***
— Эй, Рома! Черт, Николаевич? Ты серьезно?! Ты серьезно накидался?! — видел я перед своими глазами Олега, чувствовал невероятную боль в щеках и по всему телу, а также сушняк и тошноту, которая подступала прямо к горлу. Я видел Олега, который бегает из стороны в сторону, который куда-то звонит, кричит и шипит и многое другое. Но это было просто кусками в моей памяти. А дальше начался полный ад, который я совсем не ожидал. Как только более менее трезвое состояние вернулось ко мне, я очнулся на кровати. Укрыт, укутан и рядом тазик, куда, видимо, я уже успел наблевать и выкинуть все содержимое из своего организма. Хотя желудок был пуст, потому что я тупо забыл про еду и про питание в целом. Слышал какие-то стуки, грохот и так далее, но не понимал, что же здесь происходит. И слабое без наркотиков тело, я все же поднял. Ноги дрожали, руки тоже, а меня всего дергало, как последнего наркомана, коем я и являлся. Дергало от боли, к слову. Везде были покалывания, воображаемые удары, от которых я просто сходил с ума. Олег, как обычно, был на кухне. Но у выхода стояли несколько чемоданов. Кажется, Олег еще не успел разобрать вещи с момента приезда, а значит, приехал не так давно. На дрожащих ногах я все же добрался до кухни и сел на свое привычное место. Олег стоял ко мне спиной и сейчас мне захотелось лишь обнять его. Обнять это пухлое тело, потеребить кудри и будто после водки, сделать несколько вдохов, полностью почувствовав прекрасный запах его волос и шампуня, который мы выбирали вместе. Я медленно подошел и положил руки на его тело, как почувствовал резкую боль и мощный удар по рукам. — Уйди от меня! — закричал громко Олег, отчего я просто вздрогнул и отскочил в другую часть кухни, как ненормальный. Его лицо было заплаканно, его глаза, красные от слез, продолжали выдавать солёные капли, на которые я не мог смотреть, потому что мне было тяжело. Ведь в голове было прекрасное осознания того, что я натворил. Но ничего с этим, я сделать не мог. И изменить уже было ничего нельзя. — Что... Что случилось? — робко и очень аккуратно спросил я, стараясь не кричать, потому что тупо не хотел ранить столь прекрасного человека еще больше. — Да не делай ты вид, будто даже не знаешь! Ты посмотри, просто посмотри на себя! В кого ты превратился?! — Олег кричал, как сумасшедший и моя голова трещала по швам от столь ужасных и громких звуков, но я понимал его, хоть и медленно начинал ненавидеть этого человека. — Олеж, я могу все объ... — и только я начинаю говорить, как меня тут же перебивают. — Что ты можешь объяснить? От отчаяние? От горя? Ты прекрасно понимаешь, что из этого дерьма уже не выберешься, — и Олег медленными шагами подходил ко мне, прижимая прямо к стене, крича от злости, краснея и брызгая слюной, — так зачем же ты снова начинаешь употреблять, если прекрасно понимаешь, что это конец? — и Олег полностью прижимает меня к стене, продолжая выводить меня на откровенный крик и гнев. — Да потому что я устал! Я устал от трезвой жизни! Устал от этих таблеток, от этих улыбок и постоянных больниц! Я не хочу так жить, понимаешь! — и Олег замолкает, тяжело дыша, точно также, как и я. — Когда я вышел из центра, я думал, что у меня будет новая жизнь. Веселье, кутеж и я вернусь к прошлой жизни, но… Я не хочу так, как ты хочешь, понимаешь? У меня все это в горле сидит. — И я перехожу на спокойный говор, пытаясь объяснить Олегу все, как есть и он лишь смотрит меня разочарованными глазами. И в голове осознание, что всего этого мне просто не нужно, но язык решил сказать все это за меня. Савченко подходит к шкафчику, достает бутылку коньяка и делает несколько глотков, занюхивая своей рукой, а я стаю все также у стены и просто не понимаю, что будет дальше. До какой жизни я докатился за три дня? Олег садится за стол, делает еще несколько глотков и смотрит в пустую стену, на которой нет ничего. — Давно должен был тебе сказать: контракт закончился. Очень давно. Все это время я жил с тобой и искренне надеялся, что у тебя все будет хорошо, что ты вернешься к прежней жизни и помогал из-за огромной любви к тебе, но… — Олег встает из-за стола, развязано держа в руках всю ту же бутылку, подходит ко мне и улыбается, смотря прямо в лицо, — Видимо, тебе все это просто не нужно… — и уже спокойная, развязанной походкой, Савченко скрывается в комнате, а я остаюсь все на том же месте. Тяжелое дыхание, боль и крик, что были только внутри. И тело медленно спускается по стене, а из глаз текут слезы. Что я натворил?***
