В миллиарде космических систем

Планета Ка-Пэкс с первого взгляда вызвала у Мирона нескрываемое раздражение, а у Славы – плохо скрываемый восторг. На самом деле проблема, конечно, заключалась не в самой планете. И даже не в Мироне или Славе. Проблема заключалась в механике. Которого у них не было, несмотря на многочисленные и упорные попытки его завести. Может, в этом и состояла их стратегическая ошибка – механика они выбирали, как супружеская пара приемного ребенка. Или, скорее, как съехавшаяся, но еще не поженившаяся пара выбирает собаку. - Вот этот! Я тебе говорю, точно он. Никого другого нам не надо! - Ты его документы видел? Там фотография переклеена раза четыре. За километр несет липой. Не буду я брать в команду какого-то хера с горы. - Ты так говоришь только потому, что он раскритиковал корабль. - С хрена ли? Мне вообще нет никакого дела до твоего корабля, пока я не в кресле. Мирон был пилотом, а Слава – биологом. Они оба не имели постоянной работы и валандались по системе в поисках случайной подработки, захватывающих приключений и великих открытий. Мирона манили звезды, а Славу – инопланетные микроорганизмы, которые он трепетно собирал в пробирки, а потом продавал в частные исследовательские центры. Вообще говоря, Славу больше интересовала ботаника. Во время учебы он написал магистерскую работу по зависимости фотосинтеза растений от типа звезды, обеспечивающей свет. Но судьба распорядилась иначе: добыча и перевозка растений требовала куда более продвинутой лаборатории, чем Слава мог себе позволить. Растениям нужен специфический грунт, удобрения, температурный и световой режим. То ли дело микроорганизмы, которые в большинстве случаев обходились самой обыкновенной дистиллированной водой с добавлением пары-тройки необходимых химических элементов. И там они резвились, плодились и размножались, пока Слава не спихивал их в очередной НИИ. А на вырученные, достаточно скудные, средства заполнял топливный бак шаттла и мчался дальше, к новым открытиям. Он считал такую жизнь ужасно романтичной. У Мирона были свои представления о романтике, и сходились они со Славой только в том, что оба не любили сидеть на одном месте. Слава подцепил Мирона в баре на богом забытой орбитальной станции, когда искал пилота и механика для «Гнойного» - малолитражного межпланетного шаттла категории D, способного преодолеть за один полет до ста миллионов километров. Самое то для изучения мелких планет, спутников и астероидов, которых в системе Вега были сотни – на пару лет интенсивного изучения и заработка точно хватит. Мирон сразу согласился, а потом они занялись поисками механика. И тут начался пиздец. - У него морда конченного торчка. - Ты-то откуда знаешь, как выглядят конченные торчки? - Я четыре месяца жил на Дельте-404, так что просто поверь мне на слово. В какой-то момент казалось, что им повезло. Они нашли Ваню. Ваня был классный. Он слушал ту же музыку, что Слава, любил тех же комиков, и точно так же, как Слава, ни разу в жизни не голосовал на галактических выборах – не из принципа, а просто потому, что постоянно забывал. Они часами зависали в кухонном отсеке, Слава рассказывал про свою работу, а Ваня слушал, восторгался и хохотал в правильных местах. На второй неделе полета Мирон, не принимавший в этих душевных посиделках никакого участия, пришел к Славе и сказал: - Выбирай: или он, или я. - Почему?! – захлопал глазами Слава, и Мирон прорычал: - Потому что этот мудила за две недели даже не заглянул в машинный отсек, а там двигательная установка треснула по шву! Мирон тоже был механиком. Но не совсем. Он умел чинить машины, на которых летал, но терпеть не мог этого делать. Его первой и основной специальностью были полеты. Полеты были его поэзией, его любовью, его всем. Когда он прокладывал трассу и выводил корабль из дока, переключаясь на межпланетную скорость, на его лице появлялось такое выражение, что Славе хотелось срочно достать бумажку и карандаш и нарисовать его. Если бы он, конечно, умел рисовать. Правда, характер у Мирона был мерзкий. Вот просто жуть. И еще только сильнее портился от того, что ему приходилось чинить технику, а не водить ее. Но пилот он был отличный, Слава долго такого искал и терять не хотел. Поэтому он с большим сожалением расстался с Ваней, который