Твой менеджер

      Намджун идёт по тёмным коридорам, сопровождаемый охраной. Он не впервые пользуется запасным выходом, чтобы избежать фанатов, которые будут ждать его у главного входа. Когда сильная усталость накатывает после концертов и когда пустота заполняет голову, чёрный выход спасает от толпы и криков. Чёрное только и спасает в последнее время. Минус для сольных артистов в том, что к ним агентство относится с маленьким количеством привилегий. Охраны меньше, чем у групп, фанатов не разгоняют сразу же после концертов. Вот и приходится прятаться и бегать от людей, когда спокойствия хочется.       Тыльная сторона ладони вытирает со лба пот. Намджун разминает пальцы и делает вращательные движения плечами. Последнее время боль в мышцах становится невыносимой, концерты давать становится труднее. Он отрывает глаза от пола и смотрит на спину идущего спереди охранника, оглядывается назад, сзади на него опускает суровый взгляд такой же большеголовый. Сбоку идёт кто-то из небольшого стаффа. Снятая с плеч сценическая куртка отдаётся в руки девушки, которая принимает её, даже не посмотрев в сторону Намджуна и продолжая что-то набирать в мобильном. Собственный телефон сразу оказывается в руках после просьбы, после — в кармане джинс. Он молится, чтобы этот мрачный коридор уже поскорее закончился, потому что из-за него начинается лёгкая тошнота. Намджун трёт виски, пытаясь отвлечь себя от цоканья каблуков, которое начинает вызывать головную боль. Челюсть до боли сжимается, а ногти в кулаках впиваются в кожу.       Нужно на воздух.       Внутри снова закипает раздражение.       Привкус крови из-за прокушенной губы.       Он жмурится всё сильнее.       Охранник спереди останавливается. Намджун почти врезается в крепкое тело, но успевает вовремя затормозить. Девушка говорит, что отчитается агентству о благополучном сопровождении до машины, извиняется, кланяется и уходит обратно, откуда они пришли. Дверь перед ним открывается, и свет уличных фонарей бьёт прямо в глаза. Намджун щурится и от холодного резкого света и от нового прилива боли. Ему срочно нужно лекарство. Свежий воздух, который вдыхается по полной, помогает немного утихомирить боль и раздражение. Но ногти всё продолжают оставлять наливающиеся синим полумесяцы.       Откуда-то со стороны главного входа слышатся щелчки камер, разочарованные крики фанатов. В голове уже вырисовывается картинка с новой статьёй про него: «Читайте больше о карьере беглеца Ким Намджуна. Очередной побег». Плевать, по правде говоря, что эти журналюги напишут. Агентство просто заплатит денег, и эта новость станет призраком в головах людей. Стоит только попросить. Всё, что захочет. — Всё, что захочу, — тихо шепчет Намджун, пока они идут по полупустой парковке. Он будто пытается убедить себя, что, да, у него есть власть и ему всё нипочём. Будто забыл об этом.       Жизнь звезды слишком сильно утомляет. Порой Намджун жалеет, что вообще связался с этим бизнесом. Лучше бы пошёл по настояниям отца на социолога. Нервов бы больше осталось. Никаких фанатов, которые уже до скрежета в зубах раздражают. Никакого приставучего агентства, которое выносит мозг на ежедневной основе. Никаких нервных срывов, апатии, недосыпа и переутомления. И как только раньше ему могло всё это нравиться. Речь не про срывы и прочее, про фанатов. Фанаты были второй семьёй для него. Поддержка и забота. Сейчас он видит их в качестве ненасытного стада, которому нужно его тело и его нецензурный рэп. Ему и в агентстве раньше нравилось. Нравилось, что им интересуются и предлагают какие-то небольшие контракты, не отвлекающие от написания песен. А сейчас это всё туфта и проблема на голову. Ничего этого не надо. Только расслабиться, пожалуйста, побыстрее.       Дверь Намджуну открывает охранник, он кидает небрежные слова прощания и садится в свою машину, где ждёт Юнги, который просыпается от хлопка дверью, приоткрывая сначала один глаза и рассматривая севшего в машину, а потом и вовсе принимает нормальное положение, убрав ноги с торпеды. Ах, да. Юнги тоже в последнее время раздражает. Намджуну кажется, что он похуже ленивца будет. Постоянно в какой-то дремоте. Бесит. — Как дела? — урчит Юнги, потягиваясь. Он раздражённо отвечает, резкими движениями доставая толстовку с заднего сиденья: — Сейчас самое время понюхать дряни и отвлечься.       