***
Коннор уже отошёл от него на приличное расстояние, совсем близко к своему столу. Это вызвало лишь вялую ухмылку и чёткое желание смерить тело напротив сонным взглядом: Гэвин до сих пор не привык, что железка больше не в форме «Cyberlife». Теперь Коннор любит чёрное, всегда в рубашке без единой помятости. Интересно, это такая проекция собственного внутреннего мира? — Ладно, спасибо, что хоть разбудил, — локти уткнулись в стол, помогая подняться над поверхностью. Тыльная сторона ладони прошлась по саднящей щеке, чётко ощущая тонкую впадину, неудивительно — на степлере он еще не засыпал. — Теперь проваливай. Коннор дважды моргнул, сделав неумелый шаг назад. Как с иголочки одет — такой идеальный. Только вот всё такой же искусственный. Прерывистый, недлинный шаг, будто до сих пор не чувствует собственного тела, и Гэвину приятно это понимать. Приятно, что кто-то вокруг такой же недочеловек, как и он. Света в офисе не находилось — лишь в правом углу томился слабый флюоресцентный холод. — У вас проблемы со сном, слишком учащённый пульс, а в столе антидепрессанты, — сказал робот, дружелюбно демонстрируя ладони. Гэвин не мог не заметить, насколько лицемерно это было, — про то, что вы спите в участке, говорить не стоит. Рид ощутил нарастающую досаду вперемешку со злостью: только что проснувшийся организм действительно уже вовсю долбил себя бешеным пульсом, голову ощутимо стянул фантомный обруч. — Я сделаю вид, что не в курсе того, что ты копался в моём столе, — Гэвин поглядел прямо в глаза андроида, тот всегда ошеломленно перебегал своими пустышками в сторону, стоило Риду так поступить, и это прямо-таки забавляло. В правой руке медленно сходились хребты степлера, предназначенного для сшивания отчётов. — Никогда так больше не делай. Я прекрасно помню, как ты нехило приложил меня о стол, чтобы добраться до улик. Можешь обманывать их всех — но не меня. На лице Коннора не произошло ровным счётом никаких перемен, да и что Гэвин мог увидеть в этой полутьме? Но руки, конечно, выдавали с поличным. Спрятал их: думает, Рид не заметит? Диод коротнул жёлтым. — Кто такая Бэкка? Где-то на краю сознания Гэвин отметил, что давно забыл, каково это вообще — нормально дышать. Воздух уже второй месяц западал в лёгкие короткими глотками, оставляя сухость и нарастающее жжение, если их владелец предпринимал хоть какие-то попытки вдохнуть его больше, чем почти ничего. Сейчас он чётко осознавал, что ещё немного — и отключится прямо на глазах у ебучего андроида, либо удушит его, если успеет подобраться за несколько оставленных телом для жизни секунд. Он сжал степлер до глухого треска и, стряхнув с ладони прилипшую деталь крышки, сложил руки в молитвенный жест — помогало почти что всегда. Гэвин ощутил лбом каждый цельсий холода собственной кожи. — Тебе, уебок, чувство такта не пришили на заводе? — слова тянулись в каждой согласной, — Съёбывай, иначе я тебя убью прямо здесь и сейчас. Похоже, это сработало, так как робот озадаченно продвинулся назад, а потом развернулся и вовсе покинул помещение. За скрывшимся в темноте силуэтом последовал облегчённый выдох: паническая атака рассеивалась с каждым хлопком вентилятора. Рид уже с меньшей опаской вздохнул во второй раз. На этот раз появилась неясная боль в груди. Точнее, с некоторых пор стало ясно — неврастения, чтоб её. В той клинике, что находилась через квартал от его захудалого домишки, у него взяли последнюю сотню долларов затем, чтобы посоветовать ебучий массаж и ванны с хвоей, а Рид просто ненавидит лес и всё, что с ним связано. В памяти еще до сих пор всплывает момент, когда он трясущимися руками выуживает из кармана зеленую бумажку и кидает её на стол доктора. И пускай платить на кассе, пусть он подавится. Всё такое зелёное, мерзкое — банкнота, бутылочка с каплями от тревожности, которая летит в ближайшую мусорку какой-то поганой ошибкой. Весь день — чернеющая дыра, жизнь — изначально пустая, теперь еще и тянет вниз. В старой квартире были зелёные обои, он сам помнит, как их клеил. Наркомания полная, но под радостный смех очень даже заходило. А теперь коридор встречает серой краской, которая облупилась внизу от старости. От уюта осталась большая двуспальная кровать, заботливо размещенная хозяйкой дома идеально посередине вытянутой спальни. Видеть её невозможно, спать — тем более. Рид достал телефон, чувствуя, как обруч стягивает виски вновь. Шесть двадцать утра.***
