***
На выходе Намджун расплачивается за услуги клуба, переведя деньги на счёт заведения. Они с Хосоком перекидываются парой слов и взглядами, которые ни о чём и ни о ком. Всё как обычно. В ладонь суют флакончик с каплями для глаз, кажется, снимающие покраснение. Ответом служит слабый кивок благодарности. Не задумываясь о столь непривычной для Хосока заботе, он разворачивается и направляется на выход. Юнги вчера говорил что-то про встречу с новым менеджером. И из-за этого Намджун чувствует себя уставшим не на сто лет вперёд, а на тысячу с хвостиком. Сейчас ему придётся поехать домой и привести себя в порядок. После он поедет в студию и будет приводить уже в порядок её. Далее по списку комплекс вежливых и самых, что не найти, добрых фразочек. Под конец — месяц совместной работы и очередное увольнение. Намджун не понимает, для чего все эти представления с менеджерами, если все давно знают, что ничего толкового не выйдет из этой затеи. О нём может заботиться кто-то и из стаффа. По крайне мере, они выполняют всё по мере необходимого и не более. Не лезут в его личную жизнь, не требуют постоянного присутствия на работе и не заставляют быть бездумной куклой. Однажды Намджуну ответили, что менеджеры необходимы всем артистам, без них ничего не работает, без них как без четвёртого колеса. По его мнению с ними, как без четвёртого колеса. — Привет? — бросает Намджун, когда садится в машину. Юнги окидывает его осуждающим взглядом. Изо рта вырывается вздох. И снова всё по кругу. — Юнги, ты опять начинаешь? Ты хочешь поругаться? — чужие глаза округляются. — Что, прости? Я опять? Это ты. Ты сам своим поведением вынуждаешь меня ругаться с тобой, — он отворачивается к рулю, пристёгивается и поворачивает ключ, заводя машину. — Хотя, знаешь, я уже вчера сказал, что это только на твоей совести. Теперь мне плевать, — Юнги смотрит в глаза друга и повторяет: — Мне плевать. Намджун не станет утверждать обратное. Но слова явно задели его, потому что-то еле ощутимое кольнуло в сердце, заставив почувствовать непонятную грусть. В голове всплывает вчерашняя его фраза: «Не притворяйся. Я знаю, что тебе плевать». Притворяется ли Намджун сейчас? — Извини, — всё, что получается выдавить из себя. — Без проблем. И этот действительно холодный голос режет по ушам, заставляет жмуриться и хвататься за собственное горло двумя руками в попытках задушить себя. Потому что это он довёл человека до полного хладнокровия и безразличия. Всё он. Намджун представляет, как душит себя, как горло сдавливает, а количество поступающего воздуха резко сокращается с каждой миллисекундой. Он действительно начинает задыхаться. Его глаза резко раскрываются, бешено пульсируя, рот приоткрывается, грудь быстро вздымается и опускается. Всё ещё в машине. Всё ещё живой. Собственные руки не душили. Это всего лишь фантазия, вышедшая из-под контроля. Ногти, впивающиеся в кожу, уже перестают помогать. Всё это из-за Юнги. Из-за его голоса. Намджун взглядом цепляется за него. Лицо не отражает ни единой эмоции, оно пустое. Как во вчерашний вечер, когда блондин услышал от друга откровенное дерьмо. От спутанной фантазии с реальностью, он теряется, забывая, что в таких моментах друг на грани, чтобы не начать промывку мозгов. Сейчас Намджун действительно думает, что Юнги стало на него плевать. Что сейчас тот отвезёт его и больше не вернётся. И это страшно. Вдруг приходит осознание того, как единственный лучший друг важен для него. Резко приходит осознание полного одиночества без этого человека. Без человека, который всегда был рядом и который никогда не бросал, который вдруг решил оставить. Ким Намджун остался один? Это произошло? Получил своё наказание, которое давно ждёт его. Наказание Намджуна — вечное одиночество в этом мире. А ведь ещё недавно размышлял слишком спокойно о том, как ему будет плевать, когда все бросят. Что, не так уж и легко принять отсутствие рядом близких? Костлявые пальцы барабанят по рулю. То, что спасает. Именно это спасает. Юнги никогда не делает нервных движений, будучи спокойным внутри. Намджун