Юнги замирает и в своём взгляде собирает весь спектр отрицательных эмоций человека. Намджун бегло смотрит на него после утыкает взгляд в пол, натягивая толстовку. Он пристёгивается и чувствует на себе всю тяжесть чужих мыслей. Лучше бы поехал со стаффом, лучше бы был где угодно, но только не в одной машине с ним. Эти постоянные опеки жуть как надоели. — Мы же договаривались, Намджун, — опять этот поучающий тон. Да помнит, что договаривались. Но что он способен сделать? Абсолютно ничего. Намджун молчит, продолжая смотреть в пол. — Если ты опять начнёшь это, то мы ни к чему не придём. — Людям свойственно приходить к нулю. Оставь все эти свои поучающие речи для людей, которые хотят, чтобы им помогли, — Юнги это, кажется, ранит, потому что он как-то меняется в лице. На нём выступает, что ли, какая-то горечь. Намджун игнорирует это и продолжает: — Поехали, я тебя прошу, — отчаяние в голосе заставляет вздрогнуть. Насколько же ему плохо без этой дряни. Юнги смотрит на следы от ногтей и на свежие, и на старые. Беспокойный взгляд мигом приковывается к лицу.       Намджун прикрывает глаза, вдыхая как можно больше воздуха. Руки сжимают толстовку. Юнги сводит брови к переносице. Синяки под глазами, раздражённость и усталость, а ещё и сильно выраженная апатия. У него ломка. Юнги туго сглатывает. Это как бомба замедленного действия. Не знаешь, что люди с абстинентным синдромом могут сделать.       Насколько сильно его ломает? Как давно? Юнги боится повести себя как-то не так: разозлить Намджуна ещё больше, ведь вдруг с ним что-то случится, если ему сейчас же не принять. Что делать? Юнги не имеет ни малейшего понятия, оттого и мечется взглядом по ссутулившемуся Намджуну. Нужно было рассказать всё агентству — и его бы отправили в какой-нибудь стационар и вылечили бы, пока не поздно. Ну почему он так легко идёт на поводу у этого дурацкого Ким Намджуна? Юнги жмурит глаза и вздыхает с глухим рыком, наконец приняв решение, о котором будет жалеть всю ночь. Что там ночь. Жизнь. — Ладно, отлично, прекрасно. Мы едем в клуб. И это на твоей совести, усёк? — в ответ слышится облегчённый вздох и тихое «угу». Юнги поворачивает ключ и заводит машину. Даёт задний ход и выруливает на дорогу с парковки. Намджун улавливает бубнёж, который похож на «Блять, какого хуя я делаю?»       Тело откидывается на сиденье. В лицо из открытого окна бьёт холодный ветер. Немного расслабляет. Совсем чуть-чуть и Намджун расслабится окончательно. Всё будет хорошо. Предвкушение разливается по организму, закрадываясь в кончики пальцев на руках и ногах, тело припоминает ту лёгкость, а мозг вспоминает отсутствие тяжёлых мыслей. Намджун закусывает губу, прикрывая глаза в непонятном наслаждении, возникающем из-за воспоминаний. Да, это то самое состояние, которое ему нужно.       Спустя несколько минут такой релаксации он достаёт телефон из кармана и проверяет счёт на своих банковских картах. Денег всё ещё достаточно. Едва заметная улыбка трогает лицо. Есть деньги — есть всё. Можно позволить себе самый дорогой наркотик, разбить самую дорогую тачку, купить вертолёт и разбиться на нём. «Было бы неплохо», — думает Намджун насчёт последней мысли. — Надеюсь, сейчас ты выберешь более нормальное место для развлечений, — вдруг заговаривает Юнги. Намджун оборачивается к нему: он не отрывается от дороги, крепко сжимая кожаный руль. Свет проскальзывает на его лице, исчезая и сразу же появляясь вновь. — Или ты опять решил поразвлекаться у этой мрази? — Да, и он не мразь. — Намджун, я же просил тебя. У кого угодно, только не у него.       Опять Намджун.       Ногти снова впиваются в кожу.       Нужно успокоиться.       