Он не спеша доплёлся до кухни. По пути загляделся в стекло соседнего офиса и, увидев пятно кетчупа на подбородке, сосредоточенно посчитал часы отсутствия дома. Там он бывал регулярно: лишь облезлые стены собственной квартиры позволяли курить траву в тишине и давать достаточный свет растениям в кухне. На пороге он ошеломлённо замер, заприметив спину в чёрной рубашке. Впрочем, даже её удалось различить не сразу — кухонные огни ударили в череп новой волной боли, заставляя привалиться на дверной косяк. Коннор возился с чем-то в углу, а затем циклично забил ложкой по, как показалось, тонкому стеклу стакана. Гэвин мог почувствовать, как эта ложка начинает медленно поддевать черепную коробку, а затем впиваться в стенки сознания. Он вдохнул, но теперь воздух ощутился чем-то незнакомо тёплым и душистым. Мелисса, она самая. — Почему ты вообще здесь? — он давно забыл, когда в последний раз называл Коннора хотя бы как-то. То есть от слова совсем. Он, в конце концов, не животное какое-то, чтобы оскорблять его ежедневно, но это не значит, что он, Гэвин, способен терпеть кого-либо больше, чем пару часов в день. Хотя наблюдать за роботом бывало интересно: вечно бегает, носится туда-сюда, в делах. Совсем как он, Рид, раньше. Гэвин давно осознал, что ненавидит всё, что присуще людям вокруг. Их мимику, лишние телодвижения, все эти эмоции и барбекю по выходным, от одного вида которого блевать тянет. Ебучая ложь повседневности, и он в ней играет свою роль. Но никак не роль Гэвина Рида. Вот тот самый Гэвин Рид давно умер как неудачный жизненный проект, и это нормально — промахи у людей случаются довольно-таки часто. А теперь просто работа, в которой когда-то чудилось будущее и возможность свалить куда-нибудь в центр или на Гавайи, где когда-то так часто отдыхал с любимой семьёй. — Хэнк в Мексике до конца месяца. Мне неприятно быть дома одному, — прозвучало ровным голосом. Достаточно было только задуматься, о чём напоминает тембр, и над ухом будто включалось радио. Рид почему-то припомнил, что именно это он в первую очередь отметил, стоя у зала улик, прежде чем отправиться в отключку. — Не завидую я ему. Ты ж постоянно болтаешь без умолку. Старик совсем сошел с ума от одиночества? — Рид всё же прошёл вперед до барного столика и запрыгнул на стул. Сейчас Коннор свалит, и он наконец-то сделает себе кофе, который, впрочем, любит не больше барбекю, — А теперь даже он сбежал от тебя? Коннор прекратил брыньканье, замерев слишком внезапно. — У Хэнка есть своя жизнь. Гэвин приметил коротящий диод и ухмыльнулся, проведя большим пальцем по трехдневной щетине. — Поэтому он скинул тебя на меня и свалил из этого ада в раскалённую Мексику? Ты вообще слышал их акцент? Диод замерцал желтым, и Коннор наконец обернулся на собеседника. Взгляд его казался каким-то шелковым шарфом, утекающим через пальцы едва ощутимой прохладой, понятной лишь ему самому. Вся эта смиренность, которой несло от андроида сейчас, полчаса, день, да, блять, с первого же момента — выводила, выворачивала наружу. Это всё не было миром Гэвина — он захлебывался, только лишь касаясь — это было чем-то похожим на грустную имитацию искренней жизни в четырёх стенах, сдавливающих грудь, вместе с тем же оно оставляло лживую надежду жить. — Сейчас в Мексике двадцать два, что является оптимальной температурой для жизнедеятельности человека, детектив, — Коннор чуть запнулся в конце, видимо, решая не говорить что-то следом, и снова отвернулся к столу. Гэвин сделал пару коротких смешков низким тоном. Бедный-бедный робот. — Если бы температурой можно было наладить свою жизнь, все бы давно уже свалили отсюда. Смирись уже, ты один и на хер никому не нужен. Рид явно задумался, потому как пропустил момент возникновения зеленоватой жидкости на столе прямо перед собой. Не показалось, значит. Железка сходит с ума. — Нахера? — он вгляделся в мутный отвар, где ещё по-прежнему плавало пару листков. Пальцы брезгливо столкнули стакан на пару сантиметров вперед к краю поверхности. Робот окинул его взглядом, чуть задрав подбородок. Пальцы