В миллиарде космических систем

Нельзя сказать, что Мирон Федоров был влюблен в своего напарника и прямого работодателя Славу Карелина. Нет. Мирон был влюблен в космос, в полеты, в звезды – так же, собственно, как Слава Карелин в свои пробирки, микроскопы и микробы с чужих планет. Правильнее было бы сказать, что Мирон испытывал к Славе сильное, стойкое сексуальное влечение. С той самой минуты, когда этот высокий лохматый парень с очаровательной улыбкой подсел к нему в баре и предложил купить ему выпить (да ладно, подумал тогда Мирон, неужели сегодня мой день?). А потом парень сказал, что бармен указал ему Мирона как пилота, который ищет работу, и не заинтересует ли его такое вот предложение… Нет. Это явно не был день Мирона. «Гнойный». Какому дебилу могло прийти в голову так назвать космическое судно, пусть и обычный шаттл? Это был вопрос первостепенной важности, потому что летать на пару с дебилом, пусть даже таким охрененно сексуальным, что у Мирона на него стояло с первой встречи, он не собирался. Мирон был разумным, здравомыслящим, деловым человеком, которому постоянно не везло. Потому что все его здравомыслие и практичность разлетались в щепки, сталкиваясь с неодолимой любовью к звездам, полетам, авантюрам - и, время от времени, красивым высоким парням. Но не в этот раз. Слава был безнадежно и отвратительно гетеросексуален. Однако дебилом он все же не был, во всяком случае, не полным, потому что на вопрос Мирона ответил, мило смущаясь: - Это долгая история. - Я не спешу. Тем более что ты сам ставишь выпивку. - Ну, - засмеялся Слава. – Я этот шаттл купил на все деньги, которые сумел наскрести после окончания универа. Мама помогла, она знала, что я не хочу киснуть на богом забытой станции в местечковой лаборатории, а хочу исследовать новые миры. Так что вот, я добыл этого старичка. И мы с друзьями это дело, конечно, обмыли. А когда нажрались вхламину, решили, что надо поменять ему название. Старое у него было совсем какое-то корявое, типа «Сл-СПБ-1702», несерьезно же. Начали придумывать всякие грозные имена. «Неистовый», «Свирепый». «Неудержимый». Теперь, через полгода, Мирон бы и сам предложил парочку вариантов, типа «Ебучий», «Ненадежный» и «Хреном-на-коленке-слепленный», но тогда, во время их первого разговора, только усмехнулся: - И непостижимая цепь ассоциаций привела вас к «Гнойному»? - Ага. Ну я так думаю. Потому что очнулся я, подписывая документ по регистрации судна в общегалактическом транспортном реестре. Было поздно что-то менять, потому что сама регистрация стоит дохрена, а уж перерегистрация… А я и так весь остаток денег пропил… так что вот. - Любишь бухнуть, - заключил Мирон из всего вышесказанного, и Слава ухмыльнулся. - В кухонном отсеке есть мини-бар, если ты об этом. По большому счету, это и стало решающим фактором, почему Мирон с ним полетел. Пофиг, что Слава наивный, неопытный биолог, идеалист и раздолбай, авантюрист и дуралей. У него есть своя посудина, ему нужен пилот (и механик – тогда они еще не знали, какой это обернётся проблемой), и даже пофиг, что он гетеросексуал. Потому что гетеросексуал, любящий бухнуть и способный нажраться до того, чтобы на полном серьезе назвать свой корабль «Гнойным» - это потенциальный гомосексуал, при нужном количестве выпитого. Мирон, впрочем, не спешил. Он уважал чужое личное пространство и никогда бы не стал не то что форсировать события, но даже проявлять заинтересованность первым. Для этого он был слишком гордый. Так что получалось, что придется просто ждать, пока Слава, волей небес или случая, сам дойдет до нужной кондиции. Что, при прикидкам Мирона, должно было произойти где-то примерно после второго пришествия. Потому что Слава хотя и был не дурак выпить, но до скотского состояния не напивался почти никогда – кроме одного раза, и тогда его полумертвое тело могло бы возбудить разве что некрофила. К тому же Мирон был не только гордым, но и благородным. Так что в тот раз, тоже пьяный, дотащил Славу до его койки в спальном отсеке, раздел и заботливо прикрепил страховочным ремнем к кровати, чтобы