Такой же, как все

Так же, как все, ты подвергался искушениям, не мог устоять и терял веру в себя, так же, как все. По вере твоей тебе дано будет. Послание к Коринфянам глава Первая 10-13

В пути Криденса рвало не переставая. Корабль подбрасывало на волнах, шатало, каюта ходила ходуном то вверх, то вниз. «Ничего, это все волны, — говорил мистер Скамандер, — так всегда бывает в первый раз, тем более с неискушенными домоседами». Но Криденс знал, что все не совсем так. Его болезнь не имела ничего общего с морской качкой. Виной всему была та штука внутри него. Она мучила вспышками ярости и пыталась вырваться наружу. Это была не болезнь, это была агония дикого зверя, которого увозили прочь от его логова. Это была борьба за жизнь, которую Тварь вела изнутри, раскачивая владельцу здоровье и нервы. Криденса выворачивало наизнанку чем-то очень похожим на смолу, во рту было вязко, и вся еда имела привкус резины. Он перестал выходить из каюты, мостился калачиком на узкой койке, не решаясь далеко отойти от туалета. Когда непотопляемая громада железа и дерева вошла, наконец, в доки огромного города, который мистер Скамандер назвал Манчестером, Криденс выбрался на подгибающихся, как у жеребенка, ногах взглянуть в серые бельма здешнего неба. Неужели все? И почувствовал себя не то чтобы заново родившимся, но сбросившим кожу уж точно. На берегу у Криденса разбежались глаза. Шум, толчея и неразбериха. Все было немного похожим на Нью-Йорк, только чуть-чуть обшарпаннее, диковиннее, таинственнее. Люди говорили вроде бы понятно, но Криденса смущали гласные. Местные произносили их на свой манер, заковыристо. А еще приветствия. При встрече почти сразу интересовались погодой и начинали говорить о пятичасовом чае. Какой во всем этом был смысл Криденс не понимал совершенно. *** Сразу по выходу из лондонского поезда мистер Скамандер завел его в магазинчик в одном из привокзальных закоулков и представил невзрачному старичку. Тот вроде бы занимался печатью, переплетом и продажей книг. — Это Криденс, господин Лионхарт, — сказал мистер Скамандер. — Он знаком с распространением печатной продукции. А еще он быстро учится. Господин Лионхарт, он же по совместительству владелец магазина, рассматривал их обоих долго и педантично из-под массивных, выгнутых дугой, седых бровей. Брови эти напомнили Криденсу о рыхлом мартовском снеге на подоконниках и об арочных проемах в церкви. — У вас ведь всегда столько дел, и на все не хватает рук, — не унимался мистер Скамандер. — Вы ведь не откажетесь от помощи? Любой помощи? Да? *** — С вашей стороны это было великодушно, — начал разговор Криденс. Время было обеденное, и он осторожно скармливал Пикетту сушеную мокрицу, стараясь, чтобы тот не прихватил вместе с мокрицей кончики пальцев. — Помочь. Мне. Мистер Скамандер покосился на него с другого конца стола так, словно на мгновение пришел в сильное волнение от слов Криденса, потом снова склонил голову над тарелкой, и его рот скривила ироничная насмешка: — Не смог оставить тебя там, — ответил он порывисто и как-то стушевавшись. — Одной ногой в могиле, так сказать. *** Мистер Лионхарт устроил его над типографией, в пустующей квартире на четвертом этаже по адресу Косой Переулок 18а. Аренда стоила недорого, и мистер Лионхарт вычитал ее сразу из зарплаты. Квартирка была маленькая и пыльная, но сам факт отдельного жилья приводил Криденса в неописуемый восторг. Все свободное время он без устали кружил между спальней и залом, переставляя с места на места нехитрую утварь, наслаждаясь своими личными владениями. В магазине подержанных вещей он купил будильник, который разговаривал на девятнадцати языках и подражал пению всех существующих птиц, как обычных, так и магических. Криденсу надо было только выбрать и установить подходящую под настроение опцию. Он отвел будильнику почетное место на прикроватной тумбочке, рядом с подарком мистера Скамандера — книгой заклинаний исцеления, которую ему еще предстояло открыть. Но позже. А еще и мистер Лионхарт и мистер Скамандер всякий раз убеждали его пойти в магазин и подобрать палочку, хотя бы примериться к одной из них. Но Криденс удачно находил отговорки. Всегда. *** Его по-прежнему преследовали ночные кошмары. В них он терял себя, его распускали на нити, как легкое штапельное полотно, разрывали по швам, будто он не человек, а чужой вышедший из моды костюм. В них он тонул в пустоте. Он просыпался с ядовитым привкусом желчи во рту, покрытый с ног до головы холодной пленкой липкого страха. Но была в этих кошмарах некая болезненная притягательность: быть сожженным в прах, низведенным в ничто, знать, как будет выглядеть мир в самом конце, чувствовать