затеребили ткань рубашки у локтя, он силился что-то сказать. Все эти линии его лица смотрелись резко и выглядывали какой-то чернющей рябью, сталкиваясь с ночным освещением кухни, оголяя каждую пустую эмоцию на бледном лице. — У вас на рукаве остатки элениума. Это не поможет, — он уперся взглядом в плечи Гэвина, старательно избегая чужих глаз. — Пейте чай и спите. Всё должно пройти, требуется лишь время. Тина просила давать вам чай, если вы засиживаетесь на работе. От Тины действительно было не отвертеться. Хоть так, но норовила помочь, чувствуя свою вину за происшествие в клубе на прошлый уик-энд. Гэвин долго пытался отказаться от визита туда. Он методично объяснял, что шум ебанет ему в голову. И, конечно, оказался прав. Третья психоделика ожидаемо резанула в висок, вызвав встречу уха и угла стойки, рядом с которой он как раз решил прогуляться. Тёплая ладонь легла на плечо. От неожиданности Гэвин выпрямился и соскользнул со стула, цепляя ступнёй его ребро. Он услышал, как рядом разбился о кафель стеклянный стакан, вместе с тем ощутил резкое жжение на левой руке. — Сгинь! Отъебись! Как тебе ещё сказать? Сколько, блять, можно? — Риду казалось, что его голос задребезжал как-то тихо и сдавленно. Каждое движение грудной клетки отдавалось дикой болью между ребрами, он потянул пальцы к её эпицентру, чтобы затем начать судорожно чесать в солнечном сплетении. Воздуха становилось меньше. Андроид отшатнулся, встретив спиной холодильник. Рид был практически уверен, что видел, как руки Коннора вычертили полуокружность, прижимаясь к груди. Он, вероятно, хотел скрыть лицо в ладонях, но осёкся, что-то сообразив. Стыд ощутился дрожью в руках. Ему не хотелось, чтобы так сейчас всё вышло. Как угодно, но не так вот, жалко и мерзко. Он не психичка какая-то, чтобы падать и кидаться стаканами, и уж тем более не намерен демонстрировать то, что едет с катушек. — Мне жаль. — Иди это, блядь, говори своим разработчикам, — выплюнул Гэвин, резко поднимаясь с пола. Он нарочно быстро прошёлся рядом, буквально вбиваясь плечом в грудь андроида, — я знаю, как ты меня ненавидишь, и не нужны мне твои подачки. Пришлось всё же дойти до стула и сорвать с него любимую куртку, чтобы затем спешно покинуть офис. Рид пропустил лифт, считая по дороге сорок ступеней вниз, там же он со злобой отметил, что на посту сейчас Тэд, который точно всем наговорит очередной нелепой хрени о том, что Гэвин выглядел обдолбанно, выбегая на улицу в шесть утра.***
Он припарковал мотоцикл практически прямо у дома, чтобы по возможности как можно скорее протиснуться в старую дверь. На голове ощущалось покалывание, Гэвин провёл вдоль волос пятернёй. Они были как только что срезанная солома, и он ощутил острую потребность пропасть в душе на полчаса. Вода действовала бодряще – она прогревала вялые мышцы, разнося энергию по его душевно больному телу. Гэвин уже месяц молился о том, чтобы о небольшой записи в медкарте случайно не узнал Фаулер. Не то чтобы начальник был против того, что Гэвин угробил себя практически полностью, напротив, он всеми силами показывал, что влиять на его образ жизни не настроен. В отличие от всех в отделе, Гэвин имел наибольшее количество ночных смен. Только вот с недавних пор Рид стал замечать, что тело всё чаще стало отказывать в движении в самые обычные моменты времени. Это могло произойти тогда, когда он смотрел фильм около полуночи, апатия также заставала его при попытке зашнуровать обувь в собственном коридоре. Он старательно отгонял от себя мысли о том, что действительно перестаёт понимать, зачем ему вообще надо совершать какие-либо действия. Мышцы сплетались в непонятный клубок, начало от которого Рид найти был не в силах. Они превращались в нечто чужое и бесконтрольное, в то, до чего не хотелось дотрагиваться. Стены вокруг начинали плыть от малейшего ведения взгляда, но если физически это было вполне терпимо, то внутреннее пространство превращалось в желейную пустоту, которая утягивала при попытке разогнать её потоком мыслей. Приступы приходили приливами и отливами. Они, словно море, были такими же лёгкими по утрам, но порой бушевали ночью, когда он просто старался заснуть. Это было сравнимо с постепенным погружением в черноту, из которой, кажется, совсем