действительно облегчённо, впервые за долгое время по-живому, выдыхает. На него всё ещё не плевать. Ужасные ощущения начинают отпускать, и состояние нормализуется. Будто произошёл какой-то ебучий сбой в ебучей системе, называющейся мозгом Ким Намджуна. Никогда прежде не происходило подобного. Бывали только замыкания, когда резко переклинивало на одной мысли. Мысль эта была чем-то обыденным в намджуновой жизни. Что-то вроде «хочу умереть» и «нахер мне всё это». И это никогда не перемешивалось с реальностью и не заходило за рамки разума, вернее, его остатков (так критикует себя сам Намджун). Никогда не вызывало дикий страх и такое сильное чувство тревожности. Тогда почему сейчас? Это же были просто мысли. Просто слова в голове. Почему он вдруг перестал контролировать себя и своё сознание? Всё было настолько реальным, что ощущения минутной давности страшно вспоминать и заново ощущать. Боится, что снова засосёт в эту дырку спутанного сознания. Намджун разжимает руки, смотрит на свои ладони. Ему определённо нужен новый способ самоконтроля. Юнги, остановившись на светофоре, беспокойно смотрит на Намджуна, нервно сглотнув. Только что, что произошло с ним, было чем-то новым. Это новое не в хорошем смысле. Это была ужасная действительность. Предпросмотр будущей полноценной картины в жанрах драма и биографический. Юнги тоже страшно.***
Намджун сидит на подлокотнике кожаного диванчика в своей студии. Последний раз он сюда наведывался три дня назад, правда не помнит, с какой целью. Вроде бы что-то дописать. В последнее время у него проблемы с полушарием мозга, отвечающим за творческий процесс. Поэтому, скорее всего, забрать вещи после двухдневной ночёвки здесь. Его взгляд устремлён в пол, руки теребят рукава рубашки, мысли где-то не тут. Всё ещё в собственной квартире. Перед глазами картина: вот свет озаряет тёмный коридор, собака просыпается, спрыгивает с дивана и подходит, настороженно обнюхивая хозяина. Он отходит к Юнги, ласково облизывая руку. Дальше Намджун шагает вперёд — к комнате. Клининговая компания не наведывалась уже дней пять. Некоторые вещи разбросаны на полу. Кровать не расправлялась около недели отчего ввглядит по-тошному идеальной, лишь небольшие складки проходят по одеялу. Холодно из-за открытого окна и ужасно пусто. На прикроватной тумбочке стеклом вниз лежит рамка с фотографией. Руки с некой опаской тянутся поднять её, будто он не знает, что там. А там фото счастливого Намджуна, сделанное несколько лет назад, рядом родители улыбаются и обнимают сына. Они тогда не подозревали, как могут разочароваться в нём. Сейчас тоже не подозревают. Не знают, что Намджун наркоман и что парень в депрессии. Перед ними он никогда не устанет быть хорошим, потому что их точно нельзя терять. Фото снова оказывается вниз стеклом. Вот почему он оставил её в таком положении. Больно. Намджун закрывает окно, белые прозрачные тюли опускаются. Он оглядывает комнату, почёсывая затылок. Спустя секунду телевизор включается с каким-то новостным каналом. Это не для него, это, чтобы совсем пусто не было. Ведущая рассказывает про политику и отношения с соседними странами, пока Намджун собирает вещи, попутно отсортировывая грязное. В комнату заходит Юнги. — Ты зачем окно закрыл? — кивок в сторону окна. — Холодно. — Ясно, — вообще-то в комнате достаточно душно, и это странно, что Намджун чувствует холод. Юнги не акцентирует на этом внимание и подходит к нему, рассматривая то, как он раскладывает вещи. Это вызывает лёгкую улыбку, потому что чистая одежда небрежно сложена в стопку и выглядит как бесформенная куча чего-то непонятного. Хотя складывают её с таким большим усилием. — Дай помогу. Намджун в ответ угукает. Пустоту между ними заполняют голоса из телевизора и скребущая когтями по полу собака. Этой тишине он был рад. Сейчас ему большего не хотелось. Своеобразный отдых. Отдых в тихом шуме. Или в шумной тишине. Как угодно. Намджун даже расслабляется, однако Юнги решает это прервать: — Может, тебе обработать твоё искусство? — Юнги хватает чужую ладонь, указывая