Ночью не страшно

***

      Поверхность зеркала как будто дрожала, расходилась кругами от центра, застывая резным узором по краям, превращаясь в витиеватые линии, которые были покрыты ледяной, слегка сверкающей крошкой. Именно она и была единственным источником освещения в тёмной, как будто бы наглухо занавешенной комнате. Однако окно было открыто, ночные ласковые порывы еле заметно заставляли дрожать шторы, привнося свежесть, но в то же время страх. Он заползал в каждую щёлочку, каждую трещинку на стене, сверкая оттуда жадными чёрными глазами, боясь, впрочем, приблизиться, словно некая сила отталкивала их прочь. Или это просто так казалось, и ничего на самом деле не было?       Чьё-то отражение разбивалось на тысячу маленьких осколков, в каждом из которых виднелся целостный образ. Минако сидела перед зеркалом и медленно расчёсывала длинные густые волосы, зорко и пристально поглядывая по сторонам, в те самые углы, из которых, казалось, протягивали руки призрачные тени, стараясь дотянуться до её души и сердца и заставить их замолчать навечно.       Минако боялась этой темноты, страшной и липкой. Но она знала, что всегда нужно смотреть в лицо своим страхам, чтобы побороть их раз и навсегда, а потому и сидела в этой мрачной комнате, набираясь мужества.       Краем глаза она слышала ядовитый смех теней, которые расползались по комнате и словно душили её длинными рыжими руками. Воздуха с улицы не хватало, Минако задыхалась, жмурясь и стараясь подавить в себе желание вскочить и включить свет. Она не хотела тревожить спящего на диване парня и надеялась справиться с панической атакой сама. Ведь она сильная, предводительница Защитниц принцессы, и она не может давать слабины. А потому должна справиться со всем сама, глядя прямо в глаза хохочущим страхам, которые прыгали с одного угла в угол, шатая люстру у неё над головой.       Справлюсь. Я справлюсь. Я смогу.       С дивана послышался шорох. Минако резко развернулась на звук, но тотчас же расслабилась. Даже в полной темноте она видела силуэт проснувшегося Кунсайта и позволила себе тихо выдохнуть. Это был всего лишь он, её любимый.       Ледяная крошка на раме, обрамляющей зеркало, вспыхнула голубоватым светом, а по стенам поползли тонкие ледяные узоры из маленьких кристалликов льда, прогоняя рыжие наваждения, заполонившие разум Минако, и наполняя комнату приятными переливами. Глаза Кунсайта, казалось, смотрели прямо в душу, видели её насквозь, и Минако, не зная, куда ей деться от этого прожигающего льдом взгляда, не нашла ничего лучше, чем просто отвернуться, в молчании, спрятав синеву собственного взора под длинной чёлкой.       — Мина, — позвал Кунсайт, поднимаясь с дивана.       Мина тихо выдохнула и сжала зубы. Она снова показала свою слабость. Никчёмная.       — Мина.       Он был уже рядом, позади неё, и Минако видела отражение Кунсайта в зеркале рядом со своим, которое точно также опустило голову, пряча глаза.       Кунсайт осторожно положил ладони ей на плечи, обжигая кожу нежным прикосновением. Его ладони должны были быть холодными, однако Минако отчётливо чувствовала жар, исходящий от него, и мысленно дала себе пощёчину. Это настоящий Кунсайт, не то его жалкое подобие, которым Лорда Льда сделала рыжая ведьма. Кунсайт, который был готов на всё ради своих друзей. Кунсайт, который вопреки слухам и собственной замкнутой натуре мягко и ласково улыбался ей тогда, когда Минако было особенно нужно. Кунсайт, которого она любила.       И она сдалась под его осторожными, но настойчивыми поглаживаниями её плеч.       — Кун, — выдохнула Минако и подняла на него голову; в синих глазах плескалось отчаяние.       Он без слов понял её. Взял на руки, вместе с Минако вернулся на диван, опустившись с ней на мягкие подушки, и только потом одним движением пальцев заставил свечение постепенно потухнуть, оставив вновь лишь маленькие искорки ледяных искр на узорах рамы зеркала. Минако спиной прижалась к его груди и замерла, глядя, как из углов снова стали ползти корявые скрюченные пальцы с острыми когтями.       — Вместе не страшно, — шептал Кунсайт ей на ухо, лаская плечи и руки Минако, переходя на талию и слегка касаясь бёдер. — Это лишь наше воображение. Знаешь, порой оно подводит даже самых бравых воинов.       Минако перевернулась на живот и крепко обхватила Кунсайта за талию, наслаждаясь его прикосновениями, которые обжигали даже сквозь длинную ночную сорочку.       — Ты тоже боишься? — еле слышно прошептала Мина, пытаясь взглядом отыскать его лицо в темноте, чтобы убедиться, что она не одна такая «ущербная», что её обычно непоколебимый возлюбленный тоже страшился этих ужасных теней и липкой темноты, которая щипала пятки и кусала глаза, не давая им привыкнуть к очертаниям предметов.       Кунсайт кивнул, но Минако это скорее ощутила, чем увидела.       — Иногда мне кажется, что она снова вернулась. И что Металлия опять окунула меня в свой саркофаг, — его руки заметно дрогнули и сильнее прижали Минако к сильному телу. — Но когда я вижу или чувствую тебя, это наваждение уходит, и я понимаю, что снова себя накручиваю. Кажется, паранойя Энда передалась мне…       — Мамору. В этом мире Эндимиона зовут Мамору.       — Да, Мамору, — спешно согласился Кунсайт. — Никак не могу привыкнуть.       Он шумно вдохнул воздух и одним движением подтянул Минако выше, чтобы их лица находились почти на уровне. Она облокотилась ладонями о подушки и слегка приподнялась над Кунсайтом, чтобы заглянуть в любимые серые глаза. Волосы Минако окутали их головы, как балдахин, укрывая от теней и даруя какое-никакое, но спокойствие.       — Я хочу выгнать этот страх из своего сердца, — горячо зашептала она. — Но только с тобой я чувствую себя спокойнее. Но это же не может продолжаться вечно.       — Я был бы не против, — усмехнулся Кунсайт, ладонями задирая ночнушку Минако до талии.       Она ухмыльнулась в ответ и прижалась к нему, наслаждаясь горячими мужскими ладонями, которые беззастенчиво изучали её соблазнительные изгибы. Хорошо, что родители уехали в Англию к друзьям, иначе бы им не поздоровилось. Что бы сказала мама, увидь она дочь сейчас в такой позе в объятьях мужчины?       Но Минако не хотелось думать сейчас об этом.       Её мысли занимал лишь Кунсайт, и она знала, что и он думал только о ней, а не о тех наваждениях, что спрятались по углам. А был ли вообще там кто-то?       Мир сузился. Он резко сжался, сдулся, оставляя перед глазами Минако только лицо Кунсайта. Она видела его расплывчато из-за темноты, но очень хорошо ощущала тяжёлое дыхание, чувствовала ладони, дарящие ей тепло вместо когда-то давно привычного холода, и это помогало ей успокоиться и сосредоточиться одновременно.       — Я помогу тебе, а ты поможешь мне.       Кто из них сейчас это сказал? Может, сразу оба? Их треснутые тысячелетия назад сердца медленно, но верно зарастали, а души, располосованные острыми когтями, восстанавливались, стоило им только обжечься друг о друга и уже больше никогда не расставаться.       — Она не сможет больше навредить нам. Её больше нет.       Их губы шептали это как мантру, надеясь, что спустя миллион раз повторов она вспыхнет ярким светом и станет их настоящим, тем, в котором они хотели бы жить, не боясь ночи и того, что могло было в ней быть. Но даже сейчас — они вместе. Со своими страхами и опасениями. Но только Кунсайт мог помочь Мине выкинуть из головы думы о душащих её костях алой ведьмы, и лишь Минако могла помочь Куну отвлечься от назойливо лезущих воспоминаниях о чём-то невозможно отвратительном.       Впрочем, что это могло быть? Порок, наваждение, проклятье?       Они не знали. Да и было ли это так важно? Ведь они были вместе, навеки, всегда шли рука об руку, даже будучи по разным сторонам одной баррикады, и наконец снова обрели друг друга в этой новой, без сомнения, лучшей жизни.       Минако Айно в этом перерождении никогда не была Венерианской принцессой, но любила она не менее страстно и трепетно, с головой отдаваясь тому, кому вверила своё сердце и душу в надежде, что она сможет снова спокойно спать, а взамен приняла его, израненного, хоть и старающегося быть сильным и упрямым.       А с тенями… они справятся. Ведь ночью не страшно, когда ты буквально тонешь в его ласках, помогая выгнать из своего и его сердец потаённые страхи, отравляющие их жизнь.