Юнги замечает эти самотерзания и этот физический вред. Хочется открыть дверь и выйти, лишь бы не видеть лучшего друга в таком состоянии. Зачем он сделал это с собой? И самое ужасное то, что ответа на вопрос у него как нет, так и не будет. Намджун просто перестал в какой-то момент говорить о себе. А потом, после скандала, связался с наркотиками. Его состояние стоило таких крайних мер? Его так сильно подкосила та ситуация? Юнги не поверит, что есть что-то, с чем нельзя справиться. Если бы Намджун рассказал, если бы не закрылся от него в тот момент, когда помощь нужна была больше всего, всё было бы по-другому. Сколько он уже сидит на своей этой дряни? Полгода? А сколько он мучился в одиночестве? Год? Больше? — Хосок — хороший парень, — прерывисто отвечает Намджун.       Это злит Юнги. Однако ему нужно не показывать своей злости и постараться не начать грубить, иначе это хорошим не закончится. Никогда не заканчивалось. — Хороший парень? Извини, но теперь торговля наркотиками, их поставка и продажа какой-то компрометирующей информации являются тем, чем занимаются хорошие парни? Ах, да, совсем забыл, что находить таких, как ты, и подсаживать на наркоту тоже входит в этот список. — Блять, Юнги. Ты не знаешь то, что знаю я о нём. — Конечно, ведь только ты у нас один такой всезнающий. Мне достаточно того, что я вижу. Все эти его грязные делишки и его ущербное поведение — не признаки хорошего парня. Не вешай мне лапшу на уши, ладно? — они останавливаются на светофоре. И у них есть ещё девяносто секунд, дабы избежать скандала. — Знаешь, если ты собрался врать мне, то кончай врать себе. Я просто хочу, чтобы ты вернулся в строй, чтобы был тем самым Ким Намджуном, которым был всю жизнь.       Шестидесятая секунда. Намджун взрывается. Скандал неизбежен. — А я просто хочу, чтобы ты отъебался от меня со своей заботой и блядской помощью! Мне не всралось всё это, okay?! Иногда я просто сожалею о том, что ты мой друг, Юнги! А теперь, будь добр, завались и иди нахуй, но прежде отвези меня к Хосоку, understand?       Двадцатая секунда. Юнги стискивает зубы, отворачивается от друга и сжимает до скрипа руль, опустив голову. Намджун гневно дышит, злобно смотря на чужое лицо, которое не видно в темноте.       Пятнадцатая секунда. До него доходит, что он только что сделал. Его зрачки расширяются, а ни на секунду не прекращающие впиваться в кожу ногти давят сильнее. Он опускает взгляд, разворачивается и, зажмурив глаза, стукается со всей силой головой о сиденье. Блять, ему лучше и вправду разбиться на вертолёте.       Восьмая секунда. Юнги переключает коробку передач. Нога наготове. Он перехватывает поудобнее руль, перед этим разминая пальцы и, наконец, поднимает голову. Намджун, открывший до этого глаза, начинает корить себя ещё сильнее. Ему, определённо, нужно что-то посильнее для самоконтроля, чем вдавливание ногтей в ладони. На лице Юнги ни единой эмоции. Если на лице Мин Юнги ничего нет, то значит внутри у него сущий ад. Ад, в котором всё начинает гореть.       Нулевая секунда.       Жёлтый сигнал. Юнги наклоняется вперёд.       Зелёный. Он вдавливает педаль газа. Машина мигом разгоняется до ненормально-бешеной скорости. Намджуна по инерции вжимает в сиденье. Парень хватается за ручку, держась за неё, словно за спасательный круг, словно тонущий по середине океана. Хотя он и есть тонущий. Тонущий в океане разбитого Мин Юнги.       Они несутся по дорогам ночного Сеула, обгоняя кучу машин и удачно вписываясь в повороты. Иногда вслед доносятся бибиканье оставленных позади автомобилей, но Юнги это не смущает, даже больше: ему наплевать. Намджун перестаёт со страхом вжиматься в сиденье и наконец отпускает ручку, когда чувствует, что скорость сбавляется. До ушей доносится тихий равнодушный голос: — Не нажрись, как свинья. У тебя завтра встреча с новым менеджером. Только попробуй облажаться, как с прошлыми четырьмя, что они от тебя бежали, куда глаза глядят. Иначе я лично займусь рукоприкладством и донесу на тебя директору. Не буду, как все разы, выгораживать.       