После того, как Олег быстро скрылся в своей комнате, моя медленная, но невероятно тяжелая походка, направилась к комнате, где жил и спал я. Дверь быстро захлопнулась, а я не хотел… не хотел слушать и принимать этот мир таким, какой он есть. И не хотел принимать всю эту ситуации. У меня просто не укладывался этот факт в голове. Ведь я только недавно утверждал себе и всем, что больше никогда не вернусь к подобному дерьму, а сейчас. А сейчас я чувствую боль и слышу как человек, которому я обещал, ради которого я не трогал это дерьмо, собирается свои шмотки, чтобы оставить меня в этом гадюшнике. Почему? Почему все так? Я лежал на кровати целый день, не горя желанием выходить из комнаты. Мои уши слушали, как Олег собирает свои шмотки, закидывает документы в чемодан и медленно разрушает наше гнездо, которое упало с дерева любви. И во всем этом виноват только я. Не больше. Через несколько часов, тяжелая, входная дверь хлопнула. Я один. Представляете? Теперь больше нет любви в этом доме, нет человека, которому я нужен был и который любил меня за просто так. Нет человека, который хочет помочь выбраться мне из этого странного мира. Он просто ушел. И во всем виноват только я. Но. Если человек ушел, то зачем и я в этом мире? Какой смысл жить? Я аккуратно встаю с кровати, потому что моя голова все еще сходит с ума и гуляет где-то по шумным барам без меня, а тело идет прямо к остаткам ядовитой роскоши. Шприц и двойная доза… Голосовое сообщение начинает записываться само в нашем с ним диалоге, а я вытираю слезы с щеки и пытаюсь восстановить дыхание: — Я люблю тебя, Олеж. Всегда буду любить. Потому что ты мой наркотик… Самый главный и единственный в этом ничтожном мире. И палец быстро нажимает на отправку, а шприц с двойной дозой входит прямо в руку. Прощай, жестокий мир!***
Белый свет перед глазами, огромный тоннель, который слепит и головокружение. Невероятное головокружение. Я не мог стоять на ногах, именно поэтому постоянно встаю и падаю, отмахиваясь от света руками и пытаясь закрыть глаза. Я умер?***
Тяжелые веки не дают открыть глаза, но я чувствую лишь слабость во всем теле. Где я? Почему я тут? Для чего? Ощущение, что на веки положили огромные гантели, которые весят килограмм сто. Но через всю эту боль и тяжесть, я все же открываю глаза. Белая комната, которая освещается несколькими лампами, огромное количество аппаратов вокруг меня и аппарат искусственного дыхания, который напрягает меня больше, чем все, что здесь есть. Почему я здесь? Это больница? Я пытаюсь пошевелить руками, поднять их, но слишком тяжело. Ощущение, что забрали все силы, которых и до этого не особо было. Но ощущение отнюдь неприятное. Ноги так вообще не чувствую. Ощущение, что у меня их просто нет. Неужели, меня откачали? Но как? И кто позвонил в скорую, раз я в больнице? В голове было огромное количество вопросов, на которые просто не было ответов, да и думать, если честно, совсем не хотелось, потому что голова не выдавала ни одной здравой мысли. От бессилия, глаз закрывались сами, а сон так и тянул меня за собой.***
Беленький халатик мелькнул передо мной. Улыбка на лице медсестры появилась сразу же, как только пришлось открыть глаза. Она отметила что-то на бумажке и быстро убежала, виляя своей пятой точкой. Неужели, я все еще не умер? Откачали же все-таки? Черт, ну зачем? Ведь я же и рассчитывал на то, что откинусь в своей маленькой, уютной квартире, которая была уютно только благодаря наличию Олега там. Но сейчас его нет, да вряд ли уже появится там эта кудрявая голова. Ведь я нарушил самое главное обещание, которое давал еще покойной матери. И нет мне прощения. Никакого. Совсем. Через несколько минут раздумий, в палату заваливается огромное количество людей в белом халате, которые начинают меня осматривать, которые начинают лямзить мою лицо, отчего мне становится жутко неприятно, но ничего не могу сделать. Сил просто нет, они словно покинули меня и не хотят возвращаться. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает один врач, самый крупный, единственно стоящий на переднем плане. Он продолжает лямзать мое тело, лицо, отчего я хочу дать ему в эту морду, но ничего не могу сделать. Совсем. — Но... Норма... Льно... — отвечаю я, постоянно заикаясь и пытаясь связать хоть как-то звуки, которые издает мой рот, потому что язык не слушается совсем. Он вроде двигается, но слова, предложения просто не выходят из гнилого рта, откуда лился мусор на Олега. Врач, тяжело вздыхает, что-то шепчет остальным врачам на ухо и каждый, каждый, кто тут был, начинает по-очереди трогать, осматривать меня и что-то говорить себе под нос, а медсестре, что была одна на всех здесь, быстро записывает весь этот бред в тетрадку. И к вечеру, когда же мне поставили последнюю капельницу, я остался один. Совсем. И так продолжалось целую неделю, пока я полностью не пришел в себя. Почти полностью. Я не чувствовал ног. Руки, шея и пальцы работали хорошо. Все работало хорошо, шевелилось и готово было дальше жить, но не мои ноги. Я просто не мог поднять ни одну из этих двоих. Врач сказал, что это из-за огромной дозы и того, что вен у меня почти нет. Он сказал, что нужно долгое восстановление. А еще у меня был отец. Это ужасно. Ужасно видеть его глаза, которые привыкли к слезам и скорби, которые пытаются делать вид, что все просто отлично. Мне больно, что я поступил с ним так, но больнее, что Олег все еще не пришел за эту неделю ко мне. Кажется, он действительно решил забыть меня. А осознавая, что это действительно так, не хотелось жить. Совсем не хотелось жить, потому что смысла не было. Ради отца? Он и так прекрасно без меня живет, хоть я и уверен, что на моих похоронах он бы сходил с ума еще больше, чем на матереных. А Олегу было бы все равно. Я уверен.***
Этот день я начал с очередной порции противной каши, которая заставляла взять иголку от капельницу в руки и проткнуть себе горло. Приходилось ездить в одну, общую столовую, ведь в палате, в одиночку, совсем не хотелось есть. Да, черт возьми, мне было скучно. Я скучал по людям, по их противным рожам. А еще там был мальчик, который чем-то напоминал мне Олега. Так и хотелось смотреть на его кудри и огромные, как космос, глаза. Он был слишком мил для этой разрушенной столовой. После очередного завтрака, милая медсестричка, которую я увидел в самый первый раз, как только открыл глаза, довезла меня до палаты и помогла запрыгнуть на кровать, а после накрыла одеялом. Я мило улыбнулся ей, смотря на огромный зад. Она подключила меня к капельнице и убежала по своим делам, а я уже готовился ко сну, очередной раз делая несколько пометок о том, что я не видел сегодня Олега. Снова. Да, черт возьми. Я чувствовал себя заключенным, который считает дни до выхода. Мои пальцы начали листать этот блокнотик, в котором было много всего, а главное — портрет Олега, который нарисован от огромный любви. Я смотрел на эти глаза и улыбался. До чего докатились? Горячие слезы быстро промелькнули по щекам и я отбросил блокнот, закрыв глаза. Хотелось спать. Но тут, несколько стуков раздались в палате, а я вздрогнул, как будто прозвучала сирена о пожаре. — Да? В палату забежала милая медсестричка, улыбаясь во все тридцать два зуба. — Роман Николаевич, к вам пришли. И Дверь медленно открывается, а ровные и спокойные шаги виднеются там. Легкое дыхание, как будто человек выпил, легкая улыбка на лице и черные очки, которые скрывали зеркало души — глаза. Правой рукой он поправляет свои кудри, а после и пиджак, который был ему к лицу. Невероятно к лицу. — И для чего весь этот цирк был? — раздается этот вопрос на всю палату, когда медсестра убегает дальше, по своим делам. И мне становится неловко. А ведь серьезно. Для чего? Кто я такой, чтобы насиловать мозг своей смертью родственникам? Что я сделал хорошего, чтобы вот так трепать нервы отцу, Олегу? Что? — Для тебя. — шепотом отвечаю я и вижу его ухмыльную