не сверзился во сне. И уснул в собственной койке один, глубоко страдая – не от любви, а от недотраха, потому что на станциях они в основном задерживались ненадолго, и Мирону редко когда удавалось найти партнера на разовый перепихон. Со временем он смирился. Слава притягивал его, как магнит, но был создан не для Мирона. В первые месяцы Мирону даже пришлось терпеть бесконечно занудные рассказы о Славиной бывшей девушке, столь же длинные, сколь и бессвязные, так что Мирон даже не понял, кто кого в итоге бросил – «заебали друг друга и разбежались», что бы это ни значило. Слава Мирона, если честно, за полгода тоже подзаебал. Они постоянно пререкались, мотались по системе от одной мелкой планеты к другой, зарабатывали мало, и еще эта бодяга с механиком, на котором они почему-то никак не могли сойтись… Мирону хотелось думать, что это подсознательное проявление того, что им двоим не нужен третий-лишний. Что пройдет ещё немного времени, и Слава поймет… заметит… поменяет ориентацию, как носки. Все ради Мирона, гордого и благородного. В общем, приходилось нелегко, еще до Ка-Пэкса. А вот там-то и начался настоящий пиздец. Причем, как это принято у его породы, подкрался незаметно. В первый день Мирон не вылезал из машинного отсека. Починить лопнувшую обшивку отражателя оказалось на удивление просто, он справился с этим буквально за пару часов. Но топливный бак и прилежащие к нему коммуникационные системы успели слишком сильно оплавиться за то время, пока оставались без защиты. А у Мирона не было всех необходимых запчастей, чтобы заменить вышедшие из строя. Так что очень скоро он понял, что два-три дня были неоправданно оптимистичным прогнозом. Стоило сразу умножить прогнозируемые сроки на три, как сделал бы любой опытный механик. В принципе, такой уж проблемы в этом не было. Еды и воды у них предостаточно, связь с орбитальной станцией, хотя и с перебоями, но присутствовала, так что в крайнем случае можно будет послать сигнал бедствия. Хотя сложно было представить, какое бедствие может случиться на этой планете, как будто вышедшей из детского мультсериала или сладких растаманских фантазий. Все такое милое, такое дружелюбное, такое фиолетовое. Слава был в восторге, а Мирону было пофиг, он чинил шаттл. В первый день Слава сразу поперся изучать неизведанное и пропал часа на четыре, но Мирон был так занят, что спохватился, только услышав шаги в стыковочном коридоре. - Эй! – крикнул он, высунув голову из-за бака. – Все нормально? - Да, - ответил Слава. Голос у него был вполне обычный, разве что ответ удивлял немногословием – Слава любил потрендеть, и даже на простое «Чаю хочешь?» неизменно отвечал в духе «Да нет наверное». Мирон заключил, что, видимо, он все-таки нашел в фиолетовых зарослях что-нибудь интересное. И теперь до ночи запрется в своей крошечной лаборатории, где в стенном блоке стояли штабеля пробирок с микроорганизмами, банки с химикатами и реактивами, запчасти для микроскопов и прочая хрень, в которую Мирон не лез, ибо это была Славина священная корова, так что ну его нафиг, вместе с коровой. Они встретились в тот первый день только к вечеру за ужином. Слава готовил хорошо, Мирон диву давался, как у него получается сварганить что-то съедобное из консервов и белково-витаминной пасты в тюбиках, причем так, что вкус каждый раз оказывался другим. Готовя им еду, Слава обычно болтал, рассказывая Мирону про свою несчастную личную жизнь или травя студенческие байки. Но сейчас почему-то притих, молча приготовил еду, поставил тарелки и сел напротив Мирона, глядя в пол. - Ты как? - на всякий случай осведомился Мирон. - Нормально, - отозвался Слава тем же вялым голосом, что и днем. Мирон слегка нахмурился. - Точно? Не заболел? Может, не стоило в первый же день без скафандра выходить? - Эта планета хорошо изучена и детально описана, Мирон. Она абсолютно безопасна для нашего вида. Мирон подозрительно на него покосился. Стоило уже тогда заподозрить неладное, но, блядь, он слишком устал, у него был длинный день, и следующие пять будут не короче. Так что он просто молча все