Намджун покорно угукает. Этого дерьма ему не хватало. Ещё один придурок. Они не хотят слышать его. Твердят только про своё расписание и про то, что пожалуются вышестоящему начальству на непослушание. А вышестоящему начальству вообще с высокой горы плевать. Они пригрозят, но не выгонят. Ким Намджун — самое дорогое, что есть у них. Так что всё это бесполезно.       Менеджер должен быть понимающим и пытающимся подстроиться и под артиста, и под агентство, но никак только под вторых. Его раздражает постоянный контроль, необходимость отвечать на все сообщения и, в большинстве своём, соглашаться на всякую чушь. «Намджун, чушь здесь только твои мысли. Не ставь себя слишком высоко». Вот что ему однажды сказал, кажется, второй по счёту менеджер-ним. После такого Намджун не выдержал и высказал всё, что думает о нём, об агентстве, о расписании и полном отсутствии понимания его. После мужчину самолично уволил ставящий себя слишком высоко человек. Как вам такое, менеджер-ним? Слова на ветер не бросаем. Придурок. Остальные трое были не лучше.       Но стоит постараться ради Юнги. Потому что Юнги старается для него. Ну же, Намджун, давай, заставь себя почувствовать что-то кроме раздражения и усталости, потому что ты должен чувствовать вину. Заставь себя не облажаться и постараться, заставь себя отблагодарить друга, хотя бы просто словами. Он открывает рот, однако ничего не произносит. Всё комом застряло в горле. Намджун понимает, что устал, что не хочет, что это тяжело, и закрывает свой рот обратно, плотно сжимая губы в полоску. Юнги определённо не заслужил этого. Но что он способен сделать? Абсолютно ничего.       Юнги всегда был хорошим другом и есть до сих пор. Всегда заботился и спрашивал о состоянии. Даже перекусы привозил во время долгих сидений в студии. Такая простая забота, но такая дорогая. Они очень часто засиживались вдвоём за банкой пива и обсуждали музыку. Разговаривали ночами и просто жили. Гуляли и думали. У Намджуна от этих воспоминаний должно теплеть внутри, но нет. Всё, что он чувствует — это гадкую печаль по прошлому, которая разрывает. Потому что благодаря ему, как раньше не будет. Будет будущее и плохое. Он не способен сделать его хорошим. Будет прошлое и хорошее. Намджун способен сохранить его хорошим, чтобы тосковать. «Ты мёртв внутри, прими это». Вот что ему сказал четвёртый по счёту менеджер. И тогда впервые не нашлось, что ответить, и Намджун заткнулся на остаток дня.

***

— Юнги, я… Мне жаль, — они на месте, но Намджун не торопится выходить из машины. Приглушённый свет включен над ними, слабо освещая лица. Из здания доносится взрывная музыка, которая говорит о начале разгара веселья. — Ты иногда жалеешь, что я твой друг, я слышал. Дальше что? — Юнги ощущает прикосновения к своему плечу и сразу смахивает руку. — Намджун, отъебись и иди нахуй. Ключ только отдай от своих хором. Пусть хоть собака живёт нормальной жизнью, свет видит.       В раскрытой ладони сразу же появляется ключ-карта. Её кладут в карман парки, и чужой взгляд впервые смотрит в ответ. Он сразу же отводит глаза. Тебе должно быть стыдно, помни, Намджун. — Приятного отдыха в компании Хосока. Теперь можешь идти на хуй или, куда там, в пизду.       Это должно тебя ранить, Намджун. Не раздражать. Почему это тебя раздражает? Юнги поступает так, как ты поступаешь с ним. Всё верно. Намджун отстёгивает ремень, он уже наготове, чтобы открыть дверь и выйти, но слышит в спину холодное: — Не притворяйся. Я знаю, что тебе плевать.       Намджун хлопает дверью и быстрым шагом ступает прочь, машина уже отъехала от здания клуба. Отлично. Плевать? Да плевать. Как скажешь, Мин Юнги. Да, он будет в компании Хосока, потому что он хороший. Способы помощи только у него своеобразные, не как у Юнги. Но они хотя бы недотошные. И уж действеннее, чем непонятная опека. Он просто воспользуется этой помощью, нанюхается, а потом пойдет на хуй или в пизду, как ты и сказал, Юнги. Намджун сжимает руки в кулаки, но уже не вдавливая ногти в кожу. Не пытается остановить свой гнев. А зачем? Скоро и так всё пройдёт.       