Ты мой наркотик. Слышишь, Олеж?

Сегодня для меня был особенный день. Нет, он не отличался от предыдущего тем, что нам на завтрак сегодня, наконец-таки дали кофе без пенки в столовой. Он отличался совсем другим. Сегодня меня наконец-таки выписывают. Я не знаю, можно ли этот день считать за праздник, потому что я так привык к эти стенам, к этим людям и к этой атмосфере, которая была в наркологическом отделении, но я был действительно рад. Рад тому, что наконец-таки, спустя столько времени, я наконец выйду в обычный мир, на улицу. Нет, вы не подумайте. Я выходил на улицу, пока лежал здесь.. только со мной всегда были сопровождающие, которые следили за мной и заставляли описывать все действия, которые я совершаю или хочу совершить. И это меня больше всего бесило а хотя нет... даже не это меня бесило. Меня бесило, что чтобы сходить в туалет, я обязательно должен был нажать на красную кнопку, которая была в углу палаты, где располагалась койка, подождать, пока за мной придет две женщины в халате, которые работают тут, откроют меня и отведут в туалет... и всё бы ничего, если бы эти женщины не стояли рядом со мной и не наблюдали, как я делаю все свои дела... Да, эти сучки действительно думают, что я могу наколоться наркотой, пока сижу в туалете. Это всё меня очень бесило, но сделать я ничего не мог. Нужно дождаться было, пока мой лечащий врач, посмотрев в мои глаза и очередной раз взяв кровь и мочу, чтобы понаблюдать, когда я последний раз кололся, сказал, что я абсолютно здоров.. Но у меня было ощущение, что я никогда не выйду из этого отделения. Стены палаты мне действительно стали, как родные. Я лежал в ней один... Моя палата всегда пахла только лекарствами и болью, что мне очень нравилось, а на стене висели рисунки, которые я запрещал снимать врачам. Моя палата была похожа на дом какого-ти псих больного, потому что в порыве ломки, я рисовал самые страшные рисунки. И рисования действительно успокаивало меня. Рисование было моим единственным наркотиком и единственным средством, которое заглушало ломку . От рисования я получал удовольствие. Мед. Сестрам, которые тщательно вылизывали мою жопу, иногда очень даже нравились мои каракули. Было забавно видеть, как они рассматривают их, стоя ко мне своим прекрасным, накаченным задом. Но, к сожалению, меня это давно не возбуждало. – А ты можешь подарить мне один рисунок? – спрашивали абсолютно все мед.сестры, которым приходилось работать со мной. Но я, лишь мило улыбаясь, отвечал: – Если я откинусь, можешь забрать хоть все. Обычно, после этой грубой, но такой справедливой фразы, улыбка с лиц девушек сразу же пропадала и они убегали куда-то... Наверное, они бежали за ядом, чтобы отравить меня. но, пока что, ни одна сучка меня не отравила, что очень даже удивительно. Каждый рисунок был для меня важен. Каждый рисунок мне что-то напоминал и он был с чем-то связан. В данном случае, эти рисунки напоминали мне самые тяжелые этапы в моей жизни и я никому не хотел их отдавать. Потому что рисунки от самого начала, до самого конца, были пропитаны той самой болью, которую я испытывал, когда не получал дозу. Сегодня был особенный день. Мой врач, которые три месяца пинал хуй, глядя на то, как я чуть ли не умираю от ломки, наконец, посмотрев очередной раз на меня и в мои глаза, взяв мою санину и кровь, сказал: – Ну, вы здоровы... Кажется, Роман Николаевич, вам пора домой. Эти единственные слова за последнее время, которые заставили меня улыбаться. Я не помню, когда я последний раз был так действительно счастлив. Когда я последний раз испытывал такие странные чувства в груди, от которых просто хочется кричать? Когда мое сердце билось с бешенной скоростью от счастья, будто я снова вынюхал весь кокаин? Я не помню этого дня.. И вот, я радостный бегу в палату, собираю чемодан и снова бегу к этому самому врачу, который сидит в кабинете и снова пинает хуи. Зачем опять к нему? Как я понял, мне нужно было подписать какие-то странные бумаги, от которых могло зависеть мое будущее... я прекрасно понимал, что это очередные бумаги о том, что я буду стоять тут на учете. Не первый же раз я сюда попадаю с этим, хули. Я стою у кабинета и по-моему лбу течет пот. Мне страшно. Мне страшно снова выходить на улицу, смотреть в глаза здоровым, нормальным людям. Мне страшно смотреть в глаза всем тем родственникам, которые меня и сдали в эту ребуху. Но я так хочу испытать все эти эмоции заново, как тогда, в первый раз. Я стучу в дверь и слышу лишь «заходите..» со скрипом я открываю дверь и радостный, весь на эмоциях, захожу в кабинет моего врача. – Ну что, Роман Николаевич, готовы к выписке? – спрашивает меня врач, ехидно улыбаясь и при этом он пишет что-то в моей карточке. Мед.