сожрал, что-то пробубнив в знак признательности, и пошел спать. Засыпая, смутно услышал, как Слава медленно раздевается внизу, у своей койки. И хотя обычно в такие моменты Мирону приходилось чуть не силой заставлять себя отворачиваться к стене, чтобы не пялиться на его голое тело, на этот раз он просто натянул одеяло на нос и уснул. Какого хрена, ну правда устал, да и так же ему со Славой ничего не светит. Он давно смирился. Следующие несколько дня прошли почти так же, как первый. Слава встал раньше Мирона, сказал. что продолжит сегодня исследования и пропал на полдня. И снова Мирона это не обеспокоило, потому что он был слишком занят. Вечером Слава вернулся, сделал пожрать, умял свою порцию и ушел спать. И так три дня подряд. На четвертый день Мирон наконец увидел свет в конце туннеля – он устранил все основные неполадки и мог перейти к тестированию нагрузки. А еще на четвертый день Мирон увидел то, что упорно не замечал в предыдущие три. Отправляясь на исследование планеты Ка-Пэкс, Слава больше не брал с собой свой исследовательский бокс с инструментами для забора образцов. Это было… странно. Нет, это было просто неправильно, потому что Слава был помешан на своих микробах и никогда не упускал случая на них поохотиться. Он, конечно, раздолбай, как и сам Мирон, но в то же время и ученый, для него романтика инопланетной флоры и фауны – все равно что романтика межзвёздных полетов для Мирона, он дышит этим. И он точно не из тех блаженных дебилов, кто будет просто слоняться между цветочками, вдыхая аромат, безо всякой цели поймать, препарировать и внести в реестр. Почему же он ходит без инструментов? И, главное, где потом шатается целый день? - Слав, точно все в порядке? – уже не в первый раз спросил Мирон за ужином, теперь уже с нешуточной тревогой. Он не мог сказать, что Слава как-то странно выглядит – уж точно он не казался больным, но кто его знает. - Да, все прекрасно, - спокойно (слишком спокойно) ответил Слава, сгреб остатки недоеденного ужина в мусорный бак и добавил: - Я спать. И вот тут-то Мирон заметил еще одну хрень: Слава почти ничего не съел. Хотя уминал собственную стряпню обычно за обе щеки. Неужели правда чем-нибудь заразился? Но почему отнекивается? Не хочет лишний раз тревожить Мирона? Нет, это на него не похоже – он парень прямолинейный, заподозри инфекционное заболевание, сразу бы Мирону сказал, чтобы тот поберегся. В общем, творилась какая-то хрень. И Мирону она не нравилась. Мирону Слава не нравился, вот что. В первый раз со дня их знакомства. Как и все, кто проходил подготовку в качестве пилотов, Мирон умел быстро принимать решения в экстремальной ситуации. При этом он всегда старался идти по пути наименьшего сопротивления, поскольку когда ты в полете, важна каждая секунда, и всегда надо опробовать самый простой способ решения проблемы, прежде чем браться за длинный и трудоемкий. Самым простым в данном случае было просто пойти за Славой и узнать, куда он каждый день прется с такой целеустремленностью, и почему возвращается такой тихий и… ну… странный. Просто странный, другого слова Мирон подобрать не мог. Не возбужденный, не испуганный, не огорченный – просто как будто не от мира сего. Слава вышел из шаттла, как обычно, около девяти по корабельному времени. И опять без своего обожаемого рабочего бокса. Мирон дождался, пока он скроется в колышущихся фиолетовых зарослях, и тихо последовал за ним. Со скрытным передвижением на пересеченной местности у Мирона дела обстояли не очень. К счастью, практически вся фауна Ка-Пэкса была мягкой и гибкой, тут просто нечему было хрустеть, трещать и ломаться. Даже по земле, мягко пружинящей под ногами, казалось, не идешь, а скользишь. Мирону это не очень нравилось. Вообще вся эта планета ему сразу пришлась не по душе, но у них со Славой даже не было возможности нормально это обсудить. Сам Слава, кстати, тоже двигался осторожно, словно боялся кого-то потревожить. Мирон обратил внимание, что идет он прямо, по тропе, которую, наверное, сам же за эти дни и вытоптал - трава под ногами была примята, ветви кустов