пальцем на раны. Отчего-то Намджуна это злит. Словно вмешались во что-то личное. Куда-то в душу посмотрели. Увидели то, что не должны видеть или хотя бы показывать вид, что увидели. — Не нужно, — он пытается вырвать руку. Безуспешно. — Опять ты это делаешь — отвергаешь мою помощь. Что не так? Если я сделал что-то не так, то ты только скажи, пожалуйста, — Намджун вздыхает на это, не поднимая взгляда на недоумевающее лицо. — Нет, дело не в тебе. Я сам с этим разберусь. Юнги, не начинай. Чужие пальцы разжимаются на ладони и отпускают её. Выглядело это слишком отчаянно. — Ладно, извини, — блондин быстро докладывает стопку и уходит из комнаты. Намджун смотрит на майку с надписью bad lair и тяжело вздыхает. — Юнги, ты правда не виноват. Я просто… — «Просто» что? Не хочу, чтобы мне помогали, потому что меня это бесит?» — Чёрт, я не знаю, — уже под нос добавляет Намджун. — Всё нормально, мне и вправду стоит быть менее навязчивым, — отвечает Юнги откуда-то с кухни совершенно спокойным голосом. Намджун ликует от маленькой победы сегодня. Юнги не начал никаких споров и скандалов, а просто согласился. Спасибо ему, потому что так у них будет меньше проблем. Однако где-то в глубине своего разума живет осознание того, что такая реакция на произошедшее не есть нормально. Он валится на диван и смотрит в белый потолок. Свет от лампочек слепит глаза, тем самым вызывая раздражение слизистой глаз. Кулаки растирают их. После руки опускаются вдоль тела, одна из них чуть свисает на пол. В такой позе он лежит ещё с минуту, пока новая проблема не настигает его. Намджун шмыгает носом, из которого неожиданно потекло всё внутреннее безобразие. Недовольный вздох с неким рыком раздражения раздаётся по комнате. — Блять, ну почему, — он встаёт с дивана, направляясь к столику, где стоят капли для глаз и коробка салфеток, оставленная Юнги. — Чёртовы наркотики, одна хуйня с ними, а не забытье. Намджун запрокидывает назад голову и капает пару капель, которые должны снять боль. И как только капли попадают на слизистую глаза, растворяясь в ней, голова резко опускается, глаза жмурятся, рука цепляется за край стола. Он чуть сгибается пополам. — Я устал, — тихий шёпот исходит из его уст. Он шмыгает носом, всё так же не поднимая головы. — Я не понимаю, почему это происходит со мной. Я бы просто хотел не быть. Я… всего лишь никчёмный идиот, не способный исправиться. Почему именно я? Почему именно я залез во всё это? Я был бы рад, если бы это произошло не со мной… Мне плевать, как это звучит, мне уже давно плевать на всю эту хрень с моральными ценностями. Нет никаких моральных ценностей, нет морали. Если она и была, то я давно всю её снюхал. Ничего бы не произошло тогда, если бы была мораль и нравственность, — после минутного молчания следует продолжение. — Прошло только восемь часов, а мне уже до смерти плохо. Я и впрямь скатываюсь на дно. Душераздирающий монолог Намджуна прерывается стуком в дверь. Он шмыгает в последний раз, вытирает тыльной стороной ладони нос и выпрямляется. Ладони легонько хлопают по лицу. Намджун прокашливается, чтобы избавиться от хрипотцы в голосе. Сейчас он обречёт себя снова на что-то непонятное, потерпит месяц и избавится от этого непонятного. Беглый взгляд осматривает студию, дабы убедиться, что ничего лишнего нет и что в данный момент здесь полный порядок. В голове эти пункты отмечаются галочкой. Теперь самый главный и последний пункт: нужно собрать себя. Направляясь ко входной двери, Намджун повторяет все заученные фразы вновь и вновь, боясь забыть хоть что-нибудь. Этот страх встречи с незнакомыми людьми преследует до сих пор. Что три года назад, что сейчас. Всё равно хочется показать себя с хорошей стороны. Возможно, это то, за что можно уцепиться в дальнейшем и не потерять себя окончательно. То, что будет являться одной ступенью лестницы, ведущей наверх из беспросветной тьмы. Таких ступенек много, только все они находятся достаточно далеко друг от друга, не позволяя подняться выше и храня в себе множество тех ступенек, которые ныне прячутся во