действительно оказался редкостным распиздяем. В следующем порту они нашли нового механика, почему-то тоже Ваню. И вот в этого нового Ваню Мирон просто втрескался с первого взгляда. Новый Ваня был бывшим помощником старшего механика на боевом фрегате, истинным мастером и маньяком своего дела – в точности как Мирон, - в первый же день нашел на судне четыре крупные неполадки и двадцать две мелкие, которые могли подождать, а вечером они с Мироном бухали и ржали в кухонном отсеке так, словно знали друг друга всю жизнь. Денег при этом Ваня просил немного, был пунктуален, с безукоризненными документами и кристально ясным взглядом человека, ни разу в жизни не курившего даже травы. Через два дня Слава его уволил. - Какого хрена?! – возмущался Мирон. – Этот парень, мать его, идеален! - Это мой шаттл, кого хочу, того и увольняю! – рявкнул в ответ Слава. Они предприняли еще несколько попыток. Были Андрей, Денис, Федор, которые очень понравились Славе и жутко не понравились Мирону, и были Илья, девушка Женя и мужик с непроизносимым именем, говоривший исключительно по-португальски, которые понравились Мирону, но были отвергнуты Славой. Так и вышло, что к моменту очередного вылета у них по-прежнему не было механика, Мирону приходилось выполнять двойную работу, а когда у них чуть не загорелся топливный бак, Мирон очень долго матерился и кричал: «Я же предупреждал! Я говорил! Надо было брать того португальца!» Между станцией Сигма-816 и планетой Клеопатра, на трех спутниках которой имелись элементарные формы жизни, они попали в метеоритный дождь. Даже не дождь, а так, дождик, «поморосило» каменюками размером с арбуз и прошло. Поначалу казалось, что все нормально, но вскоре начали стремительно расти показатели температурных датчиков в топливном отсеке. Мирон ломанулся туда – и еле успел сбросить напряжение вручную, прежде чем там бомбануло к чертовой матери. Оказалось, что метеоритные осколки повредили одну из внешних солнечных батарей шаттла, которая заодно служила отражающим щитом для космического излучения и света звезды – красного карлика, находившегося в опасной близости от Клеопатры. В итоге топливный отсек оказался почти без защиты, бак быстро раскалился и чуть не лопнул. Они быстренько отвели шаттл на теневую сторону планеты, но было уже поздно: топливному оборудованию требовался срочный ремонт. Да и отражатели снаружи корпуса нуждались если не в замене, то как минимум залатке, чтоб хоть как-то дотащиться до ремонтного дока на ближайшей станции. - Вот был бы у нас механик, – закипал Мирон, - он бы надел скафандр, вылез на обшивку и прямо в космосе все починил. - А ты не можешь? – робко спросил Слава, и Мирон огрызнулся: - Нет! Не могу! Я летать умею, могу тебя через черную дыру провести или приземлиться на горный пик, это всегда пожалуйста. Но чинить отражатель в открытом космосе – нихуя! - А за премию? - Сам туда полезай и сам себе потом премию выплачивай, посмертно. Я ведь предупреждал! В результате им пришлось совершить аварийную посадку – на Ка-Пэкс. Вся поверхность Клеопатры была покрыта водой, а на ее спутниках не было необходимой силы гравитации, которая позволила бы Мирону провести внешний ремонт. К счастью, неподалеку от Клеопатры вращалась крошечная планетка Ка-Пэкс – всего девятьсот километров в диаметре. Она числилась в реестре космических объектов, но не представляла интереса для исследователей, потому что была давно и хорошо изучена, а ценных ресурсов не содержала – только жалкий десяток микроорганизмов и растений, все уже много раз описано и сдано во все мыслимые лаборатории и НИИ. Скукота. Зато там имелась гравитация, очень близкая к земной, и пригодная для дыхания атмосфера. А еще там было безумно красиво. Вот просто безумно. Слава влюбился в Ка-Пэкс с первого взгляда в иллюминатор, как только они прошли верхние слои атмосферы, и под ними раскинулся маленький, компактный, яркий мир, переливающийся миллионом оттенков в спектре от фиолетового до голубого. Мирон его восторг разделить не смог, потому что, задав координаты посадки, сразу кинулся в топливный отсек – проверить, не подскочила ли опять температура до критичной отметки и не подтекает ли бак. Он был зол, как сто чертей. - Много времени займет ремонт? – поинтересовался Слава, и Мирон мрачно ответил: - Дня