И, да, никому он ничего не должен. Будет чувствовать то, что чувствует. Не притворяться? Без проблем. Так даже проще, спасибо. Если он не чувствует вины и желания извиниться, то он и не будет пытаться почувствовать это. Даже ради лучшего друга. Потому что ты сам так попросил, Юнги.       На входе стоит здоровяк, который оглядывает с ног до головы, и пропускает, не проверив в списке. Намджуна запомнили, потому что он — постоянный клиент. Постоянных клиентов запоминают.       Гул толпы, вонь ароматических вонючек, которые смешиваются с запахом алкоголя, вой битов и дикий, обкуренный смех кого-то рядом встречают с распростертыми объятиями. Это всё стало роднее дома. Роднее той пустующей квартиры с его псом на кровати. Он ждёт Намджуна, но тот не приходит. И надежда не умирает в собаке. Псы верны своим хозяевам. Иногда он задумывается, что им двигало, когда подбирал беднягу в переулке. Чистый и неиспорченный разум. Намджун любит его. Просто не готов смотреть в эти карие глаза, которые тоже осуждают его. Даже собака понимает насколько Ким Намджун жалок.       Намджун продвигается сквозь потные тела к барной стойке. Специальный клуб для звёзд, организованный Чон Хосоком, которого все знают как Хоби — уменьшительно-ласкательное от «hope» (только некоторые знали, настоящее имя и как он выглядит). Намджун бы сказал, что это очень иронично называть Хосока надеждой. Надежда из наркотиков и алкоголя для звёзд. Интересно.       В этом клубе айдолы со всего Сеула могут без стеснения употреблять и творить, что голове вздумается. Ещё здесь можно встретить самое разнообразие этих самых айдолов. Начиная с девочек из популярной женской группы, заканчивая парнями из мирового бой-бэнда. В этом месте нет, разве что, Майли Сайрус. Вон, там в сторонке одна девчушка тихо стонет под намалёванным парнишей. Другая колет в себя какую-то хуйню и хихикает непонятно над кем. Ещё сотни и сотни таких же собрано в этом месте. А самый сок — ты не засветишься в СМИ. Если такая угроза возникнет или будет даже малейший намёк на слитие информации, то Хосок отправит кого-нибудь из своих людей и устранит угрозу.       Съёмка и использование телефонов так же запрещены. За этим тщательно следят охранники. Они здесь на каждом углу. Если посмотреть вправо, можно заметить, как один пристально наблюдает за Намджуном. Трое стоят на одной части верхней террасы и столько же на противоположной стороне. Двое ходят сквозь толпу. По крайне мере, столько было замечено им. Конечно же, охраны в разы больше.       Так что всё заведение достаточно безопасно и можно не бояться того, что кто-то узнает обо всех развлечениях айдолов. Хосок ни разу не подводил в безопасности в течение трёх лет. За это время деятельность других клубов уже раскрывалась и айдолы терпели крах своей карьеры.       Намджун заказывает себе коньяк, чтобы освежиться. Он мигом выпивает коричневую жидкость, сильно жмурясь и приоткрывая рот в одышке. Алкоголь, пожалуй, самая нелюбимая часть его уикенда, потому что эти крепкие напитки плохо переносятся им. Но без них ничего не поделать, так нюхать легче, потому что немного затуманенный разум затихает, не умоляет остановиться и одуматься. Намджун просит ещё один стаканчик, но уже виски. Бармен перед ним наливает, по его словам, самого вкусного виски. Да, да, как скажете, мистер официант. Лишь бы напиться, но не в хлам. Всё тот же механизм: выпить, зажмуриться, отдышаться. Уже лучше. Теперь раздражение отсутствует полностью, однако какая-то непонятная тоска и апатия всё ещё не отпускают. Тут уже это не запить. Нужно посильнее лекарство.       Он поднимается, немного запинаясь о свои ноги. Путь Намджун держит к одному из столиков с диванчиками. Там точно должны быть остатки его любимой белой дряни. Происходят случайные столкновения с незнакомыми людьми, которые потом либо кричат ругань в спину, либо растерянно ахают. Его слабо пошатывает из стороны в сторону, как на дне морского судна. Не сильно, не до тошноты, он не так много выпил. Заметив пустой столик, Намджун направляется туда и сразу валится на сиденье. Оглядывает стол на наличие нужного ему наркотика. Есть. Банковская карта уже в руках, она дробит порошок, отделяет небольшую кучку и измельчает уже её. Когда работа выполнена, карточка валяется где-то на краю стола. Плевать, на этой всё равно заканчивались деньги. Не беда, если потеряется.       