуда. Широкие плечи, которые так любил тискать я. Мощные загорелые бедра под моими светлыми и худыми. Восхищение в каждом движении и слове. — Боюсь отпускать тебя. — Не бойся. — Если о нас кто-то узнает, нам конец. Мне конец. — Не узнает. — Люблю тебя. Что бы ни случилось дальше, буду любить и ждать. Здесь. Всегда. Обещаю. — Славка, ну что ты в самом деле? Все будет хорошо! Я верю в это всем сердцем. И ты верь. — Верю.       Я стоял, прислонившись спиной к надежному столбу и мог думать только об одном. Как мог дед так жестоко поступить со мной? С нами!!! Как они с бабой Верой могли?! Они сломали меня и превратили в пессимиста, а я даже не подозревал об этом. Я был другим. Другим! Я верил, любил и был счастлив. Они сделали меня таким, как все. Молодцы, ничего не скажешь. Да нахер мне эта обычность не сдалась!       Я стал человеком, у которого не было ни веры, ни души, ни надежды на будущее. Наверное, поэтому я подсознательно выбрал себе в друзья тех, кто стопудово бы меня предал. И они предали. И я уверился в своих ложных предубеждениях раз и навсегда. Но в этом не было моей вины, а была вина моего деда, который вырвал мне сердце, когда сказал, что Славка использовал меня и что все, что он говорил и обещал мне, — ложь.       А Славка не врал. Он не соврал мне ни разу! Остался здесь, ждал меня, любил и верил в то, что однажды я обниму его и скажу, что помню, люблю-не-могу и хочу жить с ним вместе до конца наших дней. — И больше вы не виделись? — Да. Макар поступил в Архитектурную Академию в Москве, женился, основал дизайнерское бюро и взошел на Олимп, а я остался здесь: забил на универ, ушел в армию, вернулся, женился, развелся. Ничего интересного, все как у всех, только в сто раз тоскливее. — Зря ты не стал его искать, — погладил Магдалену по шее Андрей. — Мне кажется, если бы ты его нашел там, в Москве, ваша жизнь изменилась бы до неузнаваемости. — Как ты себе это представляешь? — пощелкал Магдалену по рогам Лосяш. — Приезжает к успешному столичному дизайнеру деревенский увалень и говорит, мол, помню, хочу, люблю-не-могу и в лепешку расшибусь, чтобы счастливым сделать. Тут выходит из спальни его жена… — Не вариант, согласен. — Вот и я так подумал. А год назад Макар вернулся. Я его поначалу не узнал даже: лысый, с бородой, с татуировками, осторожный, мрачный и молчаливый. — Раньше он другим был? — Да. Светился весь, словно солнечный зайчик. Верил в любовь, чудеса и Деда Мороза. Болтал с деревьями, травой и водой. Поэтому, наверное, из него такой замечательный ландшафтный дизайнер получился.       Андрей похлопал Магдалену по холке, наклонился, вытаскивая ведро с молоком, и сказал, не выпрямляясь: — Я бы очень хотел с Макаром не только жить, но и спать вместе, но ты мне его соблазнить не позволишь, да? — Да. Я тебе все это рассказал, чтобы предостеречь. От необдуманных поступков. — Ты на самом деле его любишь? Не того Макара, который был в юности, а того, кем он стал сейчас?       Я глаза на пол-лица расширил и уши разве что руками не растопырил. — Больше жизни. — А Макар? — А что Макар? — Его ты спросить не хочешь? Раз он тебя забыл, то, может, с кем другим любовью заняться надумает? — Если Макар с кем-либо из мужиков когда-либо любовью заниматься надумает — этими мужиками буду я. Один.  — Ладно, ладно, я понял, не заводись. Тогда мне остается одно. — Что? — Дрочить на него, когда он в озере голышом купается и на берегу загорает. — Черт, от я лох! — в великой досаде хлопнул ладонью себя по лбу Лосяш. — Только не говори, что не додумался за ним с противоположного берега подглядывать, — ехидно сказал Андрей. — Не додумался, но тебе, слишком умному умнику, подглядывать запрещаю. — Еще чего! Макар знать не знает о твоих мучениях, так что свободен. И вообще, дрочить — не лапать. Что ты, как собака на сене: ни себе — ни людям? — Что ж ты за человек, а? Без мыла в любую дырку пролезешь. — В любую — не в любую, но в желанную задницу — непременно, — рассмеялся Андрей. — Я б тебя за твою жизнерадостность убил, но не хочу лишать этого удовольствия Макара, — проворчал Лосяш. — Вы еще подеритесь, ага. Всегда мечтал, чтобы из-за меня мужики дрались. — Тьфу на тебя, язык без костей! — На том и держусь. Тебя как на самом деле зовут, Лосяш? — Тебе мое имя зачем? — Не могу же я Макара какому-то непонятному лосю отдать!       Тут уж я не выдержал. Не хватало еще, чтобы меня без меня женили! Я сам решу, с кем, когда и почему любовью заниматься буду! Отдышусь вот только, мысли в порядок приведу и решу. Мне спешить некуда. Вышел из угла и грозно нахмурился, делая вид, что услышал лишь самый конец разговора: — Кто, кому, зачем и почему меня отдавать вздумал? — Тебя отдашь, как же, — проворчал Лосяш и потопал мимо меня к воротам. — А сам ты и подавно не отдашься. — Это ты о чем? — бросил ему в спину я. Куда это он ломанулся?       Бряк. Звяк. Ррррррр! Грохнули ворота, звякнула задвижка, заурчал двигатель — и осталась от Лосяша и его навороченного джипа лишь пыль. — Что я пропустил? — повернулся к Андрею я. — Много чего, но я тебе не расскажу, — хитро улыбнулся он и потащил ведро с молоком в дом. — Лосяш сказал, что Магдалена голосила, потому что ее доить надо утром и вечером. — А еще кормить, поить и выгуливать. — Знаю. Не переживай, не забуду. — Вот и молодец, — кивнул я и отправился на огород, переваривать то, что услышал. — Макар! — Что? — обернулся я. — Помнишь, как Лосяша на самом деле зовут? — Помню. — И как? — Слава. — Хорошее имя — Ярослав, — улыбнулся Андрей и исчез в доме. — Вячеслав, — поправил его я и сменил траекторию движения, завершая путь в бане.       Все эти задушевные разговоры, воспоминания, восхищение и дележка меня любимого подняли мою хотелку во весь рост, и с этим надо было что-то делать. Впрочем, что делать — известно. Я разделся, облился теплой водой, оставшейся в котле после вчерашней помойки, и хорошенько вздрочнул. Андрей       Дождь лил со страшной силой третий день подряд, но нам скучать было некогда — когда живешь в старом доме, тебе всегда есть чем заняться. Мы занялись ремонтом подтекающей в разных местах крыши. До нового дома нам было, как до луны пешком, так что дырки пришлось затыкать на совесть. За этим нехитрым занятием мы совсем забыли о том, что у Макара случился день рождения. Напомнил нам об этом зазвонивший ближе к вечеру телефон. — Привет, Лосяш, — взял трубку Макар, включил громкую связь и положил телефон на поперечную балку крыши, чтобы придержать заплатку, которую я вымазал в битуме. — Что-то срочное? Я занят. — Чем? — Крышу чиню. — С ней же все в порядке было. — Было да сплыло, — пропыхтел Макар, подстраиваясь под меня так, чтобы не рухнуть с одной стороны и дать мне возможность закрепить заплатку намертво с другой. — Если ты поболтать, то давай позже. — Я что хотел спросить… — Что? — У тебя сегодня день рождения. Ты не против, если я приеду? — Макар, у тебя сегодня день рождения? — ахнул я, покачнулся и выпустил заплатку из рук. — Ты почему мне ничего не сказал?! — Да чтоб тебя, Андрей! Не ерзай! — выругался Макар, подхватывая меня под задницу. Поднялся на стремянке чуть выше, подставил плечо. — Хм. А ничего у тебя задница. Мягкая. — Да я и сам ничего, — проворчал я, начиная процесс приделывания заплатки заново. Получалось не очень. — Макар, давай местами поменяемся, может у тебя получится? Я растяну, а