улыбку. Он проходит дальше, снимает с себя пиджак и садится ко мне на кровать, ставя какой-то странный пакет на тумбочку, на которой лежит блокнот. — А голосовое сообщение для чего? Захотел, чтобы я спас тебя? — спрашивает Савченко, взяв с полки этот самый блокнот. Черт, ну зачем? Он не открывает его, а лишь крутит в руке, пока я пристально смотрю за каждым его движением. — Нет. Просто я думал, что ты любишь меня. — спокойно отвечаю я, не сводя глаз с его рук. Черт, они так прекрасны. Но только не открывай блокнот, прошу тебя. Не нужно. Мне просто очень стыдно. Ведь там мои сокровения, там все мои тайны и рисунки самых красивых женщин, а ещё есть Олег. Много Олега. Нет, я не маньяк. Я слишком люблю этого черта, чтобы не рисовать и не упоминать его в рисунках. Но он не долго смотрит, а по его глаза видно, что стремительный взгляд вот-вот пал на его портрет, именно поэтому, с легким хлопком, блокнот закрывается. И он снова смотрит на меня. — Я тоже думал, что ты любишь меня. Я тоже надеялся, что все твои слова по-поводу вечного и трезвого образа жизни, окажутся правдивыми. Но ты наврал и обманул всех. Снова. — лишь слегка возмущается Олег, смотря на меня осуждающим взглядом. А мне невероятно стыдно. Стыдно, потому что я действительно нарушил обещание. Стыдно, потому что не сдержал свои слова, нарушил огромную цепочку из мыслей и клятв. Я ничтожество. И ничего другого, как лежать на больничной койке, не чувствую собственных ног, просто не заслуживаю. Я увожу свои глаза в сторону, краснею и медленно представляю в своей голове, как стреляю себе же в сердце, но. Все это бесполезно. Я должен закончить этот ужасный разговор, поставив все точки над и. — Олеж… — тихим голосом начинаю я, — - возможно, для тебя это будет дико, но. После твоего уезда, я словно сошел с ума. Серьезно. Когда приходил Мирон к нам домой, он отдал мне этот пакетик. Я всячески пытался вернуть его, отдать и положить на место, но. Как видишь, после твоего уезда меня так и тянуло к этому пакету. Я не смог победить желание, как и не смог победить его до этого. Я проиграл войну, я сдался… и понятия не имею, как теперь выбраться из этой могилы. — наконец, заканчиваю я свою трогательную речь и из моего глаза, прямо по щеке, стекает скупая слеза, а на лице лишь только красный румянец. Какого черта, Сащеко? Олег даже бровь не поднял, даже уголком рта не пошевелил, когда я все это произносил, но. Его можно понять. Я ничего сделать я уже не могу. Между нами зависает ужасная, удушающая тишина, от которой мне становится плохо, но Савченко снимает очки с глаз и я очень хорошо вижу его заплаканные, невероятно красные глаза. — Я готов дать тебе еще один шанс… — тихо произносит Олег, смотря прямо в глаза, — но если ты и его провалишь, нам придется расстаться. Навсегда. И этот шанс, что свалился, кажется, с небес, прямо на меня, на нашу маленькую и милую пару, заставляет сойти с ума. Я готов прыгать от счастья, ведь человек, который все это время ставил меня на ноги и пытался вернуть в нормальную жизнь, снова согласен взять меня за талию. И я киваю головой, не сдерживая слезы, а Олег уже крепко обнимает меня, сидя на кровати. Неужели, новая жизнь?***
С момента, как я попал в больницу, прошло уже больше трех месяцев. Сегодня меня выписали, пихнув под очередным косым взглядом стопку бумаг. Я снова покинул кабинет врача уже на своих ногах, с трость в руках. Ведь мне было все еще достаточно тяжело ходить. Но я чувствовал всем своим сердцем, что новая жизнь совсем скоро наступит. У выхода меня ждал Олег. Как только я подошел к нему, легкий поцелуй в щеку сразу же прилетел, заставив меня покраснеть. Он помог надеть мне мое пальто и укутать в тёплый шарф. — Готов вернуться в родной дом? — спрашивает Олег, смотря на мою огромную улыбку. — Конечно! — отвечаю я и Олег берет меня за руку, а мы вместе, аккуратно, держась друг за друга, выходим на улицу. На дворе было начало декабря. Совсем скоро, должно было произойти такое чудо, как новый год. Но в моей жизни уже есть одно чудо, и его зовут Олег. Я рад, что все так получилось, ведь теперь наши отношения стали еще крепче. Конец.