сестра рядом быстро, с скоростью света, печатает что-то на компьютере, а рядом с главным врачом сидит какой-то странный мужчина, который залипает в телефоне и совсем не обращает на эту обстановку внимание. – Всегда готов! – радостно отвечаю я и мне сразу же, под руки, прилетает несколько бумаг, где я должен начирикать свою роспись. – Тогда, пожалуйста, распишитесь тут, тут и тут... – врач аккуратно водит пальцем, показывая где мне нужно расписаться на бумаге. Я проходил через подобное дерьмо, потому что, если честно, лежу тут уже второй раз. В первый раз меня сдали родители, когда обнаружили меня в ванной, весь исколотым и почти умирающим. В тот раз я чуть-чуть переборщил с лекарством, а мои родители переборщили с заботой. Эти странные люди положили меня сюда на пять месяцев, а после я почти год жил с ним, точно также сообщая о каждом действие. Однако, в тот год произошло еще кое-что ужасное. Огромное количество раз, всегда, когда моя мать не хотела отпускать меня куда-либо с друзьями, я грозился, что опять буду колоться, если она не пустит. Когда же она меня не пустила, в самый последний раз, я взял в руки шприц и вколол себе очередную дозу на глазах у своей матери. Так у моей матери не выдержало сердце, и она умерла... я винил себя за это дерьмо, винил, что когда-то в руки взял шприц и что доводил ее такими способами, но уже ничего нельзя было сделать. Именно поэтому, я начал колоться снова, потому что меня душила вина. До пизды, конечно, грустная история, но уже ничего не поделаешь.. недолго думая, стоит ли подписывать эти бумаги, не читая текст и содержания, я поставил свою роспись.. – Всё...— радостно ответил я и протянул бумагу назад врачу. Врач взял в руки эту самую бумагу и, мило улыбнувшись, сказал: – Раз вы согласны с условиями, значит, хочу вам представить вашу сиделку на ближайшие пол года... Вот, пожалуйста: Савченко Олег Вадимович... – Врач показал рукой на человека, который сидел рядом с ним. Да, именно на того самого парня, который, не обращая внимания на этот мир, на людей и не смотря на всю обстановку, которая царила вокруг него, беззаботно залипал в телефоне... Как только в этой комнате прозвучало его имя, мужчина резко, не думая ни о чем, протянул мне руку для пожатия, мило улыбнувшись и убрав свой телефон в карман.. – Добрый день, Роман Николаевич. Очень рад знакомству В один момент я почувствовал наеб... наеб со стороны этого мира. Всё, что было у меня внутри, в один момент просто разрушилась. Счастье благополучно похоронило само себя, а все мечты и надежды просто улетели на юг, не сказав мне ничего и даже не сказав, когда они будут... я протянул этому мужчине руку в ответ и мы пожали друг другу руки. – А я не очень... – я действительно был расстроен. Мне уже хотелось вернуться в свою палату, вернуться в те стены, повесить рисунки и задержаться в этом месте еще на всю жизнь, хотя бы. Но только чтобы не видеть эту мразотную, натянутую улыбку кудрявого... – Ну, что вы, Роман Николаевич, с ним так грубо? Этот человек будет помогать вам, чтобы вы не попали к нам третий раз в своей жизни. Кинув свой злой взгляд на кудрявого, я очередной раз осмотрел его с ног до головы. Мне сразу не понравилась его улыбка. Она была пропитана неким лицемерием, которое меня очень бесило... – Спасибо, но я и сам мог бы справиться. – я действительно не понимал, нахуя мне этот пиздюк? Он явно не старше, намного слабее меня и, в случае очередного пристрастия к наркотикам, он тупо не сможет меня остановить. – А это чтобы вы еще и отца не похоронили, Роман Николаевич. А то если и отца доведете, то можно и под уголовку попасть, мой милый друг... как только я услышал эти слова, в груди снова сжалось сердце... а ведь действительно.. я загнал в могилу мать, а могу и отца. Я просрал всё, что было в моей жизни дорого и могу просрать и его... а надо ли мне это? – Спасибо, конечно, за заботу, но мне пора идти. – я взял со стола все бумаги, в которых было заключение о моем нахождения в это наркодиспансере и, злобно фыркнув, вышел из этого кабинета. За мной же, попрощавшись, вышел и тот кудрявый... ну, как там его... Олег, кажется. Я шел по коридору и мысленно прощался со всей этой больницей. Мне было, даже немного больно, покидать эти стены. За три месяца они стали мне родными и персонал, который был тут, тоже мне стал, как родной. Это, наверное, звучит очень странно, но это действительно так. Я вышел на улицу и очередной раз взглянул на эту здания. Я очень надеюсь, что больше никогда не буду лежать тут... -- Спасибо за всё... – тихо прошептал я себе под нос... Да, эти стены стали единственными, что я запомнил за эти три месяца. Я мало, что помню из прошлой жизни, но эту атмосферу и не забуду никогда. – я не знаю, как ты относишься к тому, что теперь я буду жить с тобой, но ты обязан смириться с этим дерьмом. Пойми меня правильно, я тоже не особо горю желанием следить за тобой ежедневно, чтобы ты тупо не убил себя наркотиками. Это надо только тебе... Но знай, мой милый друг: если я увижу, что ты опять вмазался, ты моментально окажешься в ребухе снова. Как же меня бесит этот долбаеб, я прямо не могу...