ты вставишь и засунешь максимально глубоко. — Эй-эй-эй! Вы точно крышу чините?! — раздалось ревнивое из телефона. — Точно, — ответил Макар. — Лосяш, ты когда приехать собирался? — Да я, собственно, уже еду, только тут хрень полная на дороге. Дожди же. Развезло все к чертям. — На чем едешь? Надеюсь, не на Лексусе? — неожиданно для меня конкретно напрягся Макар. — На нем родимом, а что? — Совсем дурак?! Ты же грейдером дорогу расчесал, на которой лет пятьдесят никто даже ямы щебнем не подсыпал! Кто знает, какой булыжник он с места своротил и какую дырку этот булыжник закрывал?! — Не ссы, прорвемся. — Если ты в самом начале пути, немедленно возвращайся обратно! — повысил голос Макар. — Еще чего! Я уже больше половины проехал. — Твою ж мать, — выругался Макар и ринулся вниз по лестнице, прихватывая телефон с собой. — Ты Гавриловку одолел? — Последние два дома остались. Слушай, ну чего ты паникуешь? У меня же навороченный внедорожник, что ему сделается? Я по этой грязи пру, как танк. — Ты забыл старую добрую поговорку? — Какую? — Чем круче внедорожник, тем дальше бежать за трактором. — Не нагнетай. — Будь предельно внимательным. Метров через двадцать после крайнего дома в Гавриловке будет мост. — Какой еще мост? — Дореволюционный. Раньше там ручей был, потом пересох. Мост закатали в асфальт и забыли, но со временем от асфальта не осталось даже воспоминаний, и мост постепенно вылез наружу. Если твой грейдер прошелся по нему основательно, то вполне мог содрать то, что сдирать не следовало. — Макар, ну что ты вечно ворчишь, как бабка у подъезда. Подумаешь, старый мост. — Подумаешь! Колесо между бревен провалится — что делать будешь?       И тут, как в кино, из телефона раздался жуткий хруст и отборный мат. Макар побледнел и бросился переодеваться, а я подхватил телефон. — Лосяш, ты живой?! — Живой. Машину перекосило, но не сильно. Заднее левое колесо встряло. Пойду, проверю. — Телефон с собой возьми, — сказал я. — Засунь в карман, чтобы не промок. — Не вздумай телефон с собой брать! Утопишь! — крикнул Макар одновременно с мной, но Лосяш его не услышал.       Я навострил уши: открылась дверь, усилился шум дождя, прочавкали шаги по грязи, что-то обо что-то постучало, что-то где-то нехорошо хрустнуло. — Пацаны, дело дрянь, — раздался далекий голос Лосяша в динамике. — Левое заднее колесо в дыру провалилось, а ручей, которого не было, херачит через дорогу так, будто в него Ниагарский водопад вылили. Не вытащу машину — часа через два ее или в кювет смоет и в грязи утопит, или мост рухнет, и она вместе с ним черт знает куда провалится. — Отойди от нее, — отобрал у меня телефон Макар. — Лосяш, ты слышишь? — А? — завозился на другом конце линии Лосяш. Зашуршал курткой, клацнул кнопкой, вытаскивая телефон. — Чего говоришь? — Отойди от машины! Я приеду через двадцать минут. Ничего не делай! — Думаешь, вытащ…       Бульк. Шшшшшших. — Он выронил телефон. Этот распиздяй все-таки выронил телефон! — выругался Макар. Сунул телефон в болтающийся на груди туристический кошелек и ринулся на улицу. — Ты куда собрался?! — кинулся следом за ним я, прихватывая с вешалки дождевик. — На велике ты и метра не проедешь! — На каком еще велике? — нырнул во внутренний двор Макар. Просочился через Магдалену и открыл старый амбарный замок, висящий на двери одной из стаек. Обернулся ко мне. — Выйди на улицу, обойди сарай слева. Убери стоящую у стены ржавую хреновину и помоги мне открыть дверь. — Какую еще дверь? — Сам увидишь.       