Dammi le ali di fuoco

Пятнадцать лет назад

Особняк Мобричи был погружен во тьму, что было довольно странно для человека, не осведомлённого о жизни в доме и не бывавшего в нем, но для тех, кто был в курсе дела, эта темнота была довольно привычна. Все, кто состоял в семье Россо Респиро, прекрасно знали, что ровно за три часа до полуночи в канун Рождества, дон Карло погружал свой дом во тьму и исповедовался своему духовнику. Устаревшая формальность, но это помогало ему сохранять душевное равновесие, в то время, пока его сыновья вспарывали брюхо очередному врагу Семьи. Так происходило каждый год, исповедь принимал один и тот же священник, так что конфиденциальность была проверена временем и подкрепленная изрядной суммой, чтобы у святого отца не возникло желания болтать направо и налево. Но в этом году процедура была несколько ускорена, поскольку Карло хотел больше времени провести с семьей, пока она снова не расползлась по разным уголкам Италии. Катарина ненавидела родной особняк, потому что чувствовала себя в нем, как птица в клетке. К тому же нередко молчаливые стены дома видели, как с ней унизительно обращается мать или пытается укусить младший брат, но все это скрывалось под маской успешной семьи, которая служила примером для остальных. Жаловаться отцу было бессмысленно, потому что он постоянно в делах группировки и про родную семью вспоминает только по праздникам. А старшие братья… им говорить подобное было опасно, потому что неизвестно, как бы они на это реагировали. Особенно Фабрицио, ее замечательный, но слишком радикальный в плане действия, брат, который в легкую мог спустить шкуру живьем с любого ее обидчика. А этого, как бы ей ни трепали нервы, Катарина не могла допустить, потому что понимала, какие могут быть последствия. Но сегодня ее оставили в покое, потому что в особняке были Ангелы Фабрицио, которые явно бездействовать не будут, если заметят кровоподтеки на ее теле и лице. Поэтому сейчас она слонялась по дому, словно призрак, и ожидала, когда отец закончит свою исповедь. Проходя по третьему этажу, Катарина невольно замедлила шаг, потому что увидела свет от камина в одной из комнат, которые отвели для генералов Фабрицио. Повинуясь неясной тяге, девушка прошла по коридору и заглянула в приоткрытую дверь, стараясь привыкнуть к вспышкам пламени после кромешной тьмы. Возле камина она заметила темную фигуру человека, но потом, присмотревшись повнимательней, она узнала Рафаэля. Его скуластое лицо и пронзительные, но прохладные, глаза не с чем не перепутаешь. Огонь отражался в сине-зеленных омутах, придавая им какое-то бесовское выражение, но не было такого ощущения, что парень сейчас накинется, словно дикий зверь. Казалось у него свой личный диалог с огнем, который не понять другим. Он игрался с ним, когда позволял лизать кончики своих пальцев огненным языком, когда буквально перекатывал пламя у себя в ладони и, казалось, совсем не боялся ожогов. Эти манипуляции настолько заворожили девушку, что она не сразу поняла, что его острый взгляд уже несколько минут изучает ее лицо. — Катарина, — негромко и совсем без напряжения проговорил Рафаэль, привлекая к себе внимание, — что-то случилось? Почему ты не с остальными? Девушка отмерла и тут же болезненно поморщилась, нагло входя в комнату и прикрывая за собой дверь. — Сани и Фабри заняты подготовкой отправки груза в Турин, а сидеть в кругу старых клуш и выслушивать о том, какая я никчемная, у меня желания нет, — ворчливо проговорила она и присела с другой стороны, протягивая руки к пламени. — Можно, я побуду с тобой? Просто устала уже по дому бродить, ощущение, будто в склепе. — Замерзла? — в свою очередь поинтересовался Лавито, замечая, как девушка передергивает плечами и сильнее придвигается ко огню. Ощущение тепла снаружи и внутреннего холода внутри вызывает диссонанс и желание растопить этот лед. Слегка коснувшись ее руки, Рафаэль закатил глаза, чувствуя ее холодность, и поднялся на ноги, хватая с кресла плед. — И который час ты уже бродишь по дому? Катарина ничего не ответила, лишь сильнее закуталась в одеяло, носом зарываясь в мягкую материю. — Я не хотела, чтобы меня нашли, — спустя пару минут молчания, проговорила она и посмотрела на сидящего рядом парня, — это так по-детски, да? Пытаться сбежать от проблем, а не решать их. Рафаэль вздохнул, устремив свой взгляд в огонь. — Детка, тебе всего восемнадцать лет, и это нормально, бояться решать проблемы, которые, неизвестно какие последствия несут за собой. — Но не для Мобричи, — едко отозвалась девушка и закрыла глаза, ощущая горечь внутри, — иногда я задаюсь вопросом, что со мной будет через десять лет, если сейчас я позволяю им… Катарина резко замолчала, сжимая пальцы на пледе до побелевших костяшек, словно очнувшись от транса. Она ведь не планировала рассказывать ему о мыслях, терзавших ее уже несколько лет подряд, он ведь — даже не ее друг, а все равно, внутри теплится ощущение, что сейчас она может рассказать ему все, и он поймет. Потому что взрослее и опытней, потому что знает, какова жизнь за пределами особняка и в мире, потому что привык контролировать каждое свое действие. Есть ли ему дело до ее забот? Наверняка нет, но он не прерывает, терпеливо ждет продолжения, словно подсознательно зная, насколько это важно для нее — быть услышанной. — Я боюсь, что они меня растопчут своими ударами, — едва слышно проговорила она, зарывшись носом в ткань пледа и прикрыв глаза, — каждый раз… я терплю, иногда это невыносимо, но я терплю, потому что Мобричи не могут позволить так легко раздавить себя, но умом понимаю, что еще немного — и я просто взорвусь и попрошу охранников пустить мне пулю в лоб. Я устала терпеть, понимаешь? Я устала делать вид, что все хорошо и прекрасно, потому что на самом деле это — ад, а не жизнь. Я скрываю синяки и ссадины под косметикой, но вдруг кто-то заметит их, вдруг кто-то поймёт, и тогда все взлетит на воздух. Сани, Фабри… они ведь сорвутся с полуоборота, как только узнают о побоях и начнут искать виновных. А как я могу выдать мать и брата? Да, они заслужили кару, но, черт… не от них же! Боги… — Катарина обреченно застонала и закусила губу от досады. — Зачем я тебе это все говорю? Ты ведь даже — не мой друг, чтобы выслушивать подобное нытье… — Верно, я — не твой друг, — низко произнес Рафаэль, чем заставил девушку горько кивнуть, а затем удивленно вскинуть голову вверх, когда добавил: — я — Ангел Фабрицио и всех его близких. А кто ему ближе, если не ты? Это сильнее любой дружбы и пустых слов. Если ты позволишь, я буду иногда выслушивать тебя, чтобы это дерьмо не копилось внутри. А Марко мы с Михаэлем начистим морду завтра же, и больше он тебя и пальцем не тронет. Катарина горько улыбнулась и склонила голову на бок, смотря на него из-под полуопущенных век. — А что ты скажешь Фабрицио, если он спросит — а он обязательно спросит — почему вы избили Марко? Рафаэль хищно усмехнулся и в свете пламени его усмешка вышла пугающе-привлекательной одновременно, как и взгляд сверкающих темных глаз. — А кто сказал, что ему необходимо это знать? — он фыркнул и перевел взгляд на огонь, слегка проведя языком по нижней губе. — Это может быть чревато, но, думаю, твое спокойствие этого стоит. Как и его нормальное душевное состояние. Насчет донны… ооох, я бы с удовольствием покрошил бы ее на кусочки, но нужно соблюдать правила. Хоть я от этого не в восторге, потому что вижу ее гнилую душонку, но без прямых доказательств мы не имеем права ничего делать. А если раскрывать подробности, то это может сказаться на тебе и не самым лучшим образом. Катарина внезапно усмехнулась и покачала головой, удивленная его словами. — Поразительный ты человек, Рафаэль, — задумчиво проговорила она и легко улыбнулась, но в ее улыбке проскользила горечь, — у тебя свои приоритеты, и все равно, ты поступаешь так, как правильно, и плевать, что зачастую это «правильно» может стоит кому-то жизни. Но ради моей защиты и спокойствия Фабри ты готов поступиться своими принципами. Ты ведь предан ему до гроба, но все равно согласен обманывать его, чтобы сохранить жизни тех, кто тебя бесит и вызывает желание разорвать на кусочки. Это удивительно. Рафаэль криво усмехнулся и пожал плечами, вновь начиная играть пальцами с языками пламени. И вновь Катарина зависла на его движениях, стараясь отследить, касается ли огонь кожи ладоней или нет, но так и не смогла понять, потому что переключилась на лицо парня. Оно было вдохновленным и расслабленным одновременно, словно они говорили не о способах расправы над ее обидчиками, а рассуждали об возвышенных вещах. — Детка… — тягуче выдохнул он и лукаво улыбнулся, сверкнув глазами, — не всегда нужно и можно убивать тех, кто тебя бесит. Я это понимаю и принимаю. Понятие преданности… Это сложный вопрос. Да, я готов обмануть Фабрицио, чтобы сохранить его равновесие, но действовать за его спиной… Это неприемлемо даже для меня. У меня чисто нет права на это. — И уж конечно, тебя слишком сильно волнует твой статус Десницы, чтобы так необдуманно рисковать? — с легким ядом улыбнулась Катарина, склоняя голову на бок и пристально смотря ему в лицо. Рафаэль мрачно хохотнул и вдруг приблизился к ней почти впритык, ощутив рваный вздох на своих губах. — Катарина, не рискуй пока что кусать тех, кого до конца не знаешь, а то может случиться и так, что этот «кто-то» проглотит тебя целиком, — вкрадчиво проговорил он и провел пальцами по чуть покрасневшей щеке девушки, — и я не настолько скурвенный внутри, чтобы из-за страха потерять свою должность, прогибаться под обстоятельства. И я не отказываюсь выпотрошить твоего ненаглядного Марко, просто сейчас не то время и не тот случай, чтобы так действовать. — Хорошо, подождем до того момента, пока он будет считать кулаками мои ребра или дойдет до изнасилования, — саркастично фыркнула девушка, за едкостью скрыв свою горечь, и невольно вздрогнула, когда заметила, как сузились глаза парня в выражении холодной ярости. — Будем надеяться, что до этого он не дойдет, а то как-то не хочется ему кости живьем вырывать, — сквозь зубы процедил Рафаэль и оскалился, — мороки слишком много потом. Кровь вытирать, куски мяса вывозить, следы уничтожать… — А если не тратить время на это, а просто его сжечь ко всем чертям?.. — нисколько не испугавшись описанной Лавито картины, задумчиво проговорила Катарина и посмотрела в горящее пламя камина. — Тогда и крови, и костей, и мяса не останется, будет только пепел. Рафаэль удивленно вскинул брови, не ожидавший, что девушка предложит такую расправу, тем более таким будничным тоном, но почти сразу скрыл этот факт и сыто улыбнулся, хмыкнув. — Кати, Кати… Что же у тебя в голове происходит, девочка моя, раз такие фантазии возникают в мыслях? — тягуче произнес он и провел двумя пальцами по бьющейся на шее венке, проверяя пульс. — Привлекательный способ, особенно для меня, но это неожиданно слышать от тебя. — Образ хорошей девочки не предполагает мыслей о подобной жестокости, да? — несколько цинично и мрачно усмехнулась девушка и, протянув руку к парню, невозмутимо расправила воротник его рубашки, чтобы в следующий миг сжать ткань в кулаке и притянуть ближе к себе. — Внутри меня — ад, Лавито, а в голове черти устраивают пляски каждый день, подбивая меня то вскрыть себе вены, то перерезать глотку другим. Хочешь ли ты столкнуться с таким лицом к лицу? Ведь рано или поздно что-то одно победит, и тогда зацепит и тебя. — Какая прелесть в том, что я могу находить общий язык с чертями любого вида, — довольно улыбнулся Рафаэль и невесомо коснулся ее щеки губами, проскользив к кромке уха, — у самой-то смелости хватит впустить меня в свой ад? Я ведь расцениваю это как приглашение. — Ты его сначала заслужи, а потом уже решай, принимать или нет, — фыркнула Катарина и легко оттолкнула его, заставив упасть спиной на мягкий ковер. Рафаэль тихо рассмеялся и чуть прикрыл глаза, заложив руки себе за голову. У него был до безобразия довольный вид, потому что ему нравилось видеть то, что было скрыто от посторонних глаз, и осознавать, что только ему позволено сорвать маску мнимой добродетели с лица девушки. Ведь так легко поверить в игру, когда не знаешь правды, когда полагаешься на мнения других и не стремишься добиться действительности. Он не спускал пристального взгляда с возвышающейся над ним девушки и чувствовал глухие удары собственного пульса. Ей нужно поклоняться, ее нужно возносить, а не ломать на части и избивать всем, кому не лень. Сейчас, в полутьме комнаты, обволакиваемая вспышками огня, окутанная шлейфом некой царственности, коварства и легкой дерзости, она была настолько привлекательной, что никакой образ хорошей и милой девочки не сравниться с этим сгустком энергии. Ее нужно защищать от гнили этого мира, — пришел он к окончательному решению, став непривычно серьезным, — чтобы ничто не перекрывало ее сияние, защищать, пока она сама не сможет постоять за себя, пока маска «хорошей девочки» будет держаться на ее лице, иначе другие растопчат и не дадут раскрыться. Не позволит. Шею свернет любой мрази, которая только подумает об этом. — А я раньше не замечала, что у тебя настолько говорящие глаза, — приглушенно проговорила Катарина, тоже не спуская с него прямого взгляда и едва слышно выдыхая, — мне нравится. Рафаэль слабо улыбнулся и опустил веки, пожимая плечами и делая глубокий вздох, чтобы не выдать свою реакцию сиплым голосом. — Я этого не скрывал, просто редко кто рискует смотреть прямо мне в глаза, всех пугает болото на их дне, — проговорил он и посмотрел на полоску света под дверью, сетуя, что на этот раз дон справился слишком быстро, — Затишье кончилось, Кати. Тебе следует вернуться к остальным, пока тебя не потеряли. Катарина вздернула бровь и полоснула стальным взглядом, единым движением поднимаясь на ноги. Вспыхнувшая внутри обида на не прямое и весьма изящное гонение парня внезапно утихла, а на смену ей пришли внезапная наглость и своенравность. Подойдя к двери, девушка невозмутимо повернула ключ в замке и спокойно подошла к небольшому столику, взяв с него бутылку красного вина и два бокала. — Переживут, — прохладно обронила она, возвращаясь на свое уже полюбившиеся место около камина, — если я тебе наскучила, можешь просто молча составить мне компанию, чтобы я не пила в одиночестве. — Слышала бы тебя моя мать, всыпала бы мне пару десятков ударов плетью, — вздохнул Рафаэль и ловко забрал из ее пальцев бутылку, резко вскинувшись вверх и тут же наполнив бокал, — и ты мне не наскучила, просто, думал, что ты хотела бы побыть рядом с Сантино и Фабрицио. Рождество, все-таки, это семейный праздник. — Она у тебя настолько жесткая? — против воли любопытно спросила девушка и немного расслабилась, — им сейчас не до меня, а отрывать их от дел ради того, чтобы не уйти в мысли… Это того не стоит. А остальная «семья», как ты понимаешь, меня мало волнует. Да и по большей части — это игра на публику, не хочу, тошно уже. — Не жесткая… — Рафаэль невесело усмехнулся и отпил вина со своего бокала, — Просто она всегда прививала мне правила хорошего тона и приучила к тому, чтобы я уважительно и галантно относился к женщинам, если они этого, правда, заслуживают. И если я вдруг обидел какую-то даму, меня ждет плеть или розги… Странное дело, знаешь, по идее, я должен ненавидеть ее за такое отношение, но на деле я ее понимаю и поэтому уважаю. Надо будет наведаться к ней в Париж, проверить, как она. Наверняка, все так же муштрует своих бабочек. Катарина приподняла бровь, уловив в его голосе грусть и тоску, которые он пытался скрыть за беззаботным тоном. — Ты давно не виделся с ней? Рафаэль сначала никак не отреагировал на ее вопрос, погруженный в свои мысли, но затем слегка вздрогнул, словно сбросил пелену воспоминаний, и, моргнув, криво улыбнулся. — Около пяти лет. Сначала был занят попытками скрыться от ищеек отца, а потом… потом встретил Фабрицио и стало как-то не до визитов, в тот момент было важно поднять семью, а все остальное отметалось на второй план. — Попроси Фабри дать тебе несколько отгулов, хотя бы на период праздников, и посети Париж, — слишком уверенным тоном проговорила Катарина и распустила свои волосы, расслабленно встряхнув темной копной, — в конце-концов, неделю они без тебя проживут, ничего не случится. Рафаэль легко рассмеялся, на миг прикрывая губы бокалом, а затем уже открыто и со слабой улыбкой посмотрел на нее. — Детка, почему ты так настаиваешь? — Ты скучаешь. Пускай, и не показываешь этого, но ты… близок с ней? Раз говоришь, что понимаешь ее поступки. Да и потом, у тебя явно отношения с ней намного лучше, чем у меня с моей. Катарина сразу же сникла и помрачнела, но в мысли ей не дало уйти легкое прикосновение пальцев парня к волосам. Неторопливо и мягко Рафаэль пропустил несколько прядей через них, а затем зарыл всю ладонь в густую копну. — Не думай об этом сейчас, — приглушенно проговорил он и прикрыл глаза, — праздничная ночь не подходит для мыслей о всяких ошибках природы. — О чем же мне тогда думать? — негромко спросила Катарина, откровенно наслаждаясь нежными прикосновениями. — Если бы не эта ошибка… ох… меня бы тут не было. — Думай обо мне, — пригвоздил прямым ответом Лавито и шало улыбнулся, смотря в широко распахнувшийся глаза девушки, — и о том, что я хочу пригласить тебя поехать со мной. Думаю, тебе понравится Франция. Катарина сначала изумленно моргнула, а затем, неожиданно для себя, согласно кивнула. В конце концов, что она тут теряет? Только лишь горечь побоев и постоянный страх.