два-три, если повезет. Это если мне удастся залатать внешний отражатель. Без него нет смысла чинить топливный бак, он тут же опять расплавится, как только мы выйдем на солнечную сторону. Сейчас они находились на теневой стороне Ка-Пэкса, погруженной в приятный мягкий полумрак. Полной темноты тут не бывало никогда, однако «ночь», напоминающая земные сумерки, длилась примерно двести пятьдесят часов. Маленький прелестный Ка-Пэкс вращался вокруг своей оси с поразительно меланхоличной неспешностью. Что было очень кстати, потому что давало Мирону шанс починить отражатель до того, как на этой стороне планеты наступит день, и свет звезды начнет оплавлять незащищенную часть шаттла. - Я пойду прогуляюсь, - сказал Слава, жадно оглядывая фиолетовые заросли, видневшиеся в иллюминаторе. Мирон пробурчал: «Угу», не вылезая из развороченного нутра машинного отделения – наружу торчали только его ноги в заляпанных маслом ботинках. Слава взял свой походный бокс, содержащий инструменты для забора образцов, нацепил на пояс бластер (просто на всякий случай – если верить десяткам отчетов о планете, которые он успел прочесть по дороге, ничего опасного для человека тут не водилось), и вышел из шаттла, глубоко вдыхая насыщенный пряный воздух. Они приземлились на широкой поляне посреди чего-то, напоминающего лес. Впрочем, в полной мере это лесом не было – на Ка-Пэксе не росло деревьев, хотя были несколько растений типа кустарников, высотой достигающие полутора-двух метров. Но это скорее исключение: большую часть планеты покрывали низкорослые кустики и гигантские цветы, на которых неподвижно сидели сонные насекомые с многочисленными глазами и пупырчатыми крыльями. Они не кусались, во всяком случае, вреда человеку их укусы причинить не могли. Самой удивительной и самой лучшей частью планеты были ее цвета. Практически все растения содержали местный аналог хлорофила не зеленого, как на Земле и большинстве планет земного типа, а фиолетового и густо-синего цвета. Каждый листик, каждый лепесток и стебель, каждая травинка под мягко пружинящей ногой переливалась всеми оттенками лазури и аметиста – их было больше, чем способен распознать человеческий глаз. Даже насекомые, лениво ползающие по длинным стеблям или чинно пролетающие в воздухе, отливали теми же прекрасными цветами – Слава припомнил, что они, кажется, состояли в симбиозе с местной фауной. Эта маленькая, примитивная и безумно красивая планетка походила на кукольный домик, игрушку, о которой только может мечтать ребенок, который хочет вырасти и стать биологом. Слава отчаянно жалел, что не родился лет на пятьдесят раньше и не стал тем, кто открыл миру эту красотищу. Он взял кое-какие образцы, просто чтобы не улетать с пустыми руками (вдруг повезет, и он найдет все-таки тут ранее не изученный вид), а потом просто гулял, осматриваясь по сторонам. Было очень трудно заставить себя ничего не трогать, не завалиться в мягкую фиолетовую траву, не нарвать иссиня-черных цветов вперемешку с небесно-голубыми. Хотя кому тут букеты дарить, Мирону, что ли? Он еще по роже этим букетов наваляет и ебучим романтиком обзовет. Жалко, Саши тут нет, вот она бы оценила… Слава вздохнул: он расстался с девушкой полгода назад и до сих пор не до конца оправился от душевной травмы. Щелкнула рация на поясе, Слава снял ее и поднес к лицу: - Ты куда свалил? – протрещала рация сердитым голосом Мирона. - Я же сказал, что прогуляться пройду. Ты еще ответил «угу». - Я нихера не слышал, что ты там бубнишь. Бластер хоть взял? - Конечно. Да тут безопасно. Я далеко отходить не буду. - Ну я тебя возле шаттла не вижу. Слава обернулся - и правда, он углубился в низкие заросли и сам этого не заметил. Но компас на Ка-Пэксе работал нормально, магнитное поле не шалило, так что он не боялся заблудиться. - Часок погуляю еще и вернусь. Не хочешь присоединиться? – с ухмылкой добавил он, и Мирон рявкнул: - С удовольствием прогулялся бы, если бы тут у нас был сраный механик, который латал бы твое корыто вместо меня. - Ой ладно, - сказал Слава и вырубил связь. Раздражительный какой, пиздец. Ну посидят пару деньков на этой чудесной планетке, почему бы и нет? Им случалось застревать куда в менее приятных местах… Он вдруг ощутил, что в воздухе что-то изменилось, и остановился. Рука инстинктивно