тьме. Может быть, однажды Намджуну удастся сохранить не спрятавшиеся ступени и раскрыть остальные. А может быть, он захоронит и эти, поглотится тьмой и умрёт из-за себя. Устроит себе передозировку, снюхает много дряни, схватит каких-нибудь проблем с сердцем и сдохнет прямо в клубе. И так было бы правильнее, чем получить шанс для спасения. «Но разве не все люди заслуживают второго шанса?» — А я разве не потратил его? «Что, если нет?» Намджун пожимает плечами на собственный вопрос. Даже если этот шанс и есть, то он не знает, как распоряжаться им. Что сейчас ему в доступности сделать? Слезть с наркоты? Слишком привязан, желание отсутствует, смысла в этом не видит. Не видит проблем из-за них, думая, что во всём вина общества, которое дышит лицемерием, которое подкосило и начало убивать. Когда ты не чувствуешь опоры в качестве людей, будучи человеком творческой профессии, тебе становится ужасно одиноко, и ты начинаешь искать проблемы в себе, обходя стороной тот факт, что общество почти никогда не бывает право по отношению к личности. Лишь в редких случаях его стоит слушать. Что это за редкие случаи, Намджуну неизвестно. Он остановил своё личное расследование на этом, зайдя в тупик и задаваясь вопросами: «а бывает ли право общество вообще» и «а если общество право всегда, и это всего лишь неспособность личности принять критику себя». Все эти советы о том, что слушать нужно только себя, вдруг мигом обесценились. Намджун останавливается возле двери, разминает пальцы на руках, а дальше свою несчастную левую руку. Стук снова повторяется. Медленный выдох и такой же медленный вдох для успокоения. Ладони начинают потеть от волнения. Намджун ненавидит такое состояние, потому что оно непривычно. Непривычно, когда что-то волнует и беспокоит. Особенно вещи такого рода. — Успокойся, — проговорив это в слух, он открывает дверь. Каково его удивление, когда перед ним стоит человек, совершенно не схожий с тем образом, что успел нарисоваться в голове. Даже волнение мигом уходит, оставляя место огромному удивлению. Намджун вопросительно поднимает одну бровь, действительно не понимая, кто перед ним стоит. Может это не тот человек, о котором успел предположить, поэтому спрашивает: — Ты кто? Ответом на вопрос служит лёгкий прищур глаз. И этот дотошный взгляд в намджунов адрес, который раздражает. Такой взгляд Намджун не спутает ни с каким другим. Изучающий взгляд, которым постоянно смотрит Юнги после очередных загулов. — Ну, с вами-то я знаком, Ким Намджун. Кто вас не знает в наше время? А со мной вам ещё предстоит познакомиться, — эта фраза звучит слишком дерзко. Дерзко и глупо. Намджун на это только глаза закатывает. — Слушай, ты либо проваливаешь по-хорошему, либо я зову охрану. Каким образом ты сюда вообще проник, — бурчит последнее предложение он, протягивая руку к кнопке для вызова охраны. — Думаю, здесь они бессильны, — с напущенной безразличностью бросает незнакомец. Намджун снова смотрит на него с немым вопросом. — Позвольте представиться. Ким Сокджин — ваш персональный менеджер, — широкая ладонь с кривыми пальцами тянется для рукопожатия. Рука резко одёргивается от кнопки вызова. — Ты?..***
Намджун тянет бумажную салфетку к лицу и громко высмаркивается, стоя рядом со столом, на котором дорогая аппаратура разного вида. Он прерывается, складывает платок, закрывая грязную сторону, и сморкается снова. Старый платок летит в мусорное ведро, стоящее под столом, новый уже в руках и вытирает остатки бактерий с носа. Когда профилактика заканчивается, то Намджун замечает, что Сокджин уже разложил на столе бумаги и что-то читает в одной из них, и подходит к сидящему, рассматривая его бумажную волокиту. Его спрашивают, не отрываясь от бумаг: — Болеете? — Намджун теряется от такого вопроса, не зная, что ответить. Болеет ли он? Разве, что на голову и на душу. — Вроде того, — скомкано отвечает он, почёсывая затылок. Сокджин на это непонятно хмыкает. Этот парень, по правде говоря, достаточно сильно раздражает Намджуна. Эта его недо-дерзость, которая плещется через края в