Патология Гэвина Рида

      Ива, милая, прошу, если случится что-то однажды, что сделает нас дальше, чем целый мир — просто забудь. Эта жизнь, чёртова жизнь, как я устал от неё, так смертельно устал. Смотрю я на это всё, и словно тупик, а он, Коннор... Сложно об этом говорить, знаешь, я ведь так сильно любил и люблю тебя. Такое не проходит никогда, слишком многое ты...       Просто он особенный, понимаешь?       Когда-то я считал, что нет ничего в жизни прекрасней, чем целовать твои кудри. Ива, как я был счастлив!       В нём что-то живое есть, что-то, что заставило меня поверить, что и я хотя бы немного жив. А это чувство... Я не помню, когда жил. Чёрт, с моими лёгкими утекала эта жизнь.       Я не решился на это с тобой, но прости ради... Ради чего прости? Бога...       Страшно, лисица. Наверное, я не имею права так тебя называть?       Если ты читаешь это, то мы уже не увидимся. Я не знаю, что нас будет разделять, километры или эти чёртовы миры.       Не умею прощаться.       Твой чёртов Гэв.       Или нет уже.       Блядь, ладно, как же это...       Глупо.

***

      Спустя день после похорон       Когда Коннор вновь прочитал код своей корневой системы, он счёл это ошибкой. Он был уверен, что подготовил все документы, разрешающие уйти. Сам Элайджа одобрил их, ведь фактически Коннор ещё являлся собственностью Киберлайф.       Всё было по плану — он вызвал бригаду, которая бы сделала из него то, чем он был раньше. А чем он был раньше? Проще было думать, что ничем он и не был. Когда-то появились знаки, а затем он. Сначала коннор. А потом... Коннор.       Андроид огляделся, и мимолетное волнение покинуло его, отдел деконструкции Киберлайф сложно было спутать с чем-то ещё.       Но один вопрос всё-таки не оставлял его в покое: что он делает здесь, в четырёх стерильных стенах из металла?       В соседнем помещении слышались шорохи и звуки передвигающихся приборов. Коннор, уже поднявшись с кушетки, повернулся было на звуки. Он хотел встать. Наверное, чтобы поинтересоваться, что же там происходит?       Но затем он понял, понял, и резко оборвались все, будто вернувшиеся вновь чувства...        Сирень, небо, дым, белизна, переходящая в черноту... Конец.       Он понял, что дальше ничего нет. Нет смысла сдвигаться дальше, вставать и идти.       Нет Гэвина Рида, который хотел жить. Уверенность в этом желании не покидала Коннора. Глаза у людей о многом говорят, особенно блеск, и эти милые уголки рта, закинутая в бессильных попытках скрыть радость голова. Уставший кивок и лёгкий наклон наполненной вечной и не стихающей ни на секунду болью головы...       Градус, когда мышцы его шеи становятся особенно заметны; шрамы, пара родинок и прекрасная текстура по-настоящему человеческой кожи...       Как же её прекрасно целовать. Днями, ночами и при любых, самых абсурдных обстоятельствах. Так странно видеть реакцию, что будто не Коннор чувствует это впервые, а они оба впервые... впервые сделали что-то, что связало их навсегда...       Шум за стеной то затихал, то вновь раздавался с новой, ещё большей силой. А Коннор не сдвигался с места. Тело его было тяжелее камня, ему вовсе не хотелось двигаться, глаза будто вновь стремились закрыться, чтобы скорее опустить его во тьму: если не сомкнуть их, то он расплачется, глядя в эти серые стены. Не так, как делают это люди, а по-особенному, по-своему...       — Коннор, я знаю, что ты там,— в насмешливом тоне нельзя было не узнать Элайджу.       То, что Коннор услышал затем, это бубнящее приглушённое...       Впервые в жизни андроид осознал, что есть страх неизвестного, страх предположения, равный по своей сути обрыву кода.       Может ли быть...       Как же хочется поверить, что...       Вот, он здесь, он касается его руки так по-настоящему, проводит длинными и по-живому рельефными пальцами вдоль ладони. Сжимает её...       И кажется, будто не было того дня.       Послышались шаги, и спустя пару секунд двинулась дверь. В проёме показался Элайджа.       Самодовольный Элайджа — для себя отметил андроид и на мгновение замер от данной мысли. А ещё...       Рядом был кто-то ещё.       — В общем, от логики у тебя ничего не осталось, да?       И... с этих слов началась жизнь. Мир вокруг вновь стал миром, не коробкой для смерти — вот они, два человека, похожих как капли воды, и рядом с Элайджей стоит Гэвин, без сомнения, он — так ухмыляется, потирая щетину.       — Гэвин,— на ходу абсолютно чётко и так привычно монотонно обронил андроид, прежде чем миновать отступившего в тот момент Эла.       Он обнял его — тело было непривычным, массивнее, чем в тот последний день, но код отказывался соотносить факты так быстро, а потом случилось это.       На Коннора нахлынула... Волна.       Он вновь оказался в этой буре чувств, которые уверен был, что видел ранее — негодование, страх, перемешанные с безумной, неконтролируемой эйфорией влюблённости, кодового хаоса, чёрной дыры, бездны...       Тяжелые и вновь такие лёгкие чувства. Он почувствовал всё это, прежде чем ощутил у себя на запястье чужую руку с оголенным нано-пластиком...       А затем RK ощутил поцелуй. Точнее, его он, конечно, ощутил, но себя он точно потерял минимум на секунд десять.       — Теперь я не Гэвин, а хер пойми что...— ухмыльнулся Рид, одетый так, будто только что вышел из гостиной. И зачем-то добавил: — Я в плане документов имею в виду...       Элайджа рядом улыбнулся.       — И не только.       Гэвин знакомо цокнул и сложил руки на груди.       — Поскольку звать тебя железкой теперь некорректно и по отношению ко мне самому, скажу просто — собирай там, что у тебя есть, мы выезжаем.       — Что? — непонимающе уточнил Коннор и на всякий случай вцепился в запястье Рида. Опасливо и в то же время до абсурда цепко.       — То, что провернул мой братец, как минимум, незаконно, как максимум... невозможно,— серые глаза пробежались по лицу близнеца. — Гений чёртов.       Элайджа усмехнулся.       — И куда же вы едете?— игриво и так невзначай уточнил он, а затем задумчиво уложил ладонь на правую щёку, выражая самое яркое недоумение, на какое был способен. По правде говоря, лицо Элайджи стало куда более угловатым, чем было все года раньше. Про его уставшие глаза и говорить не следовало — их украшали синяки, каким позавидовала бы вечно не спящая Тина.       — Лас-Вегас, Эл, — Рид положил ладонь на плечо брата и глубоко вздохнул,— грёбаный, брат, Лас-Вегас!