умиротворение небытия. И все ради того, чтобы снова воплотиться в узком проходе между домами на Нижнем Манхэттене, дрожащим и нагим, несчастным и напуганным. Криденс сделал из кошмаров один простой вывод. Похоже, что приехав в Лондон, он не избавился от Твари внутри: она так и идет за ним полуденной тенью, заползает паразитом в голову по ночам. Разбуженный ей, Криденс тянул руку из-под одеяла и бил по кнопке будильника — ему нужен был звук, любой звук, хоть какой-нибудь звук, чтобы заглушить жадную пустоту в сердце. *** Спустя полтора месяца после прибытия в Лондон, на его подоконник приземлилась огромная черная птица с гофрированным воротником из перьев вокруг головы. Ее клюв настукивал по стеклу барабанную дробь до тех пор, пока Криденс не додумался слезть с кровати, открыть окно и впустить птицу в спальню. Она вальяжно устроилась на тумбочке — будильник ей был не помеха — и разжала когти. На одеяло вывалился тугой рулон, перетянутый черной ниткой. Бумага не внушала доверия: ломкая и слишком тонкая на вид. Криденс нерешительно взял свиток в руки. Ни ночной мороси, ни отметин от когтей. Наверняка заговоренный. Криденс, подумав, осторожно разорвал нитку и развернул послание. Птица сдержанно выдавила из себя «Хоо-Хоо», пересела на подоконник и, утопив голову в роскошном жабо, начала чиститься. Криденс прочитал вслух короткую записку: «Дорогой мальчик. Надеюсь, что это поможет». Ниже стоял адрес, нанесенный на пергамент аккуратным росчерком в готическом стиле. Криденс провел по буквам пальцем, почувствовал, как нечто темное и первобытное заинтересованно подняло голову где-то между четвертым и пятым ребром. Когда поднял от бумаги глаза, в комнате уже никого не было. *** — Мистер Скамандер, а у Вас есть карта Лондона? — спросил Криденс, низко склонившись над типографскими гранками. Корректура ему была все еще в новинку. — Мне бы хотелось… хотелось побродить по городу. Мистер Скамандер посмотрел на него, слегка сдвинув брови к переносице. Как на что-то не от мира сего, неожиданно появившееся и готовое исчезнуть в любой момент, удивительное и неуловимое. Криденс отвел глаза в противоположный угол комнаты, там господин Лионхарт боролся с блоками набранного текста, пытаясь украсить грубо сработанные буквы пафосными завитушками. «G» и «R» не хотели подчиняться, постоянно переворачивались, менялись местами и выбивались из строки. — Можно не ходить, можно сразу аппарировать, могу помочь с этим, хочешь? — осторожно предложил мистер Скамандер. — Я бы ногами… — Записка, засунутая в задний карман штанов, прожигала кожу через несколько слоев материи и напоминала ему о грехе. Как же легко снова начать лгать. Криденс презирал себя. — Я люблю ходить. *** Он унес выданную мистером Скамандером карту к себе. Развернул ее на полу. Записку положил рядом. Сел по-турецки, достал перо, взятое в типографии. Аккуратно обвел на карте место, где, по словам мистера Скамандера, находился его дом в Косом Переулке. Около двадцати минут старательно водил пальцем по сетке, сплетенной из улиц, переулков и площадей. Проверял поворот за поротом, название за названием. До тех пор, пока не нашел искомую цепочку из букв H-a-n-b-u-r-y-S-t-r-e-e-t, и номер «двадцать восемь». Обвел и это место на карте. Прочертил между двумя извилистую линию — очень старался, чтобы рука не дрожала, а линия получилась пожирнее. Получилось совсем не так. Но зато теперь стало понятно, как добираться. Обязательно по широким улицам, чтобы не сбиться с пути. Черная линия поведет его вправо, вдоль изгиба широкой реки, потом слегка наискосок к большому собору, помеченному на карте, как собор Святого Павла. Криденс прикрывает глаза и вспоминает. Часовня Святого Павла была и у него дома, в Нью-Йорке, между улицами Визи и Фултоном. С треугольным портиком из грязного сланца, с уходящей в небо колокольней. Там перед центральным входом стояла статуя Павла в сутане и с мечом. Святой все время выглядывал что-то ниже по улице своими невидящими глазами, а Ма, если ноги случайно приносили их семейство на ступени часовни, всякий раз подчеркнуто плевала в сторону статуи и, заодно, Апостольской епископальной Церкви. Криденс отложил перо и пошарил рукой под матрасом. Медленно вытащил цепочку и кулон, осторожно положил на край карты, чтобы не дай бог не коснуться греховного символа на металле голыми пальцами. Подумал, что перед тем как отправится на поиски, обязательно обернет кулон в какую-нибудь тряпицу, хотя бы в носовой платок. Когда лег в постель, свечи еще не до конца прогорели. От них вверх тянулся едкий дым, и Кридесу показалось, что его тело тоже черным дымом потянулось по улицам Лондона к неизвестному дому номер двадцать восемь, погружая все на своем пути в ослепительную тьму. *** У него не было ни карманных, ни наручных часов. В результате, он даже не мог точно сказать, сколько времени занял весь путь. Но, судя по положению солнца, которое висело красным шаром над горизонтом, когда сворачивал на Хэнбери-Стрит, получалось, что на все про все у него ушел час, может полтора, или что-то около того. Кулон тяжело оттягивал карман. Он завернул его в свой единственный накрахмаленный носовой платок. Мистер Скамандер вручил ему его на корабле в тот момент, когда Криденсу стало первый раз плохо. В руках у мистера Скамандера платок был кипельно-белый. Теперь же на нем можно было разглядеть следы типографской краски, он слегка пожелтел и потерся на сгибах. Но Криденс все еще считал его роскошным. По мере приближения к обведенному на карте месту, Криденс чувствовал, как кулон под платком становится все тяжелее, заставляет двигаться быстрее. Криденс повиновался, ускорил шаг, почти побежал, под пиджаком заструился пот, волоски на теле встали дыбом, внутри будто пробудилось какое-то животное чувство, сжало сердце непонятным предчувствием. То, что на карте называлось Спитлфилдз, на деле оказалось узкой улочкой с прилепленными друг к другу коттеджами из красного кирпича. Дома заканчивались у сортировочной станции. Место казалось заброшенным, почти помоечным. Большинство магазинов было или закрыто, или завешено рогожей. Гурьба чумазых ребятишек глазела на него, жалась к обочинам или гоняла вдоль домов, шлепая босыми ногами. Парочка трудяг с обветренными лицами и несколько прачек обсуждали случайных прохожих, стоя в дверных проемах. Их акцент показался Криденсу еще более чудовищным, чем тот, к которому он уже успел привыкнуть в типографии. Криденс заметил, что прачки без устали и нескончаемое количество раз вытирали и вытирали свои заскорузлые руки о выцветшие передники. Движения их были одинаковыми и монотонными. Словно они все вместе совершали ритуал или читали молитву, смысл которой от Криденса ускользал. Засмотревшись, в середине улицы он налетел на тележку старьевщика, полную гороха и подержанной кухонной утвари, торговец что-то пробормотал себе под нос. Мимо прошла монашка в рясе с фалдами, расходящимися в разные стороны наподобие ласточкиного хвоста, и скрылась за углом здания с деревянным крестом на крыше. Криденс повертел головой. Вся эта нищета напоминала ему жмущиеся друг к другу дома и тротуарную брусчатку Орчард-Стрит, ее рыночки, идущие вдоль Канала и упирающиеся в лабиринт нижнего Хьюстона. Там люди брали его листовки с откровенным безразличием, там грядущее мировое зло ни у кого не вызывало абсолютно никакой тревоги, потому что у тех прохожих, наверное, никогда не было ни близких, ни дорогих им людей, тех, кого они хотели бы от этого зла защитить. Дом номер двадцать восемь стоял в середине квартала, насчитывал три этажа и отличался от прочих строений наличием небольшой веранды из когда-то светлого кирпича. Со временем кирпич потемнел от паровозного дыма и мазута. Криденс поднял глаза на окна. Все они показались ему одинаково грязными и темными. Ни из одной трубы не шел дым. Криденс в нерешительности остановился перед крыльцом и поднес руку к шляпе. Приготовился. Теперь он мог в любой момент снять ее для приветствия. Хотя он не был до конца уверен, что когда… что если дверь окажется незапертой, он найдет в себе силы переступить через порог. Вся эта ситуация с запиской не вызывала у него никакого доверия. Его поступок вдруг начал казаться глупым. Взбрело же в голову отправиться одному в другой конец города, никого не предупредив. А что, если это очередная ловушка, или новое тяжкое испытание, к которому он совершенно не готов? — Вам кого? От звука этого голоса Криденса развернуло на каблуках, сердце заколотилось так, словно решило выбить пару ребер или, в крайнем случае, выскочить через горло. ОН. Он выглядел как-то не так. Не так как в Нью-Йорке. Неопрятная одежда. Заросшее щетиной лицо. Черные брюки, серый жилет, темно-синий пиджак явно с чужого плеча. Все плохо сочеталось и странно сидело. Круги под глазами стали еще темнее, но теперь они свидетельствовали о постоянном недосыпе и предельной усталости, а не подчеркивали красивые глубоко посаженные глаза. Волосы на висках отросли и смягчили черты его лица. Стрижка больше не выглядела ультрамодной и не позволяла щеголять импозантной сединой у висков. В одной руке он держал коричневый бумажный пакет, сминая края. — Мистер Грейвс? — спросил Криденс, когда к нему вернулся дар речи, — Мистер Персиваль Грейвс? — Все верно, — ответил он. — А ты кто нахрен такой?