легла на бластер, но что тут могло ему угрожать? Кругом были только кусты. Даже насекомые пропали из виду: Слава понял, что не видел ни одного в последние минут пять. Он огляделся. Кругом колыхались раскидистые заросли цветов с гигантскими листьями и крошечными соцветиями в виде светящихся бело-голубоватых шариков. В сумерках это выглядело просто фантастически красиво. Слава залюбовался, задумавшись чисто с научной точки зрения, погаснет ли такой «фонарик», если лишить его контакта с почвой, то есть сорвать. Он уже протянул руку, чтобы провести соответствующий эксперимент, когда почувствовал легкое прикосновение к щиколотке. Его ног в высоких походных ботинках уже не раз касалась трава, но это прикосновение было какие-то не таким. Более... основательным. Как будто намеренным. Слава опустил глаза и увидел серебристо-сиреневый стебель, обвившийся вокруг его правой лодыжки. Небольшой, не толще пальца. Что-то вроде лианы, но не плоской, а круглого сечения, больше похожей на щупальце, чем на стебель. Но откуда тут щупальца, Ка-Пэкс еще не развился до появления беспозвоночных, помимо пары мелких насекомых... Слава наклонился, чтобы сбросить стебель, который, конечно, просто зацепился за его ботинок. На ощупь растение оказалось… странным: упругим и теплым. Конечно, это не исключительный феномен, вот например на спутнике Клеопатры, куда они так пока и не долетели, есть несколько видов «теплокровных» растений, и… Стебель шевельнулся под пальцами Славы, словно зверек, которого погладили по шерстке. И поднялся выше, добавляя к первому витку вокруг его лодыжки второй. Слава на миг застыл. Рывком выпрямился. Дернул ногой – но стебель не распутался, наоборот, сжался крепче, удерживая его ногу на месте. Он был скользким, но в то же время держал крепко, как канат. Слава выхватил бластер и пальнул по стеблю. Лазерный луч рассек нежно-сиреневую плоть, которая распалась легко, беззвучно и, конечно, бескровно – ведь это просто растение, просто растение, просто… Слава топнул ногой, стряхивая с нее обрезанные остатки неохотно отпадающего стебля, когда из кустов на него метнулся еще один такой же. И еще один. И еще. Слава вскрикнул, когда гладкое щупальце обвило его правое запястье и сжало, словно в тисках. Пальцы мгновенно начали неметь, потом разжались, и бластер выпал их них на землю. Слава попытался наклониться и подобрать его левой рукой, но ее уже тоже оплетал стебель, стремительно, мягко и так туго, что кровь сразу же отхлынула от кожи. И вот тут-то Слава запаниковал по-настоящему. Он задергался, заметался, пытаясь вырваться из нежной, но пугающе крепкой хватки стеблей – или щупалец, все-таки это были сраные щупальца, потому что стебли не имеют свойства проявлять инициативу и целенаправленно опутывать жертву с головы до ног. А в целенаправленности их действий Слава почему-то ни капли не сомневался. И от этой убежденности становилось так жутко, что хотелось попросту завопить. Так и надо было вопить. Мирон далеко, но вдруг все-таки услышит? Слава попытался – и в ту же секунду еще два гибких стебля-щупальца обвились вокруг его лица, зажимая рот. А потом они его подняли. В воздух. И он увидел. Растение – если это было растение, или существо, или что это за ебучая хрень, - стелилось по земле, сколько хватало взгляда, пряча многочисленные отростки-конечности между высокими цветами со светящимися соцветиями. Симбиоз, подумал Слава, задыхаясь, это гребаный симбиоз – цветочки заманивают, тварь хватает… Зачем?! Он вторгся на ее территорию и она себя защищает, вот зачем. Да и какая разница? Он висел, плотно опутанный сиреневыми стеблями: руки и ноги широко разведены в стороны, еще несколько стеблей оплетают торс, талию, бедра, лицо… и шею, только стебель на шее держал совсем слабо, лишь настолько, чтобы удержать на месте, а не придушить. Как будто знал, что именно вот в этом месте его жертва особенно уязвима. Слава напряг все тело, ошалев от ужаса и безысходности. Ему не было ни больно, ни неудобно, по крайней мере пока. Он словно лежал в мягком гамаке или парил в невесомости. Серебристо-сиреневые отростки, опутавшие его тело, мягко пульсировали и колыхались, раскачивая его в воздухе, словно пытаясь успокоить. Но он не мог успокоиться, ни хрена, корчился и задыхался под двумя стеблями, обвившими