раздвинуты в стороны. Слава не просто уходил куда-то каждый день; он каждый день уходил в одно и то же место. Когда Слава вышел на прогалину и остановился, Мирон быстро присел за одним из кустов, стараясь остаться незамеченным. Почему-то он был уверен, что, выйди он сейчас к Славе, тот мгновенно замкнется и упрямо скажет, что с ним все в полном порядке, а планета Ка-Пэкс хорошо изучена и совершенно безопасна… то есть повторит то, что сказал уже раз десять за эти несколько дней, талдыча одно и то же, как робот или зомби. Мирон с тревогой следил за Славой, который медленно огляделся вокруг – не то, чтобы он подозревал слежку, скорее, что-то высматривал. Потом опустил голову и улыбнулся. Он стоял к Мирону боком, и Мирон видел его лицо, безмятежное, радостное, залитое каким-то почти идиотическим восторгом. Это выражение Мирону ну просто очень не понравилось. - Приве-ет, - ласково протянул Слава, присаживаясь на корточки и протягивая руку к земле. Зверушку тут себе какую-то завел, что ли? Что-то поднялось их травы и легло Славе на ладонь. Сперва Мирон не понял, что это – может, и правда какой-то мелкий местный зверек, хотя Слава вроде бы говорил, что из фауны тут только микробы и насекомые. Но существо, скользнувшее на подставленные пальцы Славы, больше походило на змею. Длинное, тонкое, очень гибкое, противного бледно-сиреневого цвета, как слабый раствор марганцовки. Оно вытянулось вдоль кисти Славы, словно ластящийся котенок, и оплело его запястье. Нежно, но крепко – Мирон даже со своего места видел, как на тыльной стороне Славиной ладони вздулись вены. Вместо того, чтобы дернуться и завопить, как сделал бы любой нормальный человек, Слава опять блаженно улыбнулся и… погладил впившуюся в его запястье тварь свободной рукой. «Змея» - больше похожая на какое-то чертово щупальце на самом деле – покорно разомкнула хватку и отпустила Славу. И в тот же миг из травы вокруг него, колыхаясь, поднялось еще с полсотни точно таких же змей. «Вот сейчас пора заорать», - подумал Мирон, но почему-то молчал. У него в горле стоял ком, но это был какой-то очень странный ком. Мирон ощущал запах, разлитый вокруг поляны, сильный, приторный, так пахнут шлюхи в портовых борделях на мелких космостанциях. Дешево, противно, но почему-то притягательно. Своим холодным расчетливым умом пилота Мирон понимал, что надо немедленно кинуться вперед, схватить Славу в охапку и утащить отсюда. Но что-то ему мешало, та его часть, которая уже полгода видела Славу Карелина в эротических снах, абсолютно голого, лежащего спиной на столе в кухонном отсеке и вминающего пятки Мирону в спину… Слава Карелин выпрямился среди окруживших его колышущихся щупалец и одним движением расстегнул молнию на своем комбинезоне. А потом стащил его с себя вместе с бельем. И вот он, абсолютной голый Слава Карелин. Как в эротических снах Мирона. Почти. Он поднял руки над головой, и их тут же оплели сразу несколько гибких сиреневых лиан. Слава улыбнулся и запрокинул голову, раскрывая рот, и еще пара щупалец – сразу два! – скользнули в его губы, растягивая их, затыкая ему рот и лишая малейшего шанса позвать на помощь. Но Слава, судя по его виду, абсолютно ничего не имел против. Он довольно заурчал и принялся сладко и сильно сосать забравшиеся ему в рот щупальца, издавая при этом абсолютно блядские влажные звуки, от которых у Мирона… «Ох блядь, ох блядь пиздец охуеть вообще», - подумал Мирон, осознав, что у него стояк. Крепкий, хороший стояк, хоть прямо сейчас в бой. Славу тем временем опутало целиком: несколько щупалец обвили лодыжки, два впились над коленями, еще несколько перехватили за пояс. Они подняли его, растянув в воздухе, практически распяв, и развернули лицом вниз, так, что темные волосы свесились, почти закрывая лицо. Но Мирон по-прежнему видел его губы, усиленно работающие вокруг толкающихся в них щупалец, теперь уже не сиреневых, а фиолетово-бурых, неумолимо увеличивающихся в размере… точно как возбужденный член. «Блядь, блядь, блядь», - вот и все, что мог думать Мирон; он словно прирос к месту, как будто его тоже схватила