каждом предложении, вместе с иронией во всех фразах и словосочетаниях жутко выводят из себя. Он прям нарывается получить по лицу. Сколько ему? Двадцать? Двадцать три? Кто его вообще пустил организовывать людскую деятельность? Его самого ещё нужно организовать. Намджун осматривает его расслабленное лицо. Только подумать! Слишком молод. Дело даже не в том, что отсутствуют какие-либо морщины, они есть. Дело в другом: на его лице нет какой-то усталости от жизни, нет той самой задолбанности, нет всего того, что присутствовало у прежних четырёх менеджеров, на лицах которых играла слишком явная усталость, желание побыстрее разобраться с несносным мальчишкой с звёздным синдром, и отхапать денег, после свалить. Здесь же ничего из этого. Намджун присаживается на подлокотник дивана, на котором сидел ещё минут десять назад. Его взгляд устремлён на настенные часы. Секундная стрелка на них слишком медленно идёт. Когда этот день уже закончится, когда он сможет отправиться домой и начать своё времяпровождение с бессонницей, с которой Джун неразрывен уже около полугода. Не то, чтобы у него бессонница, просто частые проблемы со сном. Иногда не может заснуть, иногда засыпает под утро, иногда сон слишком беспокойный. Просыпается через каждые полчаса с бешеными мыслями в голове, которые потом преследуют остаток ночи. — Намджун, возьмите пожалуйста, — Сокджин протягивает ему какой-то листок. — Что это? — он потирает переносицу, прежде чем принять бумагу из рук. — Моё портфолио, — Сокджин наблюдает за чужим бегающим по строкам взглядом. И когда глаза Намджуна в очередной раз за сегодняшние двадцать минут расширяются от удивления, он отворачивается к бумагам на столе, готовя следующую партию. Намджун ошарашено проговаривает: — Тридцать семь… Он смотрит ещё раз в несчастный листок, на цифру, которая привела в шок. Затем поворачивает голову к Сокджину, смотрящему уже на него. И эта лёгкая полуулыбка уже не раздражает, она будто вызвана пониманием ситуации. В уголке глаз есть едва заметные морщинки, на нижней части скул видна щетина. Самое главное, что не было замечено с самого начала — куча жизненного опыта во взгляде. Они будто рассказывают историю человека, будто показывают, кто он на самом деле. Взгляд тёмных глаз безотрывно устремлён в глаза Намджуна. Сокджин даже не отводит их из-за столь долгого зрительного контакта, а вот он делает это. Вот она разница, она заключается в стойкости и в отсутствие смущения. Намджун снова уставился в текст на бумаге. До ушей доносится лёгкий смех с хрипотцой. — Ладно вам, Намджун, прям удивились так, — Сокджин откладывает бумаги, откидывается на спинку дивана, расстёгивает пару пуговиц на рубашке, после закидывает руки за голову. В его движениях сплошная уверенность, ни грамма скомканности. — И не тридцать семь, тридцать шесть. — Через два месяца тридцать семь! — вдруг восклицает Намджун, сразу же резко замолкая. Он не ожидал от себя такой излишней эмоциональности. Что это с ним? Сокджин хмыкает, прикрыв глаза. — Уже в старики записали. Глядишь, в сорок на похороны будут собирать, — он растрёпывает своими кривыми пальцами волосы на затылке. — Намджун, у вас были и старше меня менеджеры. Отчего вы так удивлены? Отчего Намджун так удивлён? Он, по правде говоря, и сам не знает. Его взгляд устремляется на сокджиново лицо, которое расслаблено сейчас, которое было расслаблено в момент их встречи, оно не было как у всех напряжено и серьёзно. До этого словно все приходили запрограммированными куклами с ужасно тяжёлым выражением лица и «Намджун, ты должен работать, а не бездельничать». Сокджин так не говорил, Сокджин не выглядит ужасно усталым от жизни и не хочет побыстрее свалиться от неё же. Это и сбило с толку. Уставшим от жизни выглядит только Намджун. Когда он узнал возраст нового менеджера, то его мышление словно перевернулось с ног на голову. Сокджин теперь выглядит иначе в его глазах. Намджун снова разглядывает каждую морщинку. Возле глаз, возле носа, на лбу. Все предыдущие менеджеры были старыми и не следящими за собой. Их кожа