его рот, и беспомощно пытался их хотя бы укусить. Хотя что толку – вон еще их сколько там, внизу, с вожделением покачиваются, словно ждут своей очереди… И едва у Славы мелькнула эта нелепая мысль, как один из стеблей приподнялся с земли и остановился напротив его лица. Кончики стеблей были гладкими, округлыми, без шипов, присосок или еще какой-то хрени. Они выглядели почти безобидно, если забыть, что каждый такой стебель превратился в крепчайшую веревку, не позволяющую Славе пошевелиться. Стебель перед его лицом покачался из стороны в сторону с каким-то почти укоризненным видом, словно панические подергивания Славы его огорчали. Потянулся вперед и вдруг ласково коснулся его щеки – словно кто-то провел бархатистым пальцем по коже. Потом стебель нырнул ниже и, подцепив молнию на комбинезоне Славы, потянул ее вниз. Какого… какого… ХРЕНА? У Славы и Мирона были отличные рабочие комбинезоны. Слегка дебильного цвета, лососевого с зеленым, но Слава купил, какие были, больше обращая внимание на их защитные характеристики, чем на расцветку. Тут вам и терморегуляция, и высокая прочность (ножом не разрезать), и просто приятная к телу ткань, подходящая почти под любой климат. Учитывая, что им постоянно приходилось высаживаться на разных космических объектах с разными условиями, Слава считал такое обмундирование очень удобным. И ему в голову не могло прийти, что износостойкий и ударопрочный комбинезон какая-то инопланетная тварь не станет рвать зубами и когтями, а просто невозмутимо расстегнет. И самое главное – нахрена ей это сдалось?! Стебель остановился, только дойдя до самого низа. Коснулся оголившейся груди Славы, прямо под соском, как будто поцеловал. Слава дернулся и панически замычал, но щупальца все еще крепко зажимали ему рот, не давая полноценно выразить протест. Шума они, похоже, не любили, а может, знали, что людей тут двое, и не хотели позволить Славе позвать на помощь? Что за ебучая хуета, это же просто КУСТ! Просто… просто… Просто-напросто куст, который нежно связал своими отростками Славу Карелина, аккуратно расстегнул на нем комбинезон, подцепил резинку трусов и стянул их, оголяя вялый член. Один из стеблей – не тот, который расстегнул молнию, другой – очень бережно обвил член Славы, полностью скрыв под собой. А тот, что расстегивал («хозяин», что ли?), скользнул между ног по направлению к копчику, нащупывая сжавшийся анус. И толкнулся внутрь. В ту же секунду щупальца стали расти. Утолщаться, наливаться чем-то – не кровью, Слава видел ведь своими глазами, что внутри они пористые, как губка, без кровеносных сосудов, - но что-то их наполняло, потому что из сиреневых они стали густо-фиолетовыми. Заколыхались, поднимая его выше над землей, игнорируя его судорожные попытки вырваться и полные ужаса сдавленные стоны. И отросток, забравшийся Славе в задницу, рос вместе с остальными. Заполняя. Распирая. Растягивая. Проталкиваясь глубже… Почему-то совсем не было больно, и это пугало сильнее всего. Щупальце вокруг его члена заскользило, словно чья-то ласковая ладонь. Слава помутневшими от страха глазами смотрел на отросток, толщиной уже не с его палец, а с предплечье, неторопливо обрабатывающий его высоко задранную задницу. Он не чувствовал ни своих рук, ни ног, ни тела вообще, но этот отросток у себя внутри, о боже, чувствовал целиком. Слава всхлипнул, глядя, как слезы капают на обвившиеся вокруг лица стебли, оставляя на них влажные темные пятнышки. Один из отростков вокруг его рта ослабил хватку. Но Слава не успел даже набрать воздуха в грудь – стебель плавно провел по его щеке и прижался кончиком к губам. Второй стебель переместился выше, зажимая ноздри и вынуждая раскрыть рот. Слава боролся секунд пять, а потом с коротким всхлипом разжал стиснутые зубы. Толстый, гибкий, блестящий стебель продолжал медленно и мягко долбиться в его зад, пока остальные нетерпеливо колыхались вокруг его тела и лица, ожидая своей очереди… Стебель толкнулся ему между губ, заполнив рот до отказа и заставив раскрыть его так широко, что заныли челюсти. Слава опять застонал, дернулся в новом приступе неодолимого ужаса – и вдруг ощутил на языке что-то сладкое, мягкое, прохладное, похожее на ванильное мороженое. Очень вкусное. Это «что-то» скользнуло в его горло, и он потерял сознание.