это слово его не лечит, не воскрешает, не дает надежды, не мучит, не убивает, вот ложится оно на новую перевязку, давит жестко, густеет вязко, сдавливает, втирается, выкаляет, неуловимо тает на нежной ранке, кровит под коркой, оставляя гадкий привкус вопроса «выживу ли я, доктор?» — и прижигает.
Эмили вертит головой, пытаясь рассмотреть все вокруг себя. Посередине операционной раскинулась огромная конструкция из пластика и стали, мигающая всеми цветами радуги и постоянно издающая противный, резкий писк. Эмили вспоминает: кажется, в учебнике это сооружение называлось моноплановой ангиографической системой и было изображено гораздо проще, чем в жизни. Джонсон почти слышит рекламные слоганы в своей голове: шесть квадратных экранов, рентгеновская трубка, место для пациента — новейшее оборудование позволяет проникать в самые сложные зоны мозга. На кровати с подвижной ножкой уже лежит девушка — пока еще в состоянии наркоза, и вокруг нее на своем высоком стуле с колесиками порхает-щебечет анестезиолог (Райли успевает шепнуть на ухо Эмили, что того зовут Дилан). Около него еще одна пара экранов — на передвижном штативе; большая клавиатура, похожая на компьютерную, и целая охапка проводов. Все вокруг Эмили обернуто в стерильную пленку: огромных размеров микроскоп, с которым возится Кларк; хирургическая этажерка, у которой стоит медсестра; и даже стул анестезиолога. Мужчина, сидящий на нем, разговаривает так громко, что его голос эхом отскакивает от стен: — Да ты посмотри! — восхищенно кричит он, трогая ножку микроскопа. — Это ж «Лейка»! С ней даже делать ничего не нужно, только пялься да получай удовольствие! Моя девочка, — с нежностью добавляет Дилан, похлопывая пластик. Кларк вздергивает бровь. — Ты так же отзывался о предыдущей, Кемп, — язвительно замечает она. — Тю, — обижается он. — Та не была такой изящной и глубокой, словно… — Не продолжай. — Кларк подходит к столику с инструментами. — Что ты мне тут выложил? Зачем мне это? Я убью тебя! — А это не я, — машет руками Дилан. — Это новая медсестричка, которую Эндрю привел. С большими сиськами! — громко шепчет он, показывая на стоящую поодаль девушку. — И маленьким мозгом. Мне половина из этого не нужна. — Эмили почти чувствует, как Кларк поджимает губы. — Я не собираюсь делать пункцию. И почему нельзя было разделить это на два столика?.. — Напомнить, чтобы ты ее уволила? — раздается голос Райли. — Подумаю. — Кларк подходит к пациенту. — Мы готовы?.. Тогда начали. Вспыхивают бестеневые лампы, яркий белый свет заливает операционную, превращая ее в подобие Чистилища. Через минуту раздается щелчок, и обмотанная пленкой док-станция с вставленным в нее iPhone начинает воспроизводить ненавязчивую музыку. От Эмили отмахиваются, велев ей не мешать и стоять в углу; и та, забившись на стул в самом конце операционной, не сводит глаз с хирургов и экранов: на них сейчас появилось изображение выбритого затылка пациента. Эмили плохо видит происходящее, но отчетливо слышит, как Дилан радостно сообщает, что можно вскрывать. — Начинаю трепанацию, — сообщает Райли. Кларк, стоящая по другую сторону от пациента, зевает под маской. Экраны показывают каждое движение: вот хирург осторожно обрезает небольшой полукруг, похожий на подкову; ставит скобы с двух сторон кожи, закрепляет их; Кларк скальпелем проводит внутри, осторожно отделяя ткани от кости; операционная медсестра моментально сушит. Кларк рассекает надкостницу, ждет, пока Гилмор сделает несколько отверстий, и затем осторожно отслаивает ненужную часть. Раздается тихое жужжание: небольшая пила аккуратно проходится между отверстий, оставляя нетронутым только одно — в этом месте костный лоскут, который они отслаивали ранее, будет связан с черепом посредством еще не удаленной надкостницы. Каждое движение, каждый миллиметр, каждый следующий шаг выверены до мелочей; ювелирная точность, с которой Гилмор проводит трепанацию, заставляет спину Эмили покрыться мурашками. А доктору весело. — Я достиг… — начинает Райли. — …дна, — заканчивает за него Дилан. — Иди ты!.. Рассекаю твердую оболочку… Отлично. Все, твой выход. Что делает Кларк дальше, для Эмили остается загадкой: она видит, как