и держала силой инопланетная тварь. Правда, глядя на млеющего, изгибающего спину и постанывающего Славу, было сложно применить к происходящему выражение «держат силой». Один из отростков твари, более крупный, чем все остальные, потянулся к висящему вниз лицом Славе и провел по его животу, почти по-человечески интимным движением. Потом оно обвило Славин член – твердый, свисающий вниз и капающий на фиолетовую траву прозрачной смазкой. Мирон чуть не застонал в голос и схватил правую руку левой, чтобы не запустить ладонь в трусы. Да какого хрена! Он затряс головой, пытаясь скинуть это блядское наваждение, но не смог. И Слава, похоже, тоже не мог. Только ему было еще хуже, эта тварь что-то с ним сотворила – ну помимо того, что связала своими сраными щупальцами и трахала в рот, - так что он воображал, будто действительно получает от происходящего удовольствие. «Главный» отросток ловко обвил Славин член вместе с мошонкой и принялся скользить вверх-вниз, как скользила бы чья-то рука. Другой отросток, тоже толстый – брат первого, что ли, да хуй разберет эту инопланетную нечисть! – плавно обвел ягодицы Славы, белые на фоне побагровевших щупалец, широко разведенные из-за позы, в которой они его удерживали – и, вжавшись ему в анус, протолкнулось внутрь. Слава дернулся всем телом так, что затряслись обвивающие его отростки, выгнулся и громко застонал сквозь затыкающее ему рот щупальце. Но не перестал сосать, даже заработал ртом сильнее – Мирон видел, как жадно перекатывается по его горлу кадык. А потом Слава стал толкаться назад сам, словно пытаясь насадиться глубже на тварь, которая ебала его в зад. Долбанные тентакли, ебавшие в рот и в зад долбанного Славу Карелина, который стонал, извивался и подмахивал. «Господи, и чего я не сдох тогда от передоза на Дельте-404?» - подумал Мирон, но это был риторический вопрос. Член у него в штанах стоял колом. Мирон опять потянулся рукой к молнии собственного комбинезона, словно завороженный – да почему словно, блядь, так и было, хотя какой-то частью себя он прекрасно все осознавал. И боялся, что и Слава какой-то частью себя все осознает. И это было, наверное, самым жутким. Щупальца задвигались, медленно переворачивая Славу лицом вверх. Выскользнули у него изо рта, и он потянулся к ним, как ребенок тянется за материнской грудью. Тут же появились еще несколько, они гладили его лицо своими мягкими, округлыми, блядски похожими на мужскую головку кончиками – и выглядело это так, словно сразу десяток хуев тычется Славе в лицо, и Слава был от этого в полнейшем восторге. Он просяще приоткрыл губы, по ним скользнуло одно щупальце, потом другое, словно дразня; а к его заднице тем временем подбирались сразу три, и все три одновременно толклись и извивались у его ануса, отталкивая друг друга, словно соперничая за право им обладать, а потом… потом… втиснулись все три сразу, то раздуваясь, то сдуваясь, как накачанные гелием шарики. И это должно было быть ужасно больно, но Слава если и стонал, то только от наслаждения, толкаясь навстречу отросткам и жадно ловя ртом другие, ласкавшие его лицо. Мирон за все блага мира не смог бы ответить, сколько продолжался этот пиздец. В любом случае, к концу этого ебучего перфоманса он узнал о ксенофилии и межвидовом сексе больше, чем когда-либо хотел. И знал, что, блядь, никогда в жизни этого не забудет. По правде, он сомневался, что сможет уснуть сегодня, завтра, вообще когда-нибудь, потому что, закрыв глаза, всегда будет видеть Славу, со стонами наслаждения извивающегося сразу на пяти членах в окружении еще полусотни других. Мирон очнулся, только услышав рядом с собой звук шагов. Щупальца отпустили Славу, бережно вернув на землю, исчезли, словно втянулись куда-то, пропали в высокой траве с сияющими бело-голубыми цветками, рассеивающими вечный здешний полумрак. Слава спокойно наклонился, словно у него ни капли не болела задница после всего, что он сейчас пережил, поднял из травы свой комбинезон и с совершенно невозмутимым видом в него влез. Застегнул молнию тщательно, до подбородка. И пошел обратно к шаттлу.