была сухой даже на вид, что уж говорить про ощупь (он никогда не трогал и хорошо), морщины были отвратительными, не эстетичными, как у Сокджина. Давно ли мужчины под сорок стали такими прекрасными? Взгляд падает на пухлые губы, которые невероятно привлекательно блестят на свету от искусственного освещения. После он изучает обтянутое белоснежной рубашкой тело, которое явно спортивно подтянуто. Разве мужчины к сорока не впадают в кризис среднего возраста и не перестают следить за собой? Отчего он так удивлён? Действительно, отчего же. Сокджин — полная противоположность всем бывшим менеджерам Намджуна и самого Намджуна. — Просто так молодо выглядишь, — Сокджин на это неоднозначно мычит. Намджунов взгляд приковывается вновь к лицу, он пытается понять, что значил этот звук. Согласие? — Знаете, Намджун, у меня к вам вопрос, — Сокджин принимает сидячее положение и снова смотрит в чужие глаза. Пристально. Лицо теперь серьёзное. Без всякого подобия улыбок. Намджун растерянно и неуверенно кивает. — Как давно употребляете наркотики? На этот вопрос его глаза округляются. Сердце сначала останавливается, а потом начинает биться с бешеной скоростью то ли от страха, то ли от злости. Этот вопрос застаёт врасплох. Намджун не особо скрывает своей зависимости, но и не показывает её. Никто с первой встречи не распознавал его наркомании. Никто не спрашивал его об этом так прямо. Возможно, это начинает злить. Сокджин продолжает изучать, как делал это Намджун только что. Уже обходит стороной глаза, в которых играет страх, шок и ужас. Наблюдает за мимикой лица, за жестами, именно за руками, которые начали давить кожу, за ногой, нервно притопывающей по полу. Сокджин делает вывод, что тому совершенно точно неприятно, когда его досконально зрительно исследуют. Он оставляет у себя мысленную зарубку на этот счёт. — Давайте только без этого спектакля, — Сокджин возвращает свой взгляд обратно к глазам Намджуна, который в свою очередь борется с какими-то внутренними вопросами. Об этом говорит его озадаченное, слегка неуверенное и рассерженное выражение лица. Пока Сокджин занимался очередным исследованием, он наконец решает, что пойдёт по правилам менеджера. Впервые спустя много времени не по своим. Внутри удивление от самого себя растёт в геометрической прогрессии. — Полгода, — и он не осмеливается смотреть в чужие глаза, позорно опуская их в пол. Стыдно? Чёрт бы его знал. Раньше стыдно не было. — Это хорошо, что меньше года. Зависимость вылечить шансов больше. На чём сидите? — Сокджин говорит об этом в таком будничном тоне, будто он не расспрашивает наркомана о наркотиках, а обсуждает с соседом прошедший матч. Намджун отвечает на вопрос. Ответом служит нахмуренное лицо. — Это наркотик, вызывающий наиболее сильную зависимость. Когда вы в последний раз употребляли? — Вчера, — выражение лица Сокджина ему не очень нравится. Сейчас вдруг показалось, что его отчитают, как мама отчитывала за прогул последнего урока в школе. — Как часто употребляете? — Через неделю после последнего употребления. — Сколько раз? — От одного до двух в неделю, — Намджуну это всё напоминает какой-то социальный опросник. Он смотрит на озадаченного Сокджина, у которого образовалась складка между бровей. Интересно, о чём он думает. — Ладно, решением этой проблемы займусь позже. Сокджин поднимается с дивана, будучи сосредоточенным на мыслях в голове. Он делает какие-то записи в своей записной книжке тёмно-синего цвета с золотой закладкой. Ручка быстро вырисовывает какие-то буквы, превращающиеся в слова. Намджун даже по движению руки может разобрать одно слово «план». Какой план у Сокджина? Что он там напридумывал для него? Он следит внимательно за ним, не отрывая глаз и почти не моргая, точнее, совсем не моргая. Его взгляд будто поедает. Все сокджиновы движения наполнены уверенностью. Не то что собственные, которые порой до смешного неуклюжие. Из рук постоянно что-нибудь да падает. Почему-то ощущение, что Сокджин очень аккуратный, и из рук у него никогда ничего не выпадает. Его пальцы осторожно