Я ринулся к загадочной двери бегом. Интрига же! Как в кино! Обогнул сарай слева, увидел ржавую фигню, стоящую возле заросшей крапивой стены, приналег, откидывая ее в сторону, и обнаружил прямо за ней щель между двумя огромными створками. — Охеренеть. Это не стена! Это все дверь! — Андрей, ты здесь? — раздалось из-за нее глухое. — Да! Сейчас, найду только за что потянуть. — На уровне метра от земли есть большие железные ручки. — Нашел! — Тяни.       Как ни странно, дверь поддалась практически сразу. Весь вопрос был только в крапиве, которая тормозила процесс. Пришлось бежать за секатором. Я кромсал крапиву, налегая на застрявшую на полпути дверь всем телом, когда внутри сарая взревел двигатель. Урррррр! У меня мурашки по коже понеслись от этого звука — моща в нем сквозила запредельная. — Андрей, зайди внутрь, — крикнул Макар. — Но дверь до конца не… — Зайди внутрь, я сказал!       Я зашел и ослеп от вспыхнувших в полутьме фар. Взревел двигатель, взвизгнули шины. Хрясь! Двери разлетелись вдребезги. Я только глазами захлопал, когда из двери водителя ярко-красной Toyota Tacoma выглянул Макар. — Затопи баню, отнеси туда полотенца, смени постельное белье на моей кровати и приготовь праздничный ужин. Понял? — Понял. Когда вас ждать? — Часа через два, не раньше, — сказал Макар и укатил на своем запредельно чумовом внедорожнике спасать друга. Или любимого?       Я не стал гадать и сделал, как было велено: затопил баню (ученый, знаю), принес туда полотенца и новый дубовый веник, сменил постельное белье на кровати Макара (слегка печалясь тому, что не мне на ней с ним сексом заниматься скоро счастье выпадет) и пошел готовить праздничный ужин. Вселенский потоп и катастрофа — вселенским потопом и катастрофой, а обед по расписанию. Макар       До Славкиной машины я доехал всего за полчаса и то только потому, что осторожничал. Джип пер по глиняному месиву, как по асфальту, и плевать хотел на дождь, неожиданные промоины и то там, то тут повылазившие камни. — Быстро ты, — вылез из все сильнее кренившегося на левый бок Лексуса Славка. Обнял меня крепко и коротко поцеловал в губы. — Чертовски рад тебя видеть. — Аналогично.       Я не стал заострять на поцелуе внимание. Потом разберемся, когда машину вытащим. Оставлять ее на растерзание болоту, обнаглевшему ручью и нескончаемому дождю было жалко. Я похлопал Славку по плечу и перешел к делу. — Как вытаскивать машину будем придумал? — Да. Твоих 270 лошадей хватит, чтобы выдернуть…       Хрясь! Лексус хэкнул подвеской и осел в грязь задом. — Вот же блядство! — выругались мы и упоролись. Ибо нефиг!       Через два часа, проведенных под ливневым дождем, в грязи по яйца, с …ндцатой попытки, оставляя в разрушенном мосту задний бампер, пороги и подкрылки, мы сумели-таки вытащить Лексус на более-менее проезжий участок дороги, откуда медленно, но верно доползли до дома. Бросили машины у ворот и ринулись в баню, отмывать отмерзшие к херам мудя. Вроде и не холодно на улице, +8С, а нас со Славкой трясло так, что зуб на зуб не попадал. Может, потому что ручей, сука такая, был родниковым, а потому пиздец каким холодным? Нам было все равно. Мы освободились от одежды, облились теплой водой, смывая глину с лиц и рук, и забурились в парилку, где смогли, наконец, выдохнуть. — Охуенный у меня выдался день рождения, — сказал я некоторое время спустя. Понятия не имею какое. Зубы стучать перестали — уже хорошо. — Я хотел тебе сюрприз сделать, — виновато отозвался с соседнего полка Славка. — Тебе это удалось. — Да блин, не такой сюрприз. — А какой?       Славка зашевелился, сел. Я незаметно скосил на него глаза. Моська смущенная, а в глазах решимость железная. Ну что же. Чему быть, того не миновать. Я медленно потянулся, а потом аккуратно перевернулся на живот. Положил голову на руки. И отвернулся лицом к стене. Если сюрприз… — Макаррррр, — легла на мою спину все еще холодная рука. — М? — Я хотел рассказать тебе историю, приключившуюся с двумя парнями в этом самом месте десять лет назад.       