Намджун наклоняется над столом, зажимает левую ноздрю и занюхивает. В носу больно свербит, это заставляет зажмуриться, откинуться на диван и задышать ртом. До мозга доходят резкие разряды адреналина. Пальцы на руках скребут по кожаной обивке, а на ногах поджимаются под себя. Всё. Идёт секундная расслабленность, следом же наступает самая сладость. Облегчённая улыбка возникает на лице. Вдруг всё становится таким светлым и хорошим. И даже Юнги уже не злит. И песню дописать захотелось.       Мозг плавится, тело — тоже. Вот они — те приятные ощущения, которых он ждал весь чёртов день. Без которых не мог жить, потому что тоска, раздражение и усталость выжимали все соки. А с этим чудесным лекарством Ким Намджун снова жив! Тот самый Ким Намджун, которого всё пытается вернуть Юнги. Он выдыхает с матами, показывая весь свой кайф и наслаждение. Возбуждение тоже не даёт забыть о себе. Одна из тех побочек, когда ты находишься в приятной гуще после употребления. Не прекрасно ли? Нужно найти хуй или пизду, как советовал Юнги.  — Намджун-а! — тянет пьяненький и мелодичный голосок. Похоже, всё-таки хуй. Без разницы. Девочка всё равно была в прошлый раз. К нему подходит парень с рыжими волосами, в безразмерной футболке с надписью «fuck your love» и в неприлично облегающих разодранных джинсах. — Я скучал, — парень присаживается к нему на колени. Намджун кладёт руки на бёдра, сжимая. Пак Чимин собственной персоной решил сегодня развлечь именно его. Мальчишка обвивает намджунову шею своими ручками. Что ж, с Чимином хотя бы кровать интереснее делить. — Тебя так долго не было, Джун-и, — рыжеволосый впивается в плечи сразу же, как ощущает руку на своём паху. — Занят был, — безразлично отвечают ему, придвигая Чимина ближе к себе.       Кто по жизни Пак Чимин Намджун не знает. То ли айдол, то ли актёр. Скорее всего, какой-то второсортный артист, который есть в каждой индустрии развлечения и который возомнил свои проблемы достаточно вескими, чтобы забивать на себя в этом месте. Намджуну противно где-то там, в уголке сознания, от портящего своё будущее юного мальчишки. Но сейчас не до этого, если этот мальчишка достаточно горяч в сексе, то плевать, что он с собой делает. Намджун запускает ему в волосы руку и грубым движением притягивает к лицу, после развязано целует.       Чимин довольно мычит, когда ему вылизывают рот и трогают внутреннюю сторону бедра. Намджун отстраняется и отпускает волосы. Чимин тут же примыкает к шее, кусая, видимо, всё ещё помня, что это одна из намджуновых эрогенных зон. Он приглушённо рыкает от чужих действий, стискивая в своих руках со всей имеющейся силой. До окончания действий наркотика осталось не так уж много времени. Нужно срочно успеть трахнуть Чимина за это время. Если Намджун не удовлетворит себя сейчас, то не удовлетворит ближайшие дней пять. Он бёдрами толкается вверх, когда Чимин двигается задницей по нужному месту. В ответ слышится удивлённо аханье. Пьяненькие и глупенькие глазки смотрят на Намджуна. Зрачки расширены, это заметно сразу же. Тоже под дрянью. Свет падает так, что лицо Чимина полностью в тени, но блеск глаз, чересчур живой, и слюни на губах хорошо различимы в темноте.       Нужно сейчас перейти в комнаты. Быстрее. — Давай-ка наверстаем упущенное, — Чимин покорно угукает в ответ, пока его волосы остервенело поглаживают.       Быстрее, Ким Намджун, успей словить последнюю точку кайфа на сегодня.       Он опускает руки на чужую тощую задницу и поднимает вверх, заставляя навалиться на себя и прижаться. Чимин по-нездоровому лёгкий. Но это не то, что волнует сейчас.       