переворачивают страницы книжки, и ручка в другой руке так надёжно держится между пальцами. Ты даже не ждёшь, что она может упасть. Знаете людей, от которых в некоторые моменты ожидаешь, что вот прямо сейчас они либо споткнутся о собственные ноги, либо уронят кучу тарелок из шкафа. С Сокджином такого нет. Даже если Намджун ничего о нём не знает, то уверен, что такого не бывает. Уверен на все двести с половиной. Старший словно излучает эту уверенность, поэтому ты автоматически уверен в нём, не задумываясь почему. Намджун не знает, связано ли это с возрастом, или Сокджин сам по себе такой человек. Но это определённо заставляет чувствовать что-то необычное и непонятное. Ещё он красивый. Это гармоничное сочетания возраста и чего-то юношеского в его внешности сведёт с ума любого. Тело Сокджина до безумия идеально, даже если оно скрыто одеждой. Намджун уверен, что оно подкаченное с рельефными руками и едва заметным прессом. Не то что у него самого. Исхудавшее и с отвратительными торчащими костями тело. Им ты вовсе не насладишься, а захочешь побыстрее откормить. Начнёшь жалеть и сочувствовать. Лицо со всеми неровностями, которые он успел рассмотреть вблизи, тоже идеально-прекрасное. Намджун видел красивых людей. Но все они были больными, истощёнными физически и эмоционально и с до ужаса выбеленными лицами. Красота в естественности, однажды так он сказал своим фанатам. А не в этих вечно намалёванных губах, глазах и закрашенных прыщах. Юнги, самый нормальный и здоровый человек из его окружения, тоже красивый, но что-то в нём не даёт вылепить идеальный образ. Возможно, это из-за того, что Намджун знает о нём абсолютно всё. А Сокджин, как новый экспонат, незнакомая вещь, которая, может быть, вводит в заблуждение. И не является такой идеальной. Сокджин отрывается от написания и смотрит на загипнотизированного Намджуна. Направляется к нему, вызывая у младшего внутреннюю бурю. — Намджун, поскольку на роль менеджера я был утверждён несколько дней назад, то сейчас мы начинаем работу. Пока ознакомительную, — он касается намджунового плеча. И это… странно? Намджун легко, стараясь как можно незаметнее, смахивает руку. — У тебя есть жена? — выпаливает неожиданно даже для самого себя Намджун. Теперь очередь Сокджина прибывать в недоумении. Намджун резко закрывает рот, понимая, что спросил лишнее. Зачем он вообще об этом спросил? Идиот… — В разводе три года, детей нет, — лицо противоречит голосу. Голос спокойный и ровный, а вот вид всё ещё недоумевающий. Однако Сокджин поправляет себя. — Если вас интересует что-то ещё, то, пожалуйста, спрашивайте. В конце концов, я должен установить между нами взаимопонимание, — Намджун на сказанные слова очень сильно удивляется, потому что ранее никто не говорил о взаимопонимании. Никто, тем более, не пытался установить его. Хорошо, взаимопонимание так взаимопонимание. — Как ты понял, что я наркоман? — следующий вопрос даётся труднее. Но ему нужно это знать для более лучшей маскировки, или хотя бы понять, как он выглядит в глазах других людей. — У вас зрачки шире, чем у здорового человека, — «Здорового, — повторяет про себя Намджун». Он смотрит на своё отражение в зеркале. — Глаза немного покрасневшие, — Сокджин прищуривает свои. — Нос тоже покрасневший и постоянно слезится. У Вас кожа бледная, большие мешки под глазами, вероятно от бессонницы, которая вызвана употреблением веществ. А ещё у вас нервные тики. Вы постоянно дёргали ногой и во время моего вопроса пытались себя успокоить селфхармом, — в конце Сокджин указывает на чужую раскрытую ладонь, которая тут же оказывается спрятанной в карман джинс. Он без запинки выдал каждый симптом, как заученную таблицу умножения. Всё точно и чётко. Это впечатляет и пугает одновременно. Что, если Намджун так очевиден не только с Сокджином? — Неужели я так очевиден? — он озвучивает вслух свой вопрос. — Для человека не моей профессии это всё ряд не связанных между собой симптомов. Уверяю вас, последним делом люди буду думать, что вы — наркоман. Без повода они даже не прибегут к этой грешной мысли