две тонкие проволочки на больших ручках скачут внутри головы пациента туда-сюда; слышит незнакомые слова и одобрительные восклицания Гилмора: — О, как славненько… Вижу, у тебя было отличное утро! — Это ты на основании чего решил? — Кларк кидает в кюветку зажим и сразу же ставит новый. — Так Мосс сегодня в ночную. — Мосс что-то зачастил в ночные. Кто его вообще туда пускает? — Он сам себе хозяин. — Райли пожимает плечами. — Дай нам увеличение четвертого квадрата… — Ну, — Кларк откладывает в сторону инструмент, — это его выбор. В конце концов, мы с тобой не на приемке, чтобы жаловаться. — Так и он ночью не на приемке. — Хирург отодвигает ткани в сторону. — Пока опухолей не вижу, что и требовалось доказать. — Пусть делает, что хочет. Лишь бы тут не появлялся, — кривится Кларк. — Именно, — соглашается Райли. — Дэвис, кстати, попросил отгул на субботу. Дочь балет танцует. — Тоже хорошо. — Кларк вновь берется за тонкие металлические проволочки. — Может, и мне отгул взять, а, Рай? — Вздох. — Сходить в оперу, посмотреть мир вокруг… О, а вот и вырезанный кусок, — объявляет нейрохирург. — Херово вырезанный, — добавляет она. — Тут бы почистить все. — Некроза нет? — Райли сам подводит небольшую трубку-вытяжку к участку. — Не видно пока. — Кларк смотрит в монитор, пока ее руки двигаются. — Зато вижу воспаление, третий квадрат; перекинулось на четвертый, пошло на диагональную. Можно подлечить, а можно вырезать. Что думаешь? — Режь уже, — машет рукой хирург. — Раз оно ушло. — Ну, будите тогда. Дилан удовлетворенно хмыкает. Щелкают кнопки; мерцают цифры на экране, раздается писк; анестезиолог начинает отсчет: десять, девять… Кларк подводит к глазам микроскоп — тот самый, который она калибровала — и опускает оптику обратно на глаза. — Четыре, три, два… Эмили вскакивает со стула; одна из медсестер приподнимает синюю шторку, скрывающую основную часть тела пациента. Джонсон видит, как девушка раскрывает сухие губы и как-то странно, на выдохе, тоненько тянет «А-а-а». — Мы дышим, мы в норме, — говорит Дилан. — Ну-ка, мисс, давайте, правую ручку чуть приподняли… Хорошо! Теперь левую… А теперь ножку согнули, вот так, умница!.. Сейчас с вами поговорит ваша медсестра, так что постарайтесь ответить на все ее вопросы, ладненько? Отлично. — Он потирает руки. — Она в вашем распоряжении! Кислородную маску не снимайте. — Берем участки на двадцати пяти, — командует Кларк. — Рай, готовься… Можете начинать, Джонсон. Эмили вмиг забывает все, что так долго пыталась продумать, и выдает позорное: — Как дела? Если бы Кларк могла остановить свой инструмент, она бы сделала это сразу же; но уже слишком поздно; поэтому она только шипит сквозь зубы что-то похожее на «безмозглая девица» и замолкает. — Все окей, — раздается слабый голос пациентки. — Я ничего не чувствую. — Вот и славно, — улыбается Эмили. — Не шевелитесь. Очередная глупость: голова девушки зафиксирована настолько сильно, что, даже если кровать начнет скакать родео, в черепной коробке ничего не дрогнет. Сквозь бесконечные гудки напряжения Эмили задает вопросы: какого цвета небо; что сейчас чувствует; где они находятся; просит назвать свое имя и примерное время. Кларк и Гилмор работают быстро, почти не переговариваясь; стучат инструменты; едва слышно жужжит микроскоп. Наконец, раздается шипение — это Кларк в прямом смысле сваривает вместе поврежденные ткани. — Все, засыпаем. У нас легкое повреждение кортикальной терминали лобного косого пучка. На затылочной доле поражений нет. Скорее всего, зрительный перекрест цел, но я не могу до него добраться. Лучистость Грациоле сильно повреждена, как будто ее кто-то посередине покромсал. Больше ничего не вижу. Ни опухолей, ни патологий, ни гематом. Нет реакции на низкие частоты… Все, я сняла данные, — наконец выдыхает Кларк. — Черт! — С глухим звуком на пол падает инструмент. — Дайте новый «краник»!.. Кейт, ты там уснула? Кейт?.. Эмили делает шаг, но не успевает — та самая медсестра, что суетилась у хирургического стола, тихонечко сползает по стеклянной перегородке; то ли от вида крови, то ли от духоты ее глаза закатываются, и она падает в обморок. Джонсон с долю секунды смотрит на распластавшееся