нету хода. Он вышел из душа, накинув на тело махровое полотенце. Оно приятно впитывало влагу и едва ощущалось на теле. Сейчас, когда он еще так явственно чувствовал тёплые капли на коже, стоило бы дойти до кровати и упасть в попытке заснуть нормальным, здоровым сном. И чем больше он думал об этом, тем сильнее хотелось присесть где-нибудь прямо на кухне, по которой он какую уже минуту шлёпал мокрыми ступнями. Он присел к столу, нащупывая бутылку у батареи. Она была размером в литр и начинала зацветать внутри от непрерывного тепла металла рядом. Гэвин отодвинул дырявые шторы, заглядывая в аккуратно сложенные вдоль подоконника контейнеры. Среди чёрной земли то и дело виднелись красивые соцветия достаточно-таки различных растений. Среди всех них он особенно любил небольшой куст бордовой бегонии. Не понять, как она оставалась такой красивой спустя год после того, как он купил её на блошином рынке у какого-то бродяги. Он не исключал и того, что изначально она росла в паре кварталов от того места, где он её обнаружил, но сейчас, по крайней мере, она жила здесь, встречая его каждые утро и вечер. Он ощупал ветки декоративного жасмина. Он был не белым, но бледным. Живым и каким-то бархатным, нежным, когда его касались. Ветки растения казались несколько изломанными в некоторых местах, но всё это смотрелось так гармонично, что не вызывало никаких сомнений – так и должно быть. Рид работал с Коннором тридцать четвертый день и чётко помнил первые сутки, когда андроид подошёл к его столу и заявил, что теперь работает здесь, рядом с ним, под его, Рида, руководством. Коннор слишком долго глядел куда-то в область его подбородка, а потом внезапно сказал: «В вашем парфюме есть жасмин?». Рид ненавидел все эти уродливые искусственные запахи. В них не было той жизни и природы, какую он так сильно ценил и искал в каждой вещи, когда был совсем ребенком. Тогда Коннор показался ему похожим на этот жасмин: такой же естественно неповоротливый и бледный, но вовсе не белоснежный, как почудилось на первый взгляд. Рид часто представлял, как пахнет андроид – они ведь совсем другие, эти железки с глазами. Он знал аромат залитых тириумом тел, кислый и напоминающий загустевший торф, что часто возили рядом с его школой в детстве. Но каждый раз запах андроида ускользал от него, скрываясь в тысяче других неустанно движущихся частиц воздуха. Он снова вспомнил, как грубо и нелепо выглядел сегодня утром. Порой он сам поражался тому, во что превращается за стенами одинокого дома. Ему не хотелось, чтобы кто-то страдал, глядя на него, напротив, он всю свою осознанную жизнь хотел стать полицейским, и сколько себя помнит – очень любил свою работу. Из бутылки мелкой струйкой просочилась вода. Гэвин лил её аккуратно, стараясь не пропускать ни сантиметра, чтобы цветы пили, росли, пылали так же на окне по утрам. Он любил их, как любила его мать, и если бы такое было возможно, то непременно развёл бы прямо перед домом сад. Он бы посадил там не только цветы, но, наверное, и деревья. Подошёл бы к соседу, которого, наверняка бы звали каким-нибудь Сэмом или Джоном, и сказал: «А давай я тебе сюда яблоню зафигачу?» Наверное, это было бы самым лучшим поступком за последнее время, который принёс бы ему счастье. Гэвин встал, чувствуя, как совсем немного онемели его ноги. Он подошёл к раковине, чтобы снова наполнить сосуд, а затем поставил бутыль на место. На душе на мгновение стало немного легче. Тревоги отступали на задний план, и он начал всё постепенно забывать. Бэкки с её алой кровью уже не улыбалась так реально в его мозгу, и он почти не припоминал свои догадки об испуге андроида сегодняшним утром. Он вовсе не ненавидел Коннора. Просто он, Рид, давно хотел остаться один, исчезнуть, и, наверное, наконец-то найти в себе силы просто умереть. Он слишком много ошибался, чтобы назвать то, что у него есть в данный момент, жизнью. Одеяло было прохладным. Гэвин слишком реально ощутил то, как его тело в данный момент скрывается в течении какой-нибудь развилки Сен-Клера, которая сейчас, как он услышал в новостях, является совсем ледяной. Сквозь находящий сон он почувствовал, как неприятно зудит недавний ожог на руке, но, к его радости, сон уже потопил его, увлекая на самое дно.