в вашу невинную сторону. Вы часто идеализированы в глазах общества. Айдолы, актёры. Никто не знает вас настоящих. Порой даже вы сами не знаете себя, верно? — Намджун молчит, да ответ тут и не нужен. Тут и так всё ясно. Он прокашливается, пытаясь успокоить ураган эмоций и мыслей, среди которых ищет наиболее разборчивую. — Твоей профессии? Разве ты не менеджер? — Сокджина этот вопрос отчего-то заставляет улыбнуться. — Совет на будущее. Читайте внимательно всё, что оказывается в Ваших руках от меня. Оно не на редкость оказывается полезным. Моя первая специальность — это менеджмент, вторая — клиническая психология, — Намджун выдает из себя удивлённое «воу». — Конечно, я не нарколог и не работаю с наркоманами, но иногда близкие люди наркоманов или даже сами жертвы обращались за помощью. Симптомы у всех достаточно схожи. Не трудно было запомнить, — после недолго молчания Сокджин продолжает: — Думаю, что это удачное сочетание специальностей. Особенно в моей работе менеджера с такими людьми, как вы, — и он направляет свой взгляд на Намджуна, который опёрся локтями на колени и сложил голову на руки, смотря куда-то в строну своих наград. — Как думаете, можно ли вас спасти от саморазрушения? — он, не отрывая взгляда от доказательства своего успеха, доказательства достижений своей мечты, доказательства своего неразрушения, тихо спрашивает: — Почему же разрушения? — Потому что наркоманами становятся либо глупые подростки, либо взрослые, которые потеряли себя и свою дорогу жизни. И действительно такая простая истина, но такая больная.***
Намджун возвращается домой уставшим, разбитым ещё больше, чем обычно, и полностью опустошённым. Он не думал, что Сокджин выпотрошит его всего, гоняя по всему агентству. Даже в отделе кадров был, согласовывая детали нового альбома и уточняя коллаборации. Они установили удобный для Намджуна постоянный график работы на несколько месяцев. Конечно, Сокджин понимал, что творческая профессия не приветствует постоянства, но, как он объяснил, это поможет в некоторой степени избавиться от хаоса в голове. Намджун согласен даже на постоянный график, ведь его мнение новый менеджер учёл, обсуждая часы работы вместе. Сегодня ничего не было решено без его участия. Сейчас это вызывает легкую почти незаметную улыбку. Следующим пунктом в завтрашнем плане являются съёмки в рекламе дорогущего бренда духов, который он представляет. Далее идёт работа в студии. И со всем этим нужно уложиться до одиннадцати вечера. Это кажется таким трудным и невозможным. Вставать в шесть утра, сразу же работать и возвращаться домой к ночи умирающем от переутомления. Намджуну кажется, что эта работа заберёт всё личное время, все мысли и всего себя. Но потом вспоминает, что ничем из этого он особо и не дорожит. Отсутствия этих пунктов в жизни даже не будет заметно. Лучше ему поработать, чем валяться в студии на диване, мучаясь от ломки и своих мыслей, приносящих сплошную тоску и горечь. Сокджин же сказал, что иногда надо прерываться на работу, чередуя собственное «я» с делом. Сокджин точно знает в этом толк. Он же клинический психолог. До ужаса красивый, умный и такой идеальный, что в дрожь бросает. Кажется, будто не человек, а золото. Только есть «но», которое отталкивает. Когда Сокджин читал какие-то внутренние детали, составляющие Намджуна, становилось не по себе и ужасно страшно. Вы только подумайте, что помимо вас самого кто-то ещё знает о ваших мыслях и чувствах. Это же даже представить боязнено, потому что чувствуешь незащищённость. Однако, когда Сокджин не читал его, с ним было спокойно, и чувство умиротворенности не покидало, пока он находился рядом. И это чувство являлось тем, чего так не хватало Намджуну, который не понимает, почему с незнакомым человеком так хорошо. Возможно, это благодаря сокджиновым ответственности, зрелости и умелости. Нет каких-либо вещей, которые казались бы неразрешимыми рядом с ним. Намджун думает так. Сейчас, под тяжестью сегодняшнего дня и дневного чувства защищённости, он впервые за долгое время с лёгкостью отключается.