на полу тело, а потом берет со стоящего у стены подноса корнцанг Коллина и подает его Кларк. Ее действия не занимают и трех секунд — словно в танце: шаг, поворот, отшаг; Кларк быстро цепляет нужную ткань, Гилмор неодобрительно фыркает. — Пусть валяется. — Дилан стучит по клавишам. — Потом попросим уборщиков прибрать. — Чертовы медсестры, — цедит сквозь зубы Кларк. — Одни проблемы. Почему я не могу взять еще одного хирурга? — Потому что у нас их нет?.. — Крона мне! — командует нейрохирург. — Давай собирать ее обратно… О чем это мы?.. А, так вот. Можно взять какого-нибудь толкового на подработку. А это, — она показывает кончиком иглы на Кейт, — как вообще это сюда приняли? — Ты забыла уточнить, как она продержалась половину операции… Все, закрываю. — Я подумаю об этом после. — Кларк закатывает глаза. — После операции? — После ее увольнения. Джонсон, что ты там копаешься?..*
Эмили идет по коридору, и внутри у нее все клокочет. Пальцы сжимают конверт: свежие рентгеновские снимки, похожие на карту метро, нужно отнести Хиггинсу, а потом еще отдать несколько папок Мел и, возможно, вновь отправиться в привычную рутину. Рутина. Когда она стала называть свою обычную работу рутинной? Наверное, в тот момент, когда впервые вошла в операционную, ощутила запах стерильности, металла и тонкий, едва уловимый аромат парфюма доктора Гилмора. Мел всегда говорила: здесь не выпрямить спину, стены узкие, потолок низкий; как захочешь подняться — так сразу и расшибешь лоб; забудьте об операциях, именных формах, помощи в хирургии: это не наше отделение, не моя забота, не ваше будущее. Подпирайте теменем потолок да идите работать, согнувшись. Они ведь все одинаковые — девочки, что не пошли учиться дальше; бросили, оставили, не смогли попасть в высшую касту, на следующую ступень. Им не стать операционными медсестрами, не превратиться в интернов, не доработаться до старших. Всю жизнь — таскай пациентов, вози на уколы, ставь капельницы; а о большем даже думать не смей. Здесь кругом снег, и дороги замело. Не найти пути. А теперь Эмили в операционной. Это словно достать с неба солнце и положить его в карман: и греет, и жжет, и сияет, и никуда не спрятаться и не деться. Пусть это просто передача инструментов из рук в руки, пусть; это тоже важно; Ребекка умрет от зависти!.. Но она не расскажет: о солнцах в карманах не рассказывают, их берегут и хранят, не позволяют запылиться. Это только ее, заслуженное; и оно будет напоминать об этом дне. И о ее собственной важности. Эмили уверенно шагает по коридору, и солнце греет ее карман.*
— Послушай, Лори. — Райли Гилмор придерживает нейрохирурга за рукав. — Я тебе зуб даю, что тут что-то не так. — Это просто обморок, — отмахивается Кларк. — Найдем другую. — Она Мосса! — Боже, Райли. — Женщина смеется. — Ты во всем видишь вселенский заговор? Она просто маленькая девочка, не привыкшая к виду крови. Мосс, конечно, сволочь, но не настолько. — Мне это все не нравится, — гнет свою линию Гилмор. — Так не должно было случиться. — Но случилось же. — Она резко останавливается у кофейного автомата. — Есть мелочь? Райли роется в карманах джинсов и выуживает несколько монет, и круглые серебряные фунты исчезают в руках Кларк быстрее, чем карты у фокусника. — Ты как моя жена, — бормочет он. — Тоже забираешь все деньги. — Ты ж разведен! — Монеты со звоном падают в автомат. — Дык потому и развелся. — Гилмор опирается плечом о стену. — Ты пойдешь к Рэю за заменой? — Пха! — Кларк достает пластиковый стаканчик. — Нет уж, я лучше сама кого-нибудь подберу. — Ты прям весь персонал знаешь. — Райли едва удерживается от подколки. — Попроси Хармона, он отправит к тебе кого-нибудь… нормального. Женщина фыркает. — Я не сумасшедшая просить Джеймса о таком. От его интернов одни неприятности. Нет, — она задумчиво размешивает кофе, — тут нужен кто-то другой. Более… свежий? Без всех этих пафосных буковок после имени, ну, ты понимаешь меня. И кто-то, кого бы мы знали. — Таких не бывает. — Гилмор вытаскивает пачку сигарет из внутреннего кармана, грустно смотрит на нее и прячет обратно. — Ты любишь буковки. Кларк молчит с минуту, а потом задумчиво произносит: — Слушай, кажется, я знаю.