В комнате для гостей, решивших остаться на ночь, разбавляет густую темень настольный светильник, у которого цвет ядовито-фиолетовый. Намджун рывком кидает Чимина на кровать. Рыжие волосы раскидываются по темно-синему покрывалу. Грудь парня тяжело вздымается, а потом опускается вниз. Зрачки расширяются теперь не от дозы, а от жуткого возбуждения. Тёмно-коричневую радужку почти скрывает. Намджун наклоняется к Чимину и тянет его майку наверх. С него тоже стягивают толстовку вместе с майкой, которые потом летят не пойми куда. Наверное, туда, куда и Ким Намджун. На дно.       Быстрее. Она близко. Твоя реальность.       Чимин вбирает ртом воздух, когда его впалый живот царапают. Намджун ненавидит долгие прелюдия. Это не для его одноразовых перепихов. Всё, что нужно — удовлетворить себя. Удовлетвори себя, Намджун. — Да-а, — еле слышно тянет он осипшим голосом, стягивая с Чимина кожаные штаны. — Намджун-а, давай быстрее.       Намджун входит налегке. Никакого дискомфорта. Это же Пак Чимин. Какой тут дискомфорт при входе. «Ты мог бы стать хорошим парнем». Вдруг появляется в голове у парня. Темп становится чуть менее быстрым, лежащий чувствует это и приоткрывает глаза, которые был зажмурены в невероятном наслаждении. Намджун смотрит в глаза напротив. Нет, нет, Ким Намджун, ты не закончил. Верно, не закончил. И всё продолжается. Забудь об этом. Сосредоточься на себе. И он забывает. Темп снова нарастает. Единственное, что остаётся в голове — как получше вдолбиться в чужое податливое тело, отвечающее на все толчки негромкими стонами и выгибанием в спине. Самое лучшее в сексе с Чимином заключается в том, что его наслаждения почти не слышно. Не нужно затыкать рот как некоторым девахам. Намджун ненавидит стоны.       Неожиданно Чимин начинает действовать сам: приостанавливает за плечи, переворачивает и насаживается сверху. А вот и приятная вишенка на торте.       Чимин начинает двигаться сам, направляя в нужные места. Парень закусывает разгоряченные губы. Намджун откидывает голову назад от последнего кайфа. Тот самый пик близок. Он сжимает с силой чиминовы бёдра и двигается уже сам, царапая нежную кожу и оставляя красные полоски.       Раз. Чимин стонет в последний раз, когда кончает.       Два. Намджун грубо переворачивает его на спину и делает последние резкие толчки.       Три. Пик на пике.       Он валится на кровать, тяжело дыша. И его медленно, но верно снова охватывает прежнее состояние. Вот и закончилось его жалкое время счастья. Тело снова слабеет. В груди опять пустеет, только сердце бешено колотится от полученных ощущений. Ничего, скоро оно тоже вернётся к привычному образу жизни. Намджун протирает лицо от пота ладонью. Хочется ещё и ещё этого ограниченного состояния, ограниченного веселья вместе с такой же лёгкостью. Почему безграничными бывают только злость, раздражение и пустота? Намджун не знает. А кто тогда знает? Хоть кто-нибудь? Собирающийся Чимин тоже не знает. Наверное, никто.       Как же хочется по-настоящему ничего не чувствовать. Даже уже и счастья не надо и лёгкости тоже. Просто хочется не быть. Не существовать. Не обременять себя какими-то делами и обязанностями перед всеми.       Теперь всё становится не только раздражающим, но и мерзким. Побочный эффект. Остальные скоро подтянутся. Наутро у него будет сушняк и дикий голод, только ни один кусок в рот не полезет. Неизвестно, почему так получилось. Обычно после дозы должен есть, как в не в себя. С ним такое не работает. Голод есть, аппетита нет. Из-за этого потерялось прилично в весе.       Когда Юнги заметил на лице не только огромные мешки под глазами, но и сильно впалые скулы, Намджуну пришлось в течение нескольких дней употреблять пищу через каждые четыре часа. Однако долго это не продолжилось. После очередной поездки в клуб всё вернулось на круги своя.       После пробуждения его мышцы начнёт ломить до невыносимой боли. Потом Намджун вспомнит о бессмысленности своего существования. И дальше раздражительность начнёт подниматься. Под конец ногти снова буду продавливать кожу на ладони до крови. Только после принятия наркотика это прекратится. А потом опять те же симптомы. По кругу и по кругу. Вечному кругу.       Фиолетовый свет гаснет. Намджун тоже.