Рука прогулялась по моей спине, остановилась на пояснице, а через секунду к ней добавилась вторая. И они поползли вверх, до плеч и шеи. А потом вниз — медленно-медленно — до поясницы. Притормозили чуток и еще медленнее поползли дальше: ложбинка копчика, полупопия, внутренняя сторона ног. — Рассказать или показать? — уточнил я, урча от удовольствия и вспоминая наш первый раз, который случился именно здесь, в этой самой бане. — Лучше, конечно, показать, — услышал облегченную улыбку в голосе Славки я.       Получил поцелуй в плечо. В шею. В щеку. В висок. В затылок. — Позволишь?       Умоляющий шепот в ухо. Властная рука повернула меня на бок. Широкая ладонь прокралась по груди к шее и подбородку, фиксируя. Язык скользнул по моим губам. — Позволишь, Макар?       Я открыл глаза и посмотрел Славке в лицо. — Позволю.       Он не набросился на меня, не сожрал с потрохами и не взял с особой жестокостью. В какой-то момент я об этом пожалел, потому что сошел с ума от его изощренных ласк и мечтал только об одном: чтобы он перестал меня мучить и засадил мне на всю длину. — Славка… сколько можно… возьми меня уже!       И он взял. Но только после того, как на руках перетащил в отделение для мытья, открыл подарочную коробку, которую прихватил с собой из машины, и отымел меня вынутым из нее небольшим прозрачным членом, смазанным какой-то хитрой анальной смазкой. — Откуда у тебя столько терпения? — простонал я, когда он перестал со мной играться и принялся за дело сам, чертовски развратно поливая меня водой из ковшика.       Туристическая лампа, висящая под потолком, то и дело касалась Славкиной головы, качалась из стороны в сторону и придавала происходящему оттенок сюрреализма, смешивая прошлое и настоящее в пьянящий коктейль узнавания знакомого и незнакомого одновременно. — Когда яйца резинкой перетянуты, еще не то появится, — спустя какое-то время ответил тяжело дышащий Славка. — Никаких резинок! — вывернулся из-под него я.       Усадил на скамью, освободил его причиндалы от всякой ереси, прошвырнулся по ним пальцами в неостановимой ласке и сел на крепкие бедра верхом. Повел задницей, вбирая его в себя глубоко-глубоко. Поймал счастливый стон губами. Задохнулся в стальном объятии и довел обоих до оргазма в считанные минуты. … — Почему ты не сказал мне, что ты — это ты, сразу, как я здесь появился? — спросил я, когда мы перебрались в дом и завалились в постель. — Боялся спугнуть. Знаешь поговорку? Лучше синица в руках, чем журавль в небе, — немедленно обнял меня со спины Славка. — Так я синица или журавль? — сдвинулся в его медвежьих руках чуть вправо я. Приподнял и повернул голову, чтобы увидеть его лицо, получил ласковый поцелуй в губы. — На твоей спине неведомая птица, ты — она и есть. Манишь, с ума сводишь, а в руки не даешься. Сгорю в твоем огне нафиг, что тогда делать будешь? — Воскрешать, наверное, — сказал я, поворачиваясь к Славке лицом. Прихватил его за волосы, посмотрел в глаза жестко. — Но имей в виду, несмотря на все, что с нами случилось, я не верю в любовь, верность и вечность. — Веришь, — заулыбался Славка. Подхватил меня под задницу. — И всегда верил. Все, что происходило в твоей жизни, происходило к лучшему, и я рад, что мы будем жить вместе сейчас, а не годом или десятью раньше. — Почему? — Мы оба любили и теряли, спали с женщинами, вели бизнес, сидели на вершине горы успеха и скатывались вниз. Жизненный опыт — великая вещь, за которую мы дорого заплатили. — Ты о понимании, снисхождении, уважении и умении уступать, прощать и любить всем сердцем? — Да. Мы все это умеем, а потому всё у нас будет замечательно. — Мне бы твою уверенность. — Ни капли не дам, мы ее у Андрея украдем — ее у него через край. — Это точно, — хмыкнул я. — У него всего через край. — Капнешь на него слюной — ему не жить, — нахмурился Славка и жестоко сжал в руке мое правое полупопие. — Капнешь на него слюной — тебе не жить, — не остался в долгу я и прихватил его за самое ценное, которое немедленно увеличилось в размерах. — Вот и договорились, — шумно выдохнул Славка и принялся сводить меня с ума долгими глубокими поцелуями.       Я отвечал, терял мысли и в конце концов растерял все до единой. Будь, что будет. Утопиться от тоски и разочарования в болоте я всегда успею, а вот искупаться в любви и обожании — вряд ли. Надо успевать. А еще надо бдить, оберегать и любить в ответ. Хорошо, что Славка в этом вопросе был полностью со мной согласен. Пы.Сы Слава       Вороны орали. Ветер трепал кроны деревьев. Дождь лил, не переставая, а я стоял перед могилой моей любимой бабули и молчал. Речь готовил. Не знал, как сказать все, что застряло в груди, коротко и ясно. Она не любила, когда я путался в словах и мычал всякую ерунду. — Ладно, начну, пожалуй. Ты, наверное, знаешь, как сильно я злился на тебя за то, что ты была верна слову, которое дала деду Матвею, и за то, что сделала все, чтобы не подпустить меня к Макару. Теперь я понимаю, что ты специально развалила дом и запустила огород. Ты знала, что Макар вернется, и приняла превентивные меры по моему устранению. Но ты поняла меня и приняла таким, какой я есть, подарив свою землю симпатичному гею, которого предложила мне взамен Макара.       Я перевел дух, прислушался, огляделся. Вороны заткнулись. Ветер стих. Дождь прекратился. Отлично, значит, я на верном пути. — Спасибо тебе за Андрея. Он забавный, не в меру позитивный и упертый сукин сын. Я помогу тому, кто занял твое место, получить все, что он пожелает, но мое сердце принадлежит Макару, и этого не изменить никому. Даже тебе! Я сдержал слово, данное вам с дедом Матвеем много лет назад: не прикасаться к нему, пока вы живы. Теперь вы мертвы, а значит, мы с Макаром вольны делать все, что захотим, а хотим мы одного: любить друг друга столько, сколько отмерит нам вселенная.       Шорох крыльев над головой заставил меня закрыть рот, и через мгновение на памятник уселись две птицы: ворон и ворониха. Я склонил голову в приветствии. — Я знал, что вы придете поговорить со мной. — Кар, — передернул крыльями ворон. Переступил с лапы на лапу. Посмотрел на меня недовольно. — КАР! — Ты был неправ, дед, и прекрасно это знаешь. Макар был предназначен мне с самого рождения! — Карр, карр, карр, — насмешливо склонила голову набок ворониха. — Кар!       Разрозненные видения хлынули в мою голову и взорвали мне мозг. …       Осень. Опель Астра у ворот нашего нового дома. Побитая жизнью блондинка. Трехлетняя девочка. Груда вещей. Изумление на лице Макара. — Это твоя дочь. Занимайся ею сам. Счастливый Андрей. …       Лето. Восьмилетний сын на пороге спальни. — Пап, я не могу больше жить с мамой. Можно я поживу у вас?       Макар, накрывшийся одеялом с головой. Счастливый Андрей. Довольная и деловая до ужаса Софья. … — Дети? — опешил я, а потом разозлился так, что словами не передать: — Вы разлучили нас ради того, чтобы мы ваш ведьмачий род продолжили?! Да я вас прибью! — КАР! Карр! — расхохотались мерзкие старикашки и взмыли ввысь, уворачиваясь от камня, которым я в них запустил. — И больше чтоб я вас не видел! — Кар! — Как минимум год, ясно? Я не шучу! Вы меня сами стрелять учили! — Кар. — Вот и договорились. 18.08.2018г