Спасти и спастись

Он лежал рядом с початой бутылкой Огденского — черный конверт с серебряными вензелями. Гарри сидел на полу на мягком темном ворсе, прислонившись спиной к креслу, и не мог оторвать от него взгляда. Из конверта выглядывал уголок снежно-белого пергамента. «Уважаемый мистер Поттер…» Гарри плеснул себе в бокал еще янтарной жидкости и опрокинул в себя, жидкий огонь прошел по пищеводу и осел в желудке. Лучше не становилось. Легче не становилось. Сухой шершавый ком в горле не рассасывался. Он все еще чувствовал его кожей — конверт, шершаво-гладкий, такой теплый, будто его содержимое не убивало. Не вырезало кровавые вензеля — такие же, как эти серебряные — прямо на сердце. «Мы будем рады видеть Вас…» Он знал, что это случится. Не могло не случиться. Он знал это. Ждал. Готовился. Оказался не готовым. Нужно было рассказать обо всем Гермионе. Она поняла бы. Она бы не осудила. И Рону. Рон бы не понял. Осудил. Но он бы сидел сейчас рядом и разливал бы Огденское по двум бокалам. И не пришлось бы слушать эту звенящую, невыносимую, сводящую с ума тишину. «… на свадьбе…» Нужно было помириться с Джинни. Он мог бы ее простить, он же герой. Он мог бы проглотить обиду, он мог бы держать ее за руку, мог бы целовать ее губы, пить ее, а не… Гарри поднял бокал и посмотрел сквозь него на камин. Мир окрасился янтарем. Джинни не хотела его прощения. Джинни смотрела, сжав губы в узкую полосу, и молчала. Смотрела так, будто это он ее предал. Будто бы… Это он ее предал? Но ведь… «Вы слышали? Слышали? Уизлета изменила Поттеру». «Какой скандал!». «А я говорила, что эта рыжая ему не подходит. Наверняка вертелась рядом, потому что он знаменитость». «Я думаю, это просто слухи. Никто так и не смог сказать, с кем она была». «Их застала мадам Помфи прямо в больничном крыле. Нотт все видел. Наверное, там кто-то из влиятельной семьи, вот Нотт и боится трепаться». «Да кому сдалась эта рыжая». Джинни стояла и смотрела так, будто это он ее предал. В тот день, когда говорила ему: «Да, это правда». В тот день, когда весь Слизерин смеялся над неудачником-героем. В тот день, когда весь Гриффиндор объявил ей бойкот. В тот день, когда миссис Уизли прислала ей гневное письмо, а потом приезжала лично, пытаясь отговорить дочурку от «глупостей». И в тот день, когда Гарри заявил всем, что вызовет на дуэль каждого, кто посмеет сделать Джинни плохо. Кто посмеет сказать о ней дурное слово. И вызывал. И дрался. И побеждал. Всегда побеждал, потому что дрался так, будто ему нечего было терять. Потому что ему нечего было терять. Она смотрела на него, а он не мог на нее смотреть. Он не мог простить. То, что она сделала. То, что она его предала. То, что она не нуждалась в его прощении. То, что не любил ее. То, что так и не смог полюбить. Что ее рыжий огонь не смог выжечь эту холодную платину из его сердца. Не мог простить за то, что собирался прожить с ней всю жизнь, не любя. За то, что собирался хранить ей верность, не любя. А она не собиралась. — Посмотри на меня, Гарри! Увидь меня. Он смотрел. Не его вина, что вместо рыжего огня он видел белый снег. «…мистера Драко Малфоя и мисс Астории Гринграсс…» Малфой. Ненавистный Малфой, вечное проклятье, вечное наваждение. Гарри не смотрел бы, но не мог не смотреть. Поверх головы Рона, или Гермионы, или… всегда поверх — на снежно-белую макушку, на льдисто-колкую усмешку, и даже когда сидел спиной к слизеринскому столу, умудрялся ловить отражение вечного соперника в столовых приборах. Поверх Симуса, поверх Невилла, поверх Джинни. А потом Джинни стала сидеть рядом — не напротив — рядом! И приходилось поворачивать голову. Он продолжал смотреть на мир сквозь янтарь, пока камин не вспыхнул вдруг ярко-зеленым пламенем. Гарри вздрогнул, отвел бокал от лица и с удивлением увидел, как в его комнату ступает Джинни. Желудок скрутило в спазме. Джинни изящно стряхнула с роскошного нежно-голубого платья остатки пепла, не обращая внимания на Гарри, подошла к зеркалу, уверенно переступая высокими каблуками по новому паркету, придирчиво осмотрела безупречный макияж и смахнула с лица тугой рыжий локон. Джинни выглядела восхитительно. Она всегда была красивой, но сегодня она была ослепительной. Гарри замутило еще сильнее. Они не говорили с того самого дня, как она призналась. Они не виделись с выпускной церемонии, и сейчас Гарри остро-остро почувствовал, как соскучился по ней. По их разговорам. По их доверию. По их дружбе. Он сам все испортил? Наконец-то Джинни повернулась и вскинула на Гарри темный бурлящий эмоциями взгляд. — О, — саркастично выдала она, кривя губы. — Неужели ты соизволил на меня посмотреть. Гарри вздрогнул. — Благородный герой! Наша гордость, такой хороший мальчик! Защищал мою честь перед всей школой, а сам ни разу не взглянул. Злые слова хлесткими плетями опускались на замерзшую кожу. — Злишься? Злишься, Гарри? Так скажи, скажи мне это, не молчи. Он злится? — Только почему ты злишься, если не любил меня никогда? Если тебе не жалко было меня потерять?! Неправда. Ему было жаль. Он лишился — пусть не любимой, но родного, близкого человека. Он лишился поддержки и доверия, что всегда были между ними. Почти семьи. Злость захлестнула, рассосала противный шершавый ком. Гарри опрокинул в себя остатки Огденского, со стуком поставил бокал на пол и ответил: — Ты могла бы расстаться со мной. Признаться честно, а не предавать меня. Не делать этого… за моей спиной. Я бы понял тебя. Мы бы могли решить это не так… не так мерзко. А то, что ты сделала, было подло. — А если бы это был Малфой? — внезапно очень спокойно спросила Джинни, скрещивая на груди руки в длинных перчатках. Что? — Если бы Малфой пришел к тебе и сказал, что хочет быть с тобой прямо сейчас. Что любит тебя и не может жениться, не зная, какие губы у тебя на вкус. Ты бы побежал искать меня по всему замку, чтобы расстаться? Чтобы поговорить, — спокойный голос изменил Джинни, и она снова завелась. — Скажи мне, чертов святой Поттер, что отправился бы искать меня, бросив его ждать?! Она знает. Она все знает. Знает то, что даже Рон и Гермиона проглядели. Джинни вся как-то опала с лица. Уронила руки и подошла ближе. Села прямо на пол — совсем рядом, — налила себе виски и выпила. Гарри почувствовал легкий запах цветочных духов — Джинни пользуется ими со школы — и ее тепло. — Откуда ты… Джинни сидела рядом. Почти никогда напротив. И тоже смотрела. Туда, где сидели слизеринцы. Гарри никогда не думал об этом, но она смотрела… А сегодня, именно в день свадьбы Малфоя, она пришла, красивая и злая, и столько горечи в ее глазах. Что, если это был Драко? Что, если она тогда с Драко? Гарри задохнулся, ему словно кислоту в груди расплескали. Он провел ногтями по паркету, почти ломая их. — Это не он, — Джинни повернула к нему лицо и горько улыбнулась. И столько обреченной тоски было в каждой черте ее лица, что у него заныло под сердцем. Столько же тоски, сколько и у него самого. И она знала. Все знала. И эту его обреченную любовь, и эту боль, и поэтому пришла. Потому что понимала, как невыносимо ему сейчас. Потому что ей самой было невыносимо. — Астория, — тихо сказал он, и Джинни сухо всхлипнула. Так, будто слез у нее уже давно не осталось. — Я думала — сдохну, — таким же сухим, надтреснутым голосом сказала она. — А потом она пришла. И у нее такие руки и волосы. И вся она. А потом Нотт застукал нас и разнес по всей школе. Конечно, он не мог рассказать об Астории. А может быть, она сама все подстроила, — на этих словах Джинни крупно вздрогнула и обхватила себя руками за плечи. — Знаешь, она потом сказала мне, что хотела, чтобы ты узнал. Что она рада, что так вышло. Что ей невыносима сама мысль, что я с тобой. А сама собиралась замуж за Малфоя. — Почему ты… — Я не могла тебе рассказать. Я же видела, как ты на него смотришь. Как ты на нее смотрел, когда о помолвке написали в «Пророке». Я не смогла бы, не могла, чтобы ты знал, что я с ней. Думала, ну и ладно, пусть ты будешь меня ненавидеть. А ты… ты еще и защищать меня вздумал, а сам не взглянул ни разу. Ненавижу тебя, ненавижу тебя, Поттер. Гарри обнял девушку и прижал к себе. Ее колотило от беззвучных рыданий, и он только гладил ее по спине и думал, что сдох бы, если бы узнал об Астории. Если бы узнал, что она забрала двоих дорогих ему людей. Что сдох бы сам и забрал ее с собой. — А пошли на свадьбу? Голос Джинни внезапно заискрился весельем. Она отпрянула из вмиг разжавшихся объятий и посмотрела ему в лицо своим бурлящим взглядом. — Тебе как национальному герою наверняка приглашение прислали. «Гарри Поттер плюс один». — Зачем? — Попрощаемся. Критчер подготовил парадную мантию. Наверняка подготовил, когда увидел приглашение, хоть Гарри и сказал, что не пойдет. Ему бы и в голову не пришло идти туда, чтобы посмотреть, как… Если приглядеться, то у Джинни тени под глазами и слегка дрожат губы. Кому из них сейчас хуже? Ей, которая знает, какие у Астории руки и волосы? Или ему, который может только представить… Драко? — Как у вас все? — До тебя, — Джинни встала с пола, огладила чуть смявшееся платье. — До войны. — Она подхватила бутылку с бокалом и поставила на стол. — Ничего толком и не было. Просто искрило, тянуло, так, знаешь, когда обоим все понятно. За руки держались. Смотрели. А потом в одно мгновение, и она мимо проходит, будто и не видит меня. Я подумала, что и правильно. Что все равно у нас бы ничего не вышло, подумаешь, искрит. Подумаешь, снится каждую ночь. И с тобой у нас так все хорошо складывалось, родители были так рады, и ты такой заботливый. Я думала, все у нас получится. Она снова обхватила себя за плечи, и Гарри тоже встал. Подошел ближе и приобнял. — А потом объявление о помолвке. У меня сердце просто вдребезги. А еще я увидела твое лицо. Твой взгляд на нее и на… него. Тогда все и поняла. Мне надо было сразу тебе рассказать, но… ты был мне нужен тогда. — А ты мне, — признался Гарри. Каким же слепым он был, что всего этого не замечал. Сколько всего они переживали в одиночку, хотя не нужно было. — Ты сможешь? — спросил он, когда поднял с пола конверт и протянул девушке. Она вынула приглашение, подняла взгляд на Гарри